- Следствие ведет Ева Даллас, #24
6
«Они похожи на пару сонных кошек, — подумала Ева. — Такие расслабленные, ленивые, вот-вот свернутся клубком и уснут на солнышке».
Луиза надела какую-то длинную белую тунику, похожую, по мнению Евы, на облачение древнегреческой богини, но на Луизе этот балахон смотрелся прекрасно. Ее ноги были босы, ногти накрашены розовым лаком. Чарльз тоже не потрудился обуться, но у него хоть не было вызывающе-розовых ногтей. Он тоже был в белом — свободные полотняные брюки и такая же просторная рубашка.
И оба они были такие раскрасневшиеся, что Ева даже подумала: уж не успели ли они перепихнуться по-быстрому после ее звонка? Нет, лучше об этом не думать.
Они оба ей нравились, она даже начала понемногу привыкать к мысли о том, что они — пара. Но вот представлять себе, как они кувыркаются в постели, ей совсем не хотелось.
— С утра пораньше, мой сладкий лейтенант? — Чарльз поцеловал Еву в щеку, прежде чем она успела уклониться. — А это кто тут у нас? — Он обнял Пибоди и нежно чмокнул ее в губы. — Детектив Деликатес!
Пибоди порозовела и захлопала ресницами. Ева ткнула ее локтем в бок.
— Мы здесь по делу.
— Мы пьем кофе. — Луиза вернулась в гостиную, плюхнулась на диван и взяла свою чашку. — Ни о чем меня не спрашивай, пока я не приняла первую дозу. Вчера я в клинике и в приюте я отпахала полных четырнадцать часов. Сегодня имею право покайфовать.
— Ты знала Уилфрида Айкона? — не стала медлить Ева.
Луиза вздохнула.
— Не могла бы ты хоть присесть? Мой роскошный любовник был так мил, что сварил кофе. Может, выпьешь чашечку? Может, съешь пончик?
— Я уже завтракала.
— Ну а я не завтракала. — Пибоди села и взяла пончик. — Она меня из-под душа вытащила.
— Ты прекрасно выглядишь, — заметила Луиза. — Совместное проживание с другом пошло тебе на пользу. А как твое здоровье?
— Хорошо. Прошла терапию, показатели в норме.
— Ты молодчина! — Луиза похлопала Пибоди по колену — у тебя ведь были тяжелые травмы, и ведь совсем недавно — всего несколько недель назад. Тебе, наверное, .пришлось как следует поработать, чтобы так быстро восстановиться,
— У меня комплекция, как у лошади. Это помогает.
В глубине души Пибоди жалела, что у нее такая комплекция. Ей хотелось бы быть такой же хрупкой и воздушной, как Луиза.
— Итак, если мы покончили с обменом любезностями… — сердито прищурилась Ева.
— Да, я знала доктора Айкона, и я немного знакома с его сыном. Чисто профессионально. Случившееся считаю трагедией. Он был пионером в своей области. Он мог бы еще работать и наслаждаться жизнью.
— Ты знала его лично?
— Немного. Он поддерживал контакты с моими родственниками. — Луиза была родом из богатой аристократической семьи. — Я восхищалась его работой и преданностью делу. Надеюсь, ты скоро найдешь убийцу.
— Я просматриваю некоторые его записи, особенно дела пациентов, которые он держал дома. В его компьютер можно было войти только через пароль, каждая дискета имела свой код доступа, а текст на дискетах зашифрован.
Луиза в раздумье закусила губу.
— Он очень осторожен.
— На этих дискетах он называет пациентов кодами из букв и цифр, не упоминая имен.
— Крайне осторожен. Среди его пациентов было много влиятельных людей. Политики, знаменитости, магнаты и так далее. Но в точности никто ничего не знает: он нигде никогда не называл имен.
— В данном случае речь не идет о политиках или магнатах. Все объекты — женщины в возрасте от семнадцати до двадцати одного.
Тонкие, изящные брови Луизы сошлись на переносице.
— Все?
— Их больше пятидесяти. На дискетах записано, что они подвергались процедурам в течение четырех-пяти лет.
Теперь Луиза выпрямилась и насторожилась.
— Каким процедурам?
— Это ты мне скажи. — Ева извлекла из сумки распечатку с одной из дискет и протянула ее через кофейный столик.
Читая страницу за страницей, Луиза все больше хмурилась. Она начала что-то шептать себе под нос, покачивая головой.
— Да, все это очень в общем и расплывчато. Не могу поверить, что речь идет о его пациентках. Здесь все в целом: физические, умственные, эмоциональные характеристики, способности… Вообще-то комплексный подход — это его метод. Лечить пациента, а не устранять симптом. И я такой подход полностью разделяю. Но здесь… Молодая женщина, превосходное физическое состояние, высокий коэффициент умственного развития, небольшая коррекция зрения и лицевой структуры. Четыре года наблюдения и процедур — и все на нескольких страницах. Мне нужно больше данных. Где-то должно быть что-то еще.
— Объект наблюдения — человеческое существо?
Луиза вскинула взгляд и вновь вернулась к распечатке.
— Жизненные показатели и проведенное хирургическое вмешательство указывают на то, что это человек. Женщина. Ее регулярно и очень тщательно проверяли не только на наличие дефектов и болезней, но и на развитие умственных и художественных способностей, на спортивные достижения. И таких пятьдесят?
— Это все, что я нашла на сегодняшний день»
— Размещение, — тихо сказала Луиза. — Университетская стипендия? Устройство на работу?
— Даллас так не думает, — заметил Чарльз, не спускавший глаз с Евы.
— Но тогда… — Луиза запнулась, увидев, каким взглядом обменялись ее любовник и Ева. — О боже!
— Чтобы получить лицензию проститутки, нужно пройти проверку, — начала Ева.
— Совершенно верно. — Чарльз поднес к губам свою чашку кофе. — Проверяют здоровье, чтобы исключить болезни, инфекции. Проверяют психическое состояние в надежде исключить разного рода маньяков. А чтобы продлевать лицензию, надо проверяться регулярно.
— И есть разные уровни, разная шкала оценки, — добавила Ева.
— Разумеется. Уровень твоей лицензии определяется не только твоими предпочтениями, но и способностями. Умственное развитие, познания, начитанность, умение развлекать, наличие собственного стиля. Уличный уровень, например, не требует способности обсуждать с клиентом историю искусства или отличать оперу Пуччини от поросячьего визга.
— Чем выше уровень, тем выше гонорар.
— Верно.
— А при трудоустройстве — чем выше уровень, тем выше гонорар для агентства, которое обучало, проверяло и лицензировало проституток.
— Опять-таки верно.
— Нет, это какая-то бессмыслица! — прервала их Луиза. — Зачем человеку с возможностями, знаниями и интересами Айкона готовить и тестировать будущих проституток? С какой целью? И потом, для этого не требуются годы трудов и исследований. А его гонорары были бы смехотворны по сравнению с тем, что он получал за свою основную работу.
— Может, это у него такое было хобби, — заметила Пибоди, раздумывая, не взять ли еще один пончик. Чарльз легонько провел пальцами по волосам Луизы.
— Она не имеет в виду обычных проституток, радость моя. Правда, Даллас? Тут продают не услуги, а весь пакет.
— Продают? — Луиза побледнела. — О боже, Даллас!
— Это версия. Я разрабатываю сразу несколько. Как врач, ты согласна, что степень защиты этих дисков необычайно высока?
— Да, но…
— Что сами записи отрывочны, а их содержание, по меньшей мере, странно?
— Мне нужно больше данных, чтобы составить определенное мнение о цели этих записей.
— Где фотографии? — спросила Ева. — Если ты как врач документируешь информацию такого рода на протяжении нескольких лет, разве тебе не понадобятся фотографии пациентки? Надо же зафиксировать изменения на определенных этапах! Уж хотя бы до и после процедур?
Луиза долго молчала, потом тяжело вздохнула.
— Да. И еще я бы четко зафиксировала этапы каждой процедуры, ее продолжительность, кто мне ассистировал и так далее. Я указала бы имя пациента, имена всех медицинских и технических работников, принимавших участие в процедуре. Я добавила бы свои личные замечания и комментарии. Но здесь нет систематизированных наблюдений. Это вообще не похоже на медицинскую карту.
— Ладно. Спасибо. — Ева протянула руку за распечаткой.
— Ты думаешь, он был замешан в каком-то аукционе? В торговле людьми? И поэтому его убили?
— Это версия, — повторила Ева и встала. — Многие врачи страдают комплексом божества.
— Некоторые, — холодно поправила ее Луиза.
— Даже бог не сумел создать идеальную женщину. Может, Айкон решил отыграть очко у Всевышнего. Спасибо за кофе, — добавила Ева и направилась к выходу.
— По-моему, денек вы ей испортили основательно, — заметила Пибоди, пока они шли к лифту.
— Ну, раз такая выпала масть, давай заодно испортим денек доктору Уиллу.
Дверь дома Айкона открыла экономка: стройная женщина лет сорока с приятным лицом.
Она провела их прямо в парадную гостиную, предложила сесть, спросила, не принести ли прохладительного, и, получив отказ, вышла. Минуту спустя вошел Айкон.
Его лицо побледнело и осунулось от усталости, под глазами были черные круги.
— У вас есть новости? — спросил он, едва переступив порог.
— Сожалею, доктор Айкон, нам пока нечего вам сказать. Но у нас появились дополнительные вопросы.
— Вот как? — Он решительным жестом потер переносицу. — Ну да, конечно.
Когда он подошел к ним и сел, Ева увидела маленького мальчика, заглядывающего в дверь. Его волосы, такие светлые, что они казались почти белыми, зачесанные наверх торчащими прядками по последней моде, открывали прелестное детское личико. Глаза у него материнские, отметила Ева. Темно-голубые, почти фиалковые.
— Мне кажется, нам стоит обсудить это с глазу на глаз, — сказала она Айкону.
— Да, разумеется. Моя жена и дети еще завтракают.
— Очевидно, не все.
Ева кивнула на дверь, и Айкон, обернувшись, заметил мальчика, прежде чем он успел спрятаться.
— Бен!
Резкий окрик заставил мальчика выйти из укрытия. Вид у него был виноватый, голова от смущения клонилась на грудь. Но Ева заметила, что его глаза горят жадным любопытством, несмотря на покаянную позу.
— Разве мы не обсуждали недопустимость подслушивания чужих разговоров?
— Да, сэр.
— Лейтенант Даллас, детектив Пибоди, — сказал Айкон, — мой сын Бен.
— Уилфрид Б. Айкон-третий, — торжественно объявил мальчик, распрямляя плечи. — Бенджамин — это мое второе имя. А вы полицейские.
Хорошо зная свою напарницу, Пибоди приняла удар на себя.
— Точно. Мы очень сожалеем, что так получилось с твоим дедушкой, Бен, и мы пришли поговорить с твоим папой.
— Кто-то убил дедушку. Его закололи прямо в сердце.
— Бен…
— Они знают. — Бен с досадой повернулся к отцу. — И теперь они будут задавать вопросы, собирать доказательства и пойдут по следу. У вас есть подозреваемые? — спросил он.
— Бен, — Айкон заговорил мягче и обхватил рукой его плечики. — Мой сын не хочет следовать семейной традиции и становиться врачом. Он надеется стать частным сыщиком.
— У копов слишком много всяких правил, — объяснил мальчик. — А частные сыщики могут нарушать правила, они зарабатывают кучу денег и знакомы со всякими сомнительными типами.
— Он любит детективные книжки и игры, — добавил Айкон с легкой усмешкой, в которой, как показалось Еве, промелькнула гордость за сына.
— А если вы лейтенант, значит, вы можете всеми командовать и на всех кричать и все такое.
— Да, — Ева почувствовала, как ее губы невольно вздрагивают в улыбке, — эта часть мне нравится.
В коридоре послышался шум торопливых шагов, и в дверях появилась Авриль. Лицо у нее было виноватое.
— Бен! Извини, Уилл, он от меня сбежал.
— Ничего страшного. Бен, вернись с мамой в столовую.
— Но я хочу…
— Никаких споров.
— Бен. — Голос Авриль прозвучал негромко, но дело свое сделал: Бен опять повесил голову и, волоча ноги, вышел из комнаты. — Извините за беспокойство. — Авриль улыбнулась одними лишь губами, но не глазами, и удалилась.
— Мы решили оставить детей дома на несколько дней, — объяснил Айкон. — Пресса не признает траура и не щадит невинность.
— Он у вас настоящий красавчик, доктор Айкон, — вставила Пибоди. — Весь в мать.
— Да, он похож на Авриль. И наша дочь тоже. — Его улыбка потеплела, стала искренней. — Удачное сочетание ДНК. Что вы хотели узнать?
— У нас есть вопросы относительно информации на дисках, которые мы взяли в домашнем кабинете вашего отца.
— А в чем дело?
— Данные были зашифрованы.
Его лицо почти незаметно, но радикально изменилось: недоумение в глазах уступило место шоку, тотчас же подавленному и замаскированному под легкое любопытство.
— Непосвященным медицинские записи часто кажутся шифром.
— Это верно. Нам удалось расшифровать данные, однако их содержание по-прежнему вызывает недоумение. Мы установили, что ваш отец делал записи по ходу наблюдения за пятью десятками пациентов. Все это были женщины в возрасте от позднего отрочества до совершеннолетия.
Лицо Айкона оставалось непроницаемым.
— Да?
— Что вам известно об этих пациентках… об этих процедурах, доктор Айкон?
— Не знаю. — Он развел руками. — Что я могу сказать не прочитав этих записей? Я не был в курсе всех дел моего отца.
— Судя по всему, здесь речь идет об особом проекте и ваш отец принял особые меры, чтобы держать его в секрете. Мне казалось, что его отрасль медицины — это восстановительная и пластическая хирургия.
— Так и есть. Более пятидесяти лет мой отец отдавал свои силы этой сфере и открыл путь…
— Мне известно о его достижениях. — Ева заговорила нарочито резко. — Но сейчас речь о другом. О его работе вне той сферы, в которой он публично прославился. О его побочных интересах, доктор Айкон. О работе, связанной с тестированием и обучением молодых женщин.
— Боюсь, я не понимаю.
Ева вынула из сумки одну из распечаток и передала ему.
— Может быть, это вам кое-что прояснит?
Он откашлялся, просмотрел страницы.
— Боюсь, что нет. Вы говорите, что нашли это на диске в его домашнем кабинете?
— Совершенно верно.
— Возможно, материалы кого-то из коллег. — Айкон поднял голову. — Я не вижу здесь никаких указаний на то, что эти записи принадлежали моему отцу. Они очень отрывочны. Да, перед нами некий научный эксперимент, тут сомнений быть не может. Но я, честно говоря, не усматриваю здесь связи с вашим расследованием.
— Это мне решать, что здесь имеет связь с моим расследованием. Дискеты находились у вашего отца, в них содержатся сведения о пяти с лишним десятках молодых женщин, чья личность не установлена, но они подвергались испытаниям и оценкам, иногда — хирургическим операциям, на протяжении нескольких лет. Кто они, доктор Айкон? Где они?
— Мне не нравится ваш тон, лейтенант.
— Мне часто приходится это слышать.
— Я полагаю, эти женщины являлись членами испытательной группы добровольцев, заинтересовавшей моего отца. Если бы вы имели представление о восстановительной хирургии, вы бы поняли, что человеческое тело это не черный ящик, в котором заключен некий приз. Когда тело получает сильные повреждения, это влияет на мозг, на эмоции. Человеческий организм нужно рассматривать и лечить как единое целое. Пациент, потерявший руку в аварии, теряет больше, чем просто конечность, и его надо лечить от этой потери, надо учить и тренировать его, чтобы он приспособился к потере и смог вести счастливую, насыщенную жизнь. Возможно, мой отец заинтересовался этим проектом, потому что подобные эксперименты дают возможность понаблюдать за индивидами на протяжении ряда лет, когда они задействованы в испытаниях на разных уровнях.
— Если бы этот эксперимент проводился в вашей клинике, вам было бы об этом известно?
— Разумеется, мне было бы об этом известно.
— Вы были очень близки с отцом, — напомнила Пибоди.
— Да, мы были с ним близки.
— Мне кажется, если он был настолько заинтересован в этом проекте, что держал записи у себя в кабинете, он рано или поздно обсудил бы его с вами. Как отец с сыном, как коллега с коллегой?
Айкон начал было отвечать, но передумал и умолк на полуслове.
— Возможно, он собирался со мной поделиться. Теперь мне остается только гадать. Его я спросить не могу — он убит.
— Убит женщиной, — напомнила Ева. — Физически сильной и ловкой, как и те, что описаны на этих дискетах.
Она услышала, как он с шипением втянул в себя воздух, увидела шок и страх в его расширившихся глазах.
— Вы… вы действительно думаете, что одна из участниц этой группы тестирования убила моего отца?
— физически подозреваемая подпадает под описание большинства членов группы, чьи данные содержатся на этих дискетах. Рост, вес, телосложение. Предположим, кто-то из этих пациенток возражал против того, что здесь обозначено как «размещение». Вот вам и мотив. Это могло бы также объяснить, почему ваш отец согласился принять ее.
— На что вы намекаете? Это чудовищно, об этом речи быть не может! Мой отец помогал людям, он спасал жизни. Он их совершенствовал. Президент Соединенных Штатов лично выразил мне свои соболезнования. Мой отец был иконой, на него молились. А главное, его любили и уважали.
— Кто-то его настолько не уважал, что воткнул скальпель ему в сердце. Подумайте об этом, доктор Айкон. — Ева встала. — Вы знаете, как со мной связаться.
— Он что-то знает, — объявила Пибоди, когда они вышли на улицу.
— О, да! И, как ты думаешь, есть у нас шансы получить ордер на обыск его дома?
— Почти нет. Козыри не те.
— Давай попробуем сдать другие карты, а уж потом начнем крутить это колесико.
В Центральном управлении она первым делом заглянула к Фини. Он встретил ее хмуро.
— Влез в его базу. Без проблем. Но там одна медицинская абракадабра. Никакого криминала, насколько я могу судить. Только выяснилось, что Ясмина Фри получила свои шикарные сиськи не от бога, как и свои пухлые губки, и подбородок. Да и зад тоже, если на то пошло.
— Кто такая Ясмина Фри?
— О боже, Даллас, ты с какой луны свалилась? Ясмина Фри — богиня экрана. «Конец игры», крупнейший блокбастер прошедшего лета. У нее там звездная роль.
— Летом я была немного занята.
— В прошлом году огребла «Оскара» за «Никому не делай зла».
— В прошлом году я тоже была занята.
— Ясмина Фри — сногсшибательная красотка. Теперь, когда я знаю, что это не от бога, а от ножа хирурга, все удовольствие пропало.
— Жаль, что приходится остужать твои эротические фантазии, Фини, но и сейчас я немного занята. Мне надо дело закрыть.
— Я ж тебе даю все, что у меня есть, разве нет? — Проворчал Фини. — Куча других денежных мешков в списке его клиентов. Одни обращаются по мелочи, другие проходят полный курс пластики лица и тела.
— Указаны полные имена?
— Да, конечно. Это же список его пациентов.
— Верно, — кивнула Ева. — Любопытно. Продолжай.
— Я кое-что проверил. Искал подпольную работу. Может, док левачил с изменением внешности для получения нового удостоверения личности.
— Отличная мысль.
— Ничего не нашел. Все чисто. А знаешь, сколько Ясмина заплатила за свои сиськи? По двадцать штук за каждую. — Слабая улыбка тронула его губы. — Я бы сказал, отличное вложение капитала.
— Ты меня пугаешь, Фини.
Он пожал плечами.
— Жена считает, что это кризис среднего возраста, но не протестует. Если мужчину не волнуют классные буфера — неважно, от бога они или от хирурга, — ему лучше сразу наложить на себя руки.
— Ну, как скажешь. Если среди его пациентов так много важных шишек и знаменитостей, странно, что он держит кодированные файлы у себя в домашнем кабинете.
Она ввела его в курс последних событий и снабдила копиями этих файлов на тот маловероятный случай, если он вдруг обнаружит в них то, что она пропустила.
Вернувшись в свой кабинет, Ева из любопытства нашла в официальных записях Айкона дело Ясмины Фри.
Она внимательно изучила снимки. Как и говорила Луиза, их было много: до и после каждой процедуры, в нескольких ракурсах. По мнению Евы, с сиськами у Ясмины все было в порядке и до операции, но ей пришлось признать, что после они стали поистине великолепны.
Теперь, увидев лицо на снимке, она вспомнила кинозвезду. Наверное, люди этой профессии смотрят на накачку груди или губ как на дополнительную гарантию получения работы.
Многие девочки-подростки мечтают стать кинозвездами. Или звездами эстрады, как Мэвис.
Размещение.
Создать идеальные экземпляры, а потом разместить их в мире их фантазий. Но много ли найдется подростков с такими деньгами?
Вниманию богатых родителей: вот вам новейший метод исполнения заветного желания вашей дорогой малышки.
С днем рождения, дорогая! Мы тебе купили потрясающие новые сиськи.
Не такая уж безумная теория. Ничуть не более фантастическая, чем сказки Рорка про доктора Франкенштейна.
Дотошная, как всегда, Ева вызвала на экран официальные данные Ясмины Фри.
Родилась двадцать шесть лет назад в Луисвилле Кентукки, в семье, где было трое детей. Отец — городской коп на пенсии. Значит, к Ясмине Фри эта теория не подходит, решила Ева. Копы не в состоянии оплатить гонорар звездного хирурга из своих заработков.
Конечно, будучи человеком гуманным, доктор Айкон мог взять кое-кого из них бесплатно. Но она дочитала дело до конца и никаких зацепок не нашла.
И все же эту теорию следует внести в список. Надо будет с ней поработать.
Охваченная любопытством, Ева вызвала файл Ли-Ли Тэн. Ей показалось, что кинодива уж больно дружна с Уиллом Айконом.
Родилась в Балтиморе, братьев и сестер нет. Воспитывалась матерью после расторжения законно зарегистрированного совместного проживания с отцом. Первый опыт работы манекенщицей получила в шестимесячном возрасте.
«Шесть месяцев? — изумилась Ева. — Что можно демонстрировать в шестимесячном возрасте?»
Работала манекенщицей, снималась в рекламных роликах, в детских ролях в кино.
С растущим изумлением Ева осознала, что Ли-Ли Тэн работала буквально с рождения. Нет, тут ни о каком «размещении» говорить не приходится, решила она. В шифрованных записях Айкона не было размещений пациенток моложе семнадцати лет.
Но Ева все же прогнала имя по архивам клиники Айкона и отметила про себя, что Ли-Ли Тэн не раз проходила процедуру «настройки».
Неужели никто не может удовлетвориться тем, что дал им бог?
Ева подвергла несколько возможных сценариев вероятностному тесту, но ни один из них ее не удовлетворил. Она сварила кофе и вновь уселась за компьютер, чтобы проверить недвижимость Айкона, многочисленные филиалы его клиники, основанные им исследовательские центры и другие учреждения, связанные с его именем, в поисках места, где он мог проводить свои эксперименты.
Она нашла десятки мест: больницы, санатории, оздоровительные заведения, исследовательские институты, центры физической, психической, эмоциональной реабилитации, и все это в самых разных комбинациях. Некоторыми он владел напрямую, другие были зарегистрированы как собственность его фонда, в третьих, у него было долевое участие или совместное владение, в четвертых, он работал приглашенным специалистом.
Ева рассортировала все эти учреждения по приоритетному принципу и сосредоточилась в первую очередь на тех, где Айкон имел полный контроль.
Потом она встала и начал ходить взад-вперед. Она не могла отбросить учреждения, находившиеся за пределами страны. И она не была твердо уверена, что выбрала самый перспективный путь поиска. Возможно, она гонялась за призраком?
Нет, это не призрак, думала Ева, глядя в свое мутное маленькое окошко на угрюмое ноябрьское небо. Доктор держал что-то в секрете, а секреты имеют свойство выходить наружу. И причинять боль.
Уж ей ли не знать!
Он не давал им имен, думала она, он их нумеровал. Обезличивал их, лишал индивидуальности.
Ей тоже не дали имени, когда она родилась. Она так и прожила без имени первые восемь лет своей жизни, пока они использовали ее и измывались над ней. Они лишили ее индивидуальности. Они готовили ее. Тренировали побоями, изнасилованиями и страхом, чтобы сделать ее шлюхой. Она не была для них ребенком, она была потенциально прибыльным активом.
И это лишенное индивидуальности, не вполне человеческое существо, в конце концов, не выдержало и убило своего мучителя и тюремщика.
Нет, конечно, это не одно и то же. Рорк прав, тут нельзя проводить прямые аналогии. В заметках доктора не упоминалось об изнасиловании, о какой бы то ни было физической жестокости. Напротив, об участницах, судя по всему, заботились, держали их в идеальной физической форме.
Но существует много других видов жестокости, и некоторые из них со стороны выглядят как благодеяния.
Где-то в этих записях крылся мотив. Где-то существовала более подробная документация. Вот там-то, скорее всего, она и найдет Долорес.
— Ева!
Она повернулась на голос. Мира стояла в проеме открытой двери. Взгляд у нее был затравленный.
— Я пришла извиниться за то, что отказалась вас выслушать сегодня утром.
— Без проблем!
— Нет, проблема есть, и это моя проблема. Мне хотелось бы войти и закрыть дверь.
— Конечно.
— Мне хотелось бы увидеть то, что вы утром хотели мне показать.
— Я обратилась к другому медэксперту. Вам нет необходимости…
— Прошу вас! — Мира села и сложила руки на коленях. — Можно мне взглянуть?
Ева молча вынула бумаги и передала их Мире.
— Загадочно, — сказала Мира после нескольких минут молчания. — Неполно. Уилфрид был человеком последовательным, даже педантичным во всех отношениях. А эти записи намеренно отрывочны и непонятны.
— Почему они не названы по именам?
— Чтобы помочь ему держать дистанцию, сохранять объективность. Эти женщины проходили длительный курс процедур, Я бы сказала, он хотел избежать эмоциональной привязанности. Они проходили подготовку.
— К чему?
— Не могу сказать. Но их к чему-то готовили, учили, экзаменовали, им давали возможность изучать собственные сильные и слабые стороны, улучшать показатели, устранять недостатки. Те, кто набирал меньше определенного процента показателей, исключались из группы пациентов, поскольку возможность улучшить эти показатели, видимо, признавалась маловероятной. Он очень высоко поднимал планку. Это типично для него.
— Что ему могло потребоваться, чтобы все это устроить?
— Я не вполне представляю, что такое это. Но ему понадобились бы клиническое и лабораторное оборудование, палаты или номера для пациенток, кухонные зоны для приготовления еды, спортивные залы и игровые площадки на открытом воздухе, учебные аудитории. Он всегда требовал самого лучшего. Он на этом настаивал. Если эти девушки действительно были его пациентками, он хотел бы для них максимального комфорта, хорошего обращения, стимулирующей обстановки. — Мира подняла глаза на Еву. — Он никогда не стал бы жестоко обращаться с ребенком. Ни за что не причинил бы вреда. Я это говорю не потому, что он был моим другом, Ева. Я сейчас выступаю как эксперт по психологическим портретам. Он был врачом до мозга костей, верным принципу «Не навреди».
— Он мог проводить эксперименты вне рамок закона?
— Да.
— Это вы признали без колебаний.
— Научные достижения, блага и возможности, предоставляемые развитием медицины, были для него важнее закона. Нередко так оно и есть. И на каком-то этапе он мог поверить, что он и сам выше закона. Он не был жесток или склонен к насилию, но у него было огромное самомнение.
— Если он был инициатором или участником проекта «подготовки», как вы это называете, девушек к превращению в… ну, скажем так, в идеальных женщин, его сын был бы в курсе?
— Без сомнения. Их связывала искренняя и глубокая любовь друг к другу. Сын гордился отцом, а отец сыном.
— Учреждение того рода, что вы описали, долгосрочные, как видно из данных, процедуры, оборудование, охрана… все это требует огромных расходов.
— Да, конечно.
Ева подалась вперед всем телом.
— Он согласился бы встретиться с… ну, давайте назовем ее выпускницей этого проекта? Для него она была лишь номером в списке, объектом наблюдения, но он все-таки работал с ней в течение ряда лет, следил за ее успехами. Если бы она связалась с ним через какое-то время после своего размещения, он встретился бы с ней?
— Его профессиональный инстинкт подсказал бы ему, что нужно отказаться, но этому воспротивились бы и его эго, и просто любопытство. Медицина — это ежедневный риск. Я думаю, он пошел бы на этот риск ради того, чтобы полюбоваться на плоды своих трудов. Если она действительно была плодом его труда.
— Думаете, не была? Исходя из способа убийства, можно предположить с большой долей вероятности, что он знал ее, и она его знала. Она должна была подойти поближе, она именно этого хотела. Единственный удар, прямо в сердце. Не из злости, а ради точности, контроля над ним. Как он когда-то контролировал ее. Медицинский инструмент как орудие убийства, чистая и точная работа. Строго по науке. Как и у него.
— Да. — Мира закрыла глаза. — О боже, что же он наделал?
