Глава 8
Кофе у Джессики снова остыл. Она сидела, опершись на спинку кровати Слейда, и читала рукопись. Две стопки страниц возвышались по бокам. Та, куда она складывала прочитанные, быстро росла. Поглощенная чтением, Джессика пропустила мимо ушей ворчание Бетси, которая принесла поднос с супом и сандвичами. Джессика только рассеянно пообещала ей, что поест, но забыла обещание в ту же минуту, когда за Бетси закрылась дверь. Она забыла также, что это черновик книги Слейда, хотя на страницах было много поправок и вставок, написанных его рукой. Сюжет и персонажи совершенно поглотили ее внимание.
Она странствовала вместе с обычной, рядовой семьей по дорогам ее жизни в сороковые послевоенные годы, продиралась сквозь сложности и неурядицы простого быта пятидесятых, вступала в бурные шестидесятые с их неустойчивыми нравами. Росли дети, менялись ценности. Чередовались неизбежные смерти и рождения, некоторые мечты осуществлялись, другие погибали. Новое поколение сражалось с трудностями семидесятых.
Проходя вместе с ними через все события жизни, Джессика становилась как бы членом этой семьи. Ну, дальней родственницей или, наоборот, близкой подругой. Это были люди, которых она могла встретить.
Повествование шло своим чередом, иногда спокойно и мирно, но иногда слова как будто скрежетали в ярости, и у нее сжималось сердце. Слишком ярки и узнаваемы были эти люди. Автор показывал ей такие стороны жизни, о которых ей не всегда хотелось бы знать, но она читала, ничего не пропуская.
Вот очередная глава кончилась, и Джессика машинально, не глядя, потянулась за новой страницей, недоуменно взглянула направо и увидела, что страниц больше нет. Разочарованная, она поняла, что это все. И впервые за три часа чтения до ее слуха донесся стук его пишущей машинки.
Светила полная луна. Сколько же прошло времени? Лунный свет заливал комнату, борясь с лучом, бросаемым на постель прикроватной лампой. Огонь в камине, который разжег Слейд, когда она поднялась в комнату, догорел, остались лишь тлеющие угольки, подернутые пеплом. Джессика потянулась, чтобы расправить затекшие мышцы и дать себе передышку, прежде чем подойти к Слейду.
Когда Джессика настояла на том, чтобы прочитать его рукопись, она не представляла, какое впечатление останется и как она будет об этом говорить со Слейдом. Она знала, что очень впечатлительна, и поэтому, конечно, найдет в его книге какие-нибудь достоинства. Но теперь ей хотелось бы понять другое. Насколько ее чувства к Слейду повлияли на восприятие рукописи, которую она только что прочла.
"Совсем не повлияли», – решила она. Она не успела дочитать до конца первую главу, как позабыла, почему, собственно, читает эту книгу. Она приняла ее всем сердцем. И теперь она куда лучше понимала самого Слейда.
Он обладал такой проницательностью, о которой она могла только мечтать, такой способностью понимать души людей, которой можно только позавидовать и восхищаться. Он был экономен в словах, но текст был полон внутреннего смысла. Сам он был скуп в проявлении чувств, но его персонажи обладали такими духовными богатствами, которые они могли позаимствовать только у своего творца.
Она, несомненно, ошиблась, сказав ему как-то, что он не знает женщин. Он знал их – пожалуй', даже слишком хорошо, решила она. Как много он замечал и видел в ней такого, что она считала сугубо личным, недоступным постороннему взгляду. Сколь много он понимал, когда прикасался к ней, из того, что она считала сокровенным, известным только ей самой?
Понимает ли он, что она его любит? Джессика непроизвольно взглянула на дверь из спальни в гостиную. Слейд продолжал печатать. Нет, не может он знать, как глубоки ее чувства. Он, конечно, и не подозревает, тут она слегка улыбнулась, что она полна решимости не дать ему уйти из своей жизни, независимо от того, когда и как разрешится создавшаяся ситуация. О, если бы он знал о ее намерениях, он бы держал ее на приличном расстоянии. Осторожный человек. Слейд считает, что он создан для одиночества. «Нет, – решила Джессика, – судьба приготовила ему кое-какие сюрпризы». Когда ее собственная жизнь снова будет принадлежать ей самой, она продемонстрирует ему, какие именно.
Джессика встала и пошла к двери. Слейд сидел к ней спиной, руки бегали по клавишам. Он даже не услышал, как она вошла, настолько глубоко был погружен в свои мысли. Не желая ему мешать, Джессика прислонилась к дверному косяку. Пепельница у его локтя наполовину заполнилась окурками, в ней лежала еще тлеющая забытая сигарета. Кофейная чашка была пуста, но к обеду он не притронулся, и Джессика вдруг почувствовала, что ей, по примеру Бетси, хочется выругать его за пренебрежительное отношение к еде.
Вот так все может быть, вдруг поняла она, если мы переживем этот кошмар. Он бы стал здесь работать, а я бы слушала стук его машинки, когда приходила домой. И иногда, по ночам, он вставал бы и плотно прикрывал дверь, чтобы этот стук меня не будил. А по воскресеньям, утром, мы бы гуляли по берегу.., сидели бы у камина, глядя на огонь, в дождливые дни. «Да, – подумала она, закрыв глаза, – это могло бы случиться. Когда-нибудь. Однажды».
Устало вздохнув, Слейд перестал печатать и потер затекшую от неподвижности шею. То, что вело его и понукало три последних часа, вдруг исчезло, и он не знал, что делать дальше.
Он машинально потянулся к чашке, но она была пуста. Может быть, если спуститься вниз и попросить еще, порыв вернется. Пока он раздумывал над этим, подошла Джессика.
Обняв его руками за шею, она прислонилась щекой к его голове. Любовь бешено стучала в ее жилах. Она крепко его обняла, проглотив слова, которые он, возможно, еще не готов услышать. Есть другие, и ей тоже хочется их сказать. Он не знает, но у них будет много времени.
– Слейд, никогда не переставай делать то, к чему ты предназначен судьбой.
Не совсем уверенный в том, что она имеет в виду, он нахмурился:
– Сколько ты прочла?
– Все, что ты мне дал, – и мне мало. Когда ты закончишь? О, Слейд, это просто чудесно! – сказала Джессика, не давая ему заговорить. – Это прекрасное произведение, все, все: слова, чувства, люди.
Слейд повернулся так, чтобы видеть ее лицо. Ему не нужны банальности, пустые комплименты, от нее особенно. Ее глаза сияли, но его взгляд оставался холодным и настороженным.
– Почему ты так думаешь?
– Потому что ты рассказал о людях, которых мы все встречали или знали. – Она пошевелила пальцами, словно в поисках нужных слов. – Потому что ты заставил меня плакать, и содрогаться от страха, и смеяться. Там есть такие места – та сцена на парковке в главе седьмой. Я ее не хотела читать. Она такая жестокая, дикая. Но я все равно прочла, хотя мне это было больно. Слейд, никто из тех, кто прочтет твою книгу, не останется к ней равнодушным.
Она положила ему руки на плечи.
– А разве не для этого писатель пишет?
Он в упор смотрел ей в глаза. Он ждал, он взвешивал то, что услышал, он сравнивал это с тем, что видел.
– Знаешь, – признался он, – я только сейчас понял, как испытывал судьбу, позволив тебе прочитать рукопись.
– Испытывал судьбу? Почему?
– Если бы ты осталась равнодушной, я не уверен, что смог бы закончить роман.
Большего он не мог бы сказать при всем желании. Джессика прижала его ладонь к своей щеке. Понимает ли он, что значит для нее эта одна-единственная фраза?
– Да, я была тронута, Слейд. Когда это опубликуют и я прочту твою книгу, то всегда буду помнить, что часть ее была написана здесь.
– Собираешься в честь этого возвести монумент? – улыбнулся он.
– Нет, повесить скромную мемориальную дощечку, – и, нагнувшись, она его поцеловала. – Не хочу, чтобы ты очень уж возгордился. А как с литературным агентом? У тебя есть такой? – неожиданно поинтересовалась Джессика.
Слейд хмыкнул и усадил ее к себе на колени.
– Да, есть, но пока наши отношения не слишком выгодны для нас обоих. Он продал несколько моих рассказов и делает все, что полагается делать агентам, стараясь продать один мой роман.
– Один твой роман? – Джессика отстранилась, потому что Слейд стал игриво покусывать ей мочку уха. – Так у тебя есть и законченное произведение?
– М-м-м. Иди ко мне. – Ему очень хотелось прижаться губами к укромному и очень чувствительному местечку, где шея переходит в плечо.
– О чем он? – Она опять отстранилась. – Когда я смогу его прочитать? Он такой же интересный, как этот?
– Тебе кто-нибудь говорил, что ты задаешь слишком много вопросов?
И, просунув руку под ее свитер, Слейд накрыл ладонью ее грудь. И тут же почувствовал, как у нее сильно забилось сердце.
– Вот это мне нравится, – пробормотал он, целуя ее в шею. – Стоит только прикоснуться к тебе, и пульс твой пускается вскачь.
Он погладил ее сверху вниз до талии.
– А ты похудела, – нахмурился Слейд. – Ты стала слишком тонка. Ты вообще когда-нибудь ешь?
– А тебе когда-нибудь говорили, что ты слишком много болтаешь? – спросила Джессика и поцеловала его в губы.
Он даже тихонько застонал от удовольствия и обхватил рукой ее затылок, чтобы продлить поцелуй. Он хотел встать, собираясь отнести ее на кровать, но Джессика просто стащила его на пол. Ее охватил приступ желания, внезапный, как вспышка пламени. Осыпая его лицо и шею безумными поцелуями, она стала быстро расстегивать его рубашку, в жарком нетерпении торопя момент, когда коснется его обнаженной плоти. Слейд понимал, что частично это неистовство страсти вызвано желанием подавить свои страхи. Он подчинился ее порыву, позволил ей вести его за собой. Она сама установила темп – и он был бешеный.
Чувство беззащитности было ему внове, но он вдруг ощутил себя в безвыходном, тупиковом мире, где властвовали страсть и чужая, безумная воля. У него не было сил сопротивляться. Она сводила его с ума. Слейд терял рассудок и понимал это, но был не способен ее остановить и взять власть в свои руки. На этот раз он мог только соответствовать, только отвечать, но это увеличивало ее силы.
Когда она снова крепко поцеловала его в губы, Слейд путался пальцами в ее свитере. Он, всегда такой уверенный в себе, точный и неукоснительный, вдруг почувствовал, как дрожат у него руки, когда он наконец коснулся ее тела. Ее плоть была горяча, движения быстры, влажный, голодный рот неистовствовал, мягкие руки не знали удержу и запретов. Сознание, что он беззащитен перед ее страстным натиском, возбуждало Джессику все больше. Такой сильный, суровый человек был безоружен перед ней. Он был словно заворожен ее властью. Она же чувствовала только неистощимую потребность любить его. Его сильное, мускулистое тело дрожало – от жажды слиться с ней. И это было прекрасно.
Косой свет лампы высвечивал его глаза. Сейчас они затуманились страстью. Ее соблазнял, искушал его рот, и она приникла к нему, ощутив жаркое, влажное, прерывистое дыхание. Но вдруг она ощутила необыкновенно остро еще один запах, запах мастики, которой натирали пол, запах лимона. Теперь всегда, всю жизнь, этот аромат будет напоминать момент, когда Слейд был полностью в ее власти.
Она отдалась ему, вобрав его в себя всего целиком в безумном соитии. Перед глазами стоял серебристый блеск воплотившегося, осуществленного наслаждения. Волна схлынула, она словно растворилась в нем. Так они и лежали, обнявшись, чувствуя совершенную, полнейшую удовлетворенность, насытившись друг другом.
Слейд попытался привести мысли в порядок, но оказалось, что всеми его мыслями завладела Джессика. Сейчас она обессилела, и тело ее было почти невесомо. Он совсем не ощущал ее тяжести, но она все равно сохраняла над ним власть. Он хотел отодвинуться и, возможно, доказать и ей и себе, что он еще сохраняет свободу выбора, но его пальцы только глубже зарылись в ее волосах и коснулись мягкой тонкой шеи. Хотя она лежала неподвижно, почти бездыханно, он ощущал грудью сильное биение ее сердца. И никаким усилием воли он не мог утихомирить свой собственный пульс, хотя желание его, казалось, было полностью утолено. Нет, он хотел ее, он хотел только, чтобы она была рядом.
– Джесс. – Он приподнял ее лицо, но не знал, что сказать. Глаза у нее были огромные, веки отяжелели. Лицо было кроткое, усталое, еще хранившее жар отпылавшей страсти. «У меня нет права, – подумал Слейд, остро ощутив свою вину, – нет никакого права доводить ее до такого изнеможения. На ней просто лица нет».
– Не надо, – сказала Джессика, увидев, что выражение его лица изменилось и он уже хочет взять обратно то, что совсем недавно подарил. – Не отгораживайся от меня, – попросила она тихо.
Он обвел контур ее губ большим пальцем.
– Останься здесь со мной ночью. – Только это он и сказал.
Слейд ждал, пока не убедился, что она уснула, и лишь тогда встал с постели. Глядя на Джессику, он тихо стал одеваться. Слабый лунный свет заливал его лицо и голые плечи. Иногда наступала полная тьма, когда облако закрывало луну. Если повезет, подсчитал он, то после тщательной проверки первого этажа он сможет провести в гостиной пару часов и потом вернуться к ней. Она будет мирно спать, не подозревая, что он уходил. Взглянув на нее в последний раз, Слейд выскользнул из комнаты. Ловко, без малейшего шума – следствие многолетней тренировки, – Слейд обследовал множество дверей и окон. С большим неудовольствием отметил ненадежность бесхитростных замков, которые могли воспрепятствовать только самым заурядным новичкам.
В доме полно серебра, много небольших ценных вещей, которые легко унести, размышлял Слейд. Просто рай для грабителя – и все это богатство она запирает на замки, которые легко открываются кредитной карточкой или шпилькой для волос. Надо обязательно проследить, чтобы до его отъезда Джессика поменяла все это убожество.
Грудой белого меха возвышался, слегка похрапывая, на полу, выложенном плиткой, спящий Улисс. Он даже не пошевельнулся, когда Слейд перешагнул через него. Слейд, легонько стукнув, повернул ручку задней двери. Улисс по-прежнему ровно, спокойно храпел.
– Ты, негодный пес, проснись!
Услышав команду, собака открыла один мутный от сна глаз, два раза вяло шлепнула хвостом и опять заснула.
Потерев одеревеневший затылок, Слейд напомнил себе, что в данном случае его заботит отнюдь не сбежавший из тюрьмы вор. Он снова переступил через пса, предоставив ему храпеть сколько влезет.
Он осторожно двигался теперь по тому крылу дома, которое занимали слуги. Из-под одной двери пробивался свет и слышался приглушенный смех, кто-то смотрел полуночное шоу. Во всех других комнатах было тихо. Взглянув на часы, Слейд увидел, что всего несколько минут первого. Он отправился в гостиную. Сев в кресло с высокой выгнутой спинкой, незаметное в темноте, он стал ждать. Ничего другого он сейчас сделать не мог, хотя его так и разбирало желание как-нибудь продвинуть расследование и поскорее довести его до конца. Наверное, комиссар сделал не правильный выбор. «Что-то мало от меня толку», – подумал Слейд. Но, кто бы ни нанял киллера, он заплатит за это сполна, в этом Слейд не сомневался. И что скрывать, он хотел бы поймать его лично.
Женщина, лежавшая сейчас в его постели наверху, только она имела для него значение. Бриллианты – это так, ерунда, это просто камешки, имеющие рыночную ценность. А Джессика бесценна. Улыбнувшись, Слейд вытянул ноги. Вряд ли Додсон предполагал, что его тщательно отобранный телохранитель влюбится в свою подопечную. Слейд ведь пользовался репутацией человека проницательного, точного и хладнокровного.
Да, вот так, пользовался и вдруг утратил всю свою хладнокровность при первой же встрече с этим смерчем в юбке, маленькой блондинкой со скулами викингов. Сейчас он торчал тут, чувствуя себя не полицейским, но мужчиной, жаждущим отомстить. А это опасно. Пока он работает в полиции, он должен играть по правилам. И первейшее из них – никакой личной заинтересованности.
И тут Слейд едва не рассмеялся вслух. Это правило он уже давно отправил на ближайшую помойку, так что нечего притворяться. Он уже влюбился в эту женщину, он уже ее любовник. Куда уж больше! Говорить о большем – значит, жениться на ней и нарожать детей.
"А вот об этом думать не следует», – холодно сказал он себе. Нельзя позволять своим мыслям подобных вольностей. Она не для него. И дорожки их разойдутся, как только расследование закончится. У него своя жизнь, у него есть профессия, обязательства, его литературный труд. Даже если бы в его жизни нашлось место для женщины, это не может быть Джессика. Они встретились совершенно случайно, обстоятельства толкнули их друг к другу. Да, возникла привязанность, большая, чем хотелось бы. Но он ее забудет. И Слейд ущипнул себя за переносицу. Черта с два, забудет.
"Неужели мужчине нельзя и помечтать? – возмутился он, сидя в комнате, где пахло мастикой для пола с лимонной отдушкой и осенними цветами. – Неужели нельзя помечтать о будущем с женщиной, которая лежит в твоей постели, такая нежная и теплая? Неужели нельзя позволить себе иногда быть немного эгоистом?» И, тихо вздохнув, он откинулся на спинку кресла. Мужчина может, а полицейский – нет. А Джессика, напомнил он себе, нуждается сейчас именно в полицейском, что бы она сама на этот счет ни думала.
Усилием воли Слейд отринул все посторонние мысли и продолжал сидеть, не шелохнувшись, ожидая в темноте. Прошло примерно три часа. Инстинкт ему подсказывал, что он даром теряет время. Но ему необходимы хотя бы несколько часов сна, если он хочет оставаться достаточно бодрым, чтобы обеспечить Джессике защиту и работать в течение дня. Тело у него затекло от долгой неподвижности, и он рассеянно разминал суставы, направляясь к лестнице. «Еще день, – размышлял он, – самое большее два, если агент Брюстер действительно на хвосте у преступников, как он его заверил».
Как только Слейд встал и позволил мускулам расслабиться, он почувствовал навалившуюся усталость. Четырехчасовой сон восстановит его силы. Случалось обходиться и меньшим. Слейд тихо повернул дверную ручку.
Джессика, сжавшись в комочек, сидела на середине кровати. Она дышала тяжело и прерывисто, словно утопающая, которая борется за последний глоток воздуха. Залитая лунным светом, она не могла унять дрожь.
– Джесс.
В горле у нее закипал крик. Она резко подняла голову, и Слейд видел, как блестят страхом ее глаза. Но вот она всмотрелась и узнала его. Джессика сумела не закричать, но все еще дрожала крупной дрожью. Слейд быстро подошел к ней. Кожа у нее была липкая от страха, лицо мокрое от слез и пота. Он решил было, что кто-то сумел проскочить мимо него, войти к ней и сильно напугать. Но сразу же отвел эту мысль.
– Что такое? – крикнул он. – Что случилось?
– Ничего. – Она отчаянно старалась подавить дрожь. Ей опять приснился кошмарный сон. Такой ужасающе яркий, явственный, он ударил по ее нервам, совершенно разболтавшимся в последнее время. Холодный ветер, соленый запах моря, рев прибоя – и чьи-то тяжелые шаги. Кто-то бежит за ней. Облака закрывают солнце, и во рту у нее появляется железный привкус ужаса. И, что самое страшное, она боится обернуться, боится увидеть лицо преследователя, потому что это кто-то из тех, кого она любит.
– Я проснулась, – еле-еле выговорила она, – и, наверное, очень испугалась, увидев, что тебя нет.
Отчасти это соответствовало истине. Но ей трудно было сознаться во всем. Она не могла допустить и мысли, что может так испугаться сна.
– Да я вниз спустился, только и всего. – Он откинул влажную от пота прядь волос с ее щеки. – Хотел убедиться, что все заперто.
– Профессиональная привычка? – Джессика почти улыбнулась и уронила голову на его плечо.
– Ага. – Несмотря на то что он обнимал ее, она все еще дрожала. «Сейчас не время читать ей нотации насчет ненадежных замков и цепочек», – решил Слейд. – Спущусь и принесу тебе бренди.
– Нет! – Она даже прикусила губу, так страстно вырвалось это восклицание. – Нет, пожалуйста, я уже и так чувствую себя полной идиоткой.
– Успокойся, Джесс. – Он тихо поцеловал ее в волосы.
Ей хотелось прижаться к нему и умолять не оставлять ее в одиночестве ни на миг. Она хотела излить на него все свои страхи, фантазии и кошмары. Но она не стала этого делать, и ради него тоже.
– Я стараюсь. У меня в доме личный полицейский, не о чем беспокоиться. – Джессика, откинув назад голову, внимательно на него посмотрела. «Сильное лицо, – подумала она. – Сильные руки и серьезные глаза».
– Ложись в постель. Ты же очень устала.
Джессика зажала нервы в кулак и выдавила из себя улыбку:
– Как одному человеку, сержант, удается справляться с двумя столь разными профессиями?
Он усмехнулся и стал массировать ее плечи, чтобы снять напряжение.
– Управляюсь. Но скажи, как женщина может выглядеть такой прекрасной в три часа ночи?
– Мама утверждает, что все зависит от строения черепа. – Улыбка Джессики повеселела, а сама она почувствовала себя легче и свободней. – Но я предпочитаю менее научную теорию… Просто я родилась во время лунного затмения.
Он пощекотал губами ее шею:
– Неужели?
– Да, а мой отец говорил, что именно поэтому у меня кошачьи глаза, чтобы видеть в темноте.
Слейд легонько ее поцеловал, отстранил и встал.
– Но если ты не поспишь, они у тебя нальются кровью.
– Очень учтиво с вашей стороны. – Джессика нахмурилась, а он стал раздеваться. – А ты как?
– Ну, я способен довольствоваться всего тремя-четырьмя часами. Она фыркнула:
– Храбрость и мужественность так и прут из тебя, Слейд.
Он повернулся, и в лунном свете она увидела мимолетную усмешку. У Джессики сердце подпрыгнуло в груди. Ведь она уже должна бы к нему привыкнуть. Переменчивые настроения, мальчишеская веселость. Иногда и чрезмерная мужская серьезность. Тело у него было гладкое, длинное, словно у пловца, но мускулы боксера в легком весе. Лицо говорило об обеих его профессиях, сочетая в себе недюжинный интеллект и вечную готовность к опасности.
"Он о тебе позаботится, – шепнул ей рассудок. – Просто верь ему, и все». Но следы усталости и постоянного напряжения уже были видны и на его лице. «Ты тоже о нем позаботься», – прибавил рассудок. И, улыбнувшись, она протянула Слейду руки.
– Идем спать.
Лежа рядом с Джессикой, Слейд притянул ее поближе к себе. Им руководила не физическая потребность обладать. Нет, он ощущал умиротворение, а это случалось с ним очень редко, отчего чувство это становилось еще драгоценнее. Несколько часов они будут просто мужчина и женщина, делящие интимность сна вдвоем. Она свернулась калачиком, чтобы поскорее согреться и погрузиться в мир покоя. Больше они не разговаривали.
Джессика лежала тихо, заставляя себя дышать глубоко и ровно, и вскоре почувствовала, что он заснул. Глаза у нее были открыты, и страх все еще гнездился где-то на краю сознания. Она смотрела, как лунный луч играет на его плече, и заснула только в туманный предрассветный час.
Когда прозвонил телефон, он вздрогнул, внезапно вынырнув из беспокойного сна. На лбу выступил крупный пот. Он боялся ответить на звонок, еще больше боялся не ответить и наконец взял трубку.
– Да, алло.
– Твое время истекло.
– Возникли непредвиденные обстоятельства, – поспешно ответил он. Зная, что, если он выкажет слабость, ему этого не простят, человек усилием воли заставил голос не дрожать. – Еще несколько дней… Их нелегко достать, когда в доме полно народу…
– Надо ли мне напоминать, что тебе платят не за легкие поручения?
– Я пытался прошлой ночью. Меня едва не поймали.
– Значит, ты был неосторожен, а мне неосторожные без надобности.
Но все же нужнее, чем слабые, мелькнуло у человека в голове, и он облизнул губы.
– Дело в том, что Джессика.., нездорова.
И человек потянулся за сигаретой, чтобы успокоить нервы. Сейчас надо думать четко и говорить спокойно, если он хочет остаться в живых.
– Она не может сейчас работать в магазине. Через пару дней я сумею убедить ее взять отпуск. Она ко мне прислушивается.
Он жадно затянулся, надеясь, что не ошибается.
– А когда она уедет, я смогу беспрепятственно достать бриллианты. – Пот выступил на верхней губе, и он смахнул его тыльной стороной руки. – Вы получите их в конце недели. Пара дней роли не играет.
Сквозь пространство, по телефонному проводу, донесся вздох, от которого у него в жилах застыла кровь.
– Ты ошибаешься, мой юный друг. Помнишь моего парижского соратника? Он тоже совершал ошибки.
Влажная трубка выскользнула из руки человека. Он вспомнил о теле, выловленном из Сены.
– Сегодня вечером, – сказал он в отчаянии. – Я достану их сегодня вечером.
– И в десять встретимся в магазине. – Голос помедлил, чтобы убедиться – орудие страха подействовало. Тихое прерывистое дыхание напуганного человека доставляло удовольствие.
– Если ты еще раз не сумеешь, я уже не стану проявлять.., понимание. Ты пока очень хорошо справлялся со своими обязанностями, и мне бы не хотелось потерять тебя.
– Я принесу их. Но потом я.., я хочу уйти из дела.
– Мы это обсудим. В десять ровно. – И с легким щелчком связь прервалась.
