- Следствие ведет Ева Даллас, #34
12
Ужасно хотелось врубить мигалку и сирену и прожечь себе весь путь в центр города. Искушение было велико, но Ева удержалась. Зато она власть поплясала на сиденье, пока пробивалась через поток уличного движения, вихрем огибая двухэтажные автобусы и снимаясь с места на перекрестках быстрее такси.
Стараясь не выдать голосом своего торжества, Ева позвонила Уэбстеру. И в ту же минуту, как его лицо появилось на чудном новеньком экране, закрепленном на приборном щитке ее чудной новенькой машинки, она поняла, что разбудила его.
— В вашем отделе щадящее расписание, как я погляжу.
Уэбстер потер глаза кулаками.
— Я сегодня не на вызове.
— Ну, вот я же и говорю. Ты один?
— Нет, у меня тут шесть стриптизерш и парочка порнозвезд, а что?
— Твои жалкие подростковые сны меня не интересуют. Я иду по новому следу. И мне надо знать, не следит ли или не следил ли ваш отдел за кем-то из бригады Колтрейн.
— Ты ждешь, что я выставлю напоказ частную жизнь всего полицейского участка, чтобы ты могла пойти по новому следу?
Ева чуть было не отпустила ехидное замечание насчет внутренних расследований и частной жизни, но решила, что лучше не стоит.
— Мне приходится принимать во внимание, что убитая ушла из дома, прихватив табельное и вытяжное оружие, не для того, чтобы выпить коктейль с друзьями. Мне приходится принимать во внимание, что она считала себя находящейся при исполнении служебных обязанностей. Мне приходится считать, что, согласно ее психологическому портрету, она не отправилась на дежурство в одиночку.
— «Приходится принимать во внимание». Скажи уж лучше «гадать». Точнее и проще.
— Она была командным игроком, Уэбстер. Она была одной из своей команды. Я должна рассмотреть вероятность и того, что ее убил или подставил кто-то из членов ее команды. Один или несколько. А если так, я обязана предположить, что этот неизвестный или эти неизвестные могли привлечь к себе внимание твоего отдела в прошлом.
— Ты могла бы обратиться к нам по официальным каналам, Даллас. Это законная линия следствия.
— На это я даже отвечать не собираюсь. Ниже моего достоинства.
— Черт! Я перезвоню.
— Когда перезвонишь, включи частный режим, — бросила напоследок Ева и отключила связь, не давая ему возразить.
Затем она позвонила в приемную Уитни и потребовала встречи, чтобы ввести своего командира в курс новых событий по делу.
Приехав в управление, она направилась прямо к себе в кабинет: надо было разобраться в собственных записях и новых предположениях. Ей хотелось провести несколько вероятностных тестов — хорошо бы с информацией, полученной от Уэбстера! — перед встречей с Уитни. Вторичная консультация с Миррой, подумала Ева, тоже не помешает, придаст весу.
Но первым делом она взяла кофе, а повернувшись, увидела у себя на столе диск с отчетом Бакстера.
Ева вложила диск в прорезь и прочла, пока пила кофе. Потом взяла еще кофе и откинулась на спинку кресла, анализируя информацию.
Она уже запустила вероятностные тесты без Уэбстера, когда вошла Пибоди.
— Объявили панихиду по Колтрейн, — доложила Пибоди. — Сегодня в четырнадцать ноль-ноль, в траурном зале управления.
— Да, я знаю, мне Моррис сказал. Возьми на себя рассылку памятки, будь добра. Всем, кто не на выезде, кто не занят по службе, предписывается явиться, желательно в парадной синей форме. Время засчитывается как служебное.
— Есть. Я только…
— Погоди. Вопрос. Как ты прокомментируешь тот факт, что Алекс Рикер нанес один визит — один-единственный! — своему отцу на Омеге восемь месяцев назад? И за все время содержания его отца в тюрьме между ними не зафиксировано никакой корреспонденции в какой бы то ни было форме.
— Ну… я бы исследовала пару версий. Возможно, Рикер не хотел, чтобы его сын летал на Омегу и видел его в тюрьме — жалкого, униженного, бессильного. Возможно, он запретил посещения после первого визита, сказал сыну, чтобы шел своей дорогой, не связывался с ним, а сосредоточился на своей жизни.
— Твой мир населен танцующими и поющими розовыми эльфами, Пибоди?
— Бывает иногда, когда кругом тихо и никто меня не видит. Но я хотела сказать, что тут между отцом и сыном вряд ли складываются тесные отношения. Скорее всего напряженные, даже враждебные.
— Да, если то, что Бакстер нарыл у тюремного начальства на Омеге, это правда, я бы скорее склонилась ко второму варианту. С той поправкой, что Алекс Рикер сам решил дистанцироваться от отца. И у него были на то свои причины. Интересно только, какие.
— Урон для бизнеса? — предположила Пибоди.
— Почему? Твой отец — знаменитый на весь мир, преуспевающий плохой парень. Большая скверная задница. Но! Большой скверной задницей его признали не сразу, сперва он прошел чертовски длинный путь. Построил свою криминальную империю и так далее. Люди в этом бизнесе будут уважать имя Рикера, будут его бояться, — заключила Ева. — Связь с Рикером, кровная связь — это серьезно.
— Ну ладно, может быть, — уступила Пибоди. — Давай-ка вернемся назад на минутку. Ты думаешь, у Бакстера неверные данные?
— Я думаю, это очень странно, что нет практически никаких посланий, полученных или отправленных Максом Рикером, с тех пор как он поселился на Омеге.
— Как никаких? Что, вообще никаких? В смысле ноль? Я знаю, у них там все очень строго, но заключенным разрешается отправлять и получать какое-то количество сообщений в месяц, верно?
— Верно, — подтвердила Ева. — Только вот Рикер… Никто ему не звонит, никто не пишет. Невероятно! Никаких визитеров, если не считать Алекса — в тот единственный раз, когда это зафиксировано. Нет, даже в мире, населенном розовыми эльфами, я на это не куплюсь.
Пибоди в задумчивости прислонилась к дверному косяку.
— Ну, тогда он — Макс Рикер, — наверно, хотел скрыть корреспонденцию и посетителей, не фиксировать их официально. Только вот как ему это удалось на Омеге — не понимаю.
— Отключи розовых эльфов, Пибоди. Взятки — они и в космосе взятки. Он мог это провернуть, а мы должны это проверить. Тут главное понять — зачем? Чтобы скрыть связи со своей криминальной империей. Может, сын покрывает отца. Может, он счастлив занять папочкино место в режиме номинального главы или даже подставного лица, пока папочка дергает за нитки, сидя на Омеге.
Пибоди кое-что подсчитала в уме.
— Имя сохраняет свою силу, слава достается сыну, да и папуля не вышел из игры. Отлично.
— Похоже на то. Теперь давай вернемся к текущим делам. Может, к тому времени, как роман с Алексом закончился, Колтрейн узнала о договоренности больше, чем устраивало отца или сына. Если так, я голосую за папашу. Алекс не знал, что Колтрейн будет убита. Он слишком умен, чтоб засветиться в списке подозреваемых в убийстве полицейского.
— Да, но если, как ты говоришь, он умен, значит, его паршивое алиби тебя устраивает?
— Люди приводят паршивое алиби, когда думают, что копы — идиоты. Но он так не думает. И еще они приводят паршивое алиби, когда слишком самонадеянны и хотят поиграть с полицией. Но он не такой, он осторожен. Все, что я о нем знаю, подтверждает: он осторожен. — Ева повернулась лицом к доске с фотографиями. — Единственный его неосторожный шаг, который мне удалось отыскать за всю его жизнь, — это влюбленность и роман с копом. Он пытался это скрыть под множеством защитных слоев, но все равно это было неосторожно с его стороны. Приехал в Нью-Йорк за несколько дней до убийства, не уехал, остался здесь и после убийства… Да это безумие.
Бросив взгляд на часы, Ева мысленно прокляла Уэбстера.
— Мне надо идти на доклад к командиру. Продолжай прокачивать вероятности. Открой по файлу на каждого из бригады Колтрейн, включая лейтенанта.
— О черт…
— Это еще не все, дальше будет хуже. Я жду ответа от Уэбстера в частном режиме. Просигналь мне, если ответ придет, пока меня нет.
Ева вытащила коммуникатор, выйдя из отдела убийств и направляясь к эскалатору. Фини ответил кратким:
— Привет.
— Каков, по-твоему, лучший способ проверить: вдруг кто-то на Омеге блокирует или подделывает записи о визитах и контактах?
— Полететь туда самому и прокачать на месте. — Фини просверлил ее суровым взглядом. — Я туда не полечу, малышка, и не прости. Даже для тебя.
— Ладно, пусть не самый лучший, но осуществимый способ?
— Найти кого-то с мозгами, чтоб сумели проверить данные, но помоложе, чтобы им это показалось приключением, и отправить на этот богом забытый астероид.
— Кого ты можешь отпустить? Чтоб и с мозгами, и помоложе, и чтоб отправился прямо сейчас?
Фини шумно вздохнул, даже его губы завибрировали.
— Ну, раз уж это связано с убийством Колтрейн, тебе нужен кто-то молодой, умный и уже знакомый с деталями расследования. Я могу снять с работы Каллендар, послать ее.
— Чей приказ тебе нужен, чтобы…
— Какой приказ? Ты что, ослепла? Капитанских погон не видишь?
— Верно. Можешь послать ее немедленно? Я позабочусь, чтобы ее ввели в курс всех деталей прямо по дороге. Только не отправляй ее одну, Фини. Пошли с ней кого-нибудь помускулистей, просто на всякий случай. У тебя там есть грубая сила?
— Что ж, по-твоему, среди электронщиков грубой силы нет? — Фини согнул собственную руку, чтобы продемонстрировать ей бицепс в доказательство того, что в его отделе есть грубая сила. — Дай мне наводку, что и почему мы должны искать, я все устрою.
— Спасибо. — Ева переключилась на Пибоди. — Перекинь Фини данные от Бакстера и мое мнение о том, почему все это чушь собачья. Он посылает Каллендар на Омегу вместе с грубой силой из электронщиков. Они проверят, как там обстоят дела.
— Господи, только не Макнаба.
— Ты назвала бы Макнаба грубой силой?
— Он… ну ладно, нет.
— Действуй, Пибоди. Хочу отправить ее на Омегу побыстрее.
— Приступаю. Только что поступило сообщение в частном режиме.
— Отлично.
Ева сунула в карман коммуникатор и вытащила сотовый телефон. Ей потребовалось несколько минут, чтобы вспомнить, какой командой переводить сообщение с кабинетного компьютера на портативное устройство, поэтому пришлось замедлить шаг.
Сообщение она просмотрела на ходу, пролистывая текст, схватывая самое главное. Потом она сохранила сообщение и спрятала телефон, прежде чем войти в приемную Уитни.
Она отчиталась, стоя на ногах, Уитни сидел за столом.
— Детектив Пибоди продолжает вероятностные тесты. Кроме того…
— Вы не верите, что присутствие Алекса Рикера в Нью-Йорке, его новая встреча с Колтрейн за день до убийства были случайным совпадением?
— Нет, сэр. Я твердо намерена допросить его официально по этому делу — здесь, в управлении. Я полагаю, что новая встреча с Колтрейн здесь, в Нью-Йорке, была частью мотива. Время выбрано не случайно. Я не верю, что он сам убил Колтрейн или даже приказал ее убить. По правде говоря, мне кажется, что, если бы он знал о подготовке убийства, попытался бы его предотвратить или предупредил бы ее.
Ева помолчала, подыскивая верные слова:
— Я думаю, она была дорога ему, вся беда в том, что недостаточно дорога. Они приняли меры, чтобы держать их связь в секрете, причем его заботила не столько ее репутация, сколько его собственная. Их связь всплыла в связи с убийством. Он знал, что так и будет. Как только узнал, что ее убили, сразу стал ждать копов.
— А почему ему так важно было, чтобы об их связи не стало известно, пока тянулся роман, да и потом, когда он прервался?
— Гордость и осторожность. Это плохо для бизнеса, когда мужчина в его положении, с его деловыми интересами заводит интрижку с копом. Для него бизнес на первом месте, а репутация — существенный элемент бизнеса. Возможно, ее убийство было попыткой его подставить, бросить на него подозрение, повредить его репутации. Публичной репутации бизнесмена и репутации теневика.
— То есть ее использовали как оружие против него.
— Да, сэр. Из-за того, что он собой представляет, а может быть, из-за того, что собой представляет его отец, его роман с Колтрейн сделал его главным подозреваемым в ее убийстве. А это плохо для его бизнеса, — добавила Ева.
— Вы считаете, что это конкурент?
— Возможно. Возможно, ее убили, потому что видели в ней его слабость. В профессиональном плане она была, по сути, его единственным неверным шагом. Была она у него в кармане или нет… кстати, я не думаю, что она была продажна с учетом ее послужного списка и психологического портрета, ее прошлого и ее характера. Но если она брала взятки, тогда он, в свою очередь, поступил глупо, завязывая и поддерживая столько времени интимные отношения с одной из своих марионеток.
Ева помолчала, выдержала паузу, но в конце концов решила говорить откровенно:
— Я знаю, какие ходят слухи. Кое-кто шепчется по углам, что будто бы я — марионетка Рорка. Или, наоборот, что я его использую. На самом деле тот факт, что я коп, создает ему массу проблем. И наоборот. А что касается Алекса Рикера… Жить с копом, поддерживать близкие отношения и одновременно профессиональные? Это значило бы напрашиваться на неприятности, а он не такой человек. Он всячески избегает неприятностей.
— Стало быть, вы решили, что Колтрейн, возможно, была убита из-за Алекса Рикера, но не им самим и не по его приказу.
— Да, сэр.
— Конкурент, подчиненный… Широкое поле, лейтенант.
— Я думаю, его можно сузить, командир. Согласно официальным записям, Алекс Рикер посетил своего отца на Омеге только один раз за последние восемь месяцев. Между ними не было никаких переговоров, никакой переписки. Скажу больше: Макс Рикер вообще ни с кем не вступал в контакт после помещения в тюрьму на Омеге, судя по официальным данным. Не только с сыном, вообще ни с кем, с тех пор как начал отбывать множество пожизненных сроков.
— Никаких посланий ни в колонию, ни из колонии?
— Согласно официальным сведениям — ни единой, сэр.
Улыбка Уитни больше походила на свирепый оскал.
— Он что, считает нас идиотами?
— Макс Рикер питает величайшее презрение к полиции, а в последние годы у него развилась мегаломания, совершенно затмившая разум. Вот почему — помимо других причин — он сейчас за решеткой. Поскольку мы не идиоты, я попросила капитана Фини послать на Омегу пару детективов-электронщиков, чтобы проанализировали достоверность этих сведений.
— Когда они отбывают?
— Сегодня, сэр. Надеюсь, в течение часа. Мы могли бы ускорить этот процесс, если бы попросили гражданского консультанта предоставить Департаменту транспорт для этой цели.
В темных глазах Уитни промелькнула еле заметная искра веселья.
— Предоставляю вам об этом договариваться лейтенант. У меня есть кое-какие связи на Омеге, и я их использую, чтобы ускорить процесс, когда детективы прибудут в колонию.
Уитни забарабанил пальцами по столу, все следы веселья исчезли с его лица.
— Значит, не конкурент и не подчиненный… Вы считаете, что Макс Рикер отдал приказ убить детектива Колтрейн?
— Да, сэр, я так считаю.
— Чтобы защитить сына или нанести по нему удар?
— Вот на этот вопрос я надеюсь получить ответ, когда заведу Алекса Рикера в комнату для допросов.
Пока Ева находилась с докладом у своего шефа, Рорк вышел из машины и кивнул шоферу. Его примеру последовал Алекс Рикер. Синевато-стальная вода набегала на песок Кони-Айленда.
«Нейтральная территория, — думал Рорк, — это необязательно нечто мрачное». Встречи подобного рода не требовали непременно тайной комнаты без окон или безлюдной парковки. Ему понравилась мысль устроить эту встречу на территории воскрешенного к новой жизни парка аттракционов. Реконструированное чертово колесо в его глазах символизировало нечто. Может быть, жизненный круг?
Было еще рано, аттракционы не работали, но тем не менее по берегу и по променаду бродили люди, попивая из бумажных стаканов искусственный кофе или сладкие напитки. По морю сновали прогулочные катера, вдали проплывали круизные суда.
Морской бриз трепал полы его легкого плаща, пока он, подняв руки, ждал, а человек Алекса сканировал его на предмет оружия и записывающих устройств. Его человек тем временем проделывал то же самое с Алексом.
— Спасибо, что согласились со мной встретиться, — начал Алекс, когда их обоих проверили. — Хотя место вы выбрали странное.
— Вы находите его странным? Весеннее утро, свежий воздух, морской ветерок.
Алекс огляделся по сторонам.
— Карусели.
— Нечто большее. Нью-йоркская достопримечательность, забытая традиция… почти утраченная, к сожалению. После Городских войн у властей возникло желание возродить и даже обновить город, и Кони-Айленд очень от этого выиграл. Разве это не прекрасно, что в мире еще есть место веселью? По-моему, это вселяет надежду.
— И какая доля этого места принадлежит вам?
Рорк лишь улыбнулся в ответ.
— Это вы могли бы установить и сами, не правда ли? Что вы хотели мне сказать, Алекс?
— Не могли бы мы пройтись?
— Разумеется. — Рорк сделал приглашающий жест, и они двинулись по деревянному настилу набережной. Их водители следовали за ними на некотором расстоянии.
— В юности я вас терпеть не мог, — признался Алекс. — Вы были моим заклятым врагом.
— Правда?
— Отец вечно приводил вас мне в пример, особенно поначалу. Вот каким тебе надо быть. Безжалостным, холодным, всегда на шаг впереди остальных. Потом он решил, что вы не такой безжалостный и холодный, как ему бы хотелось. И его беспокоило, что вы на шаг впереди не кого-нибудь, а его самого. Но все равно он ставил вас мне в пример. Он считал, что я должен вас переплюнуть — это по его меркам! — а то буду неудачником.
— От этого взбеситься можно, верно?
— Я и бесился. А когда он начал вас бояться и ненавидеть, стало еще хуже. Он трижды вас «заказывал». Насколько мне известно.
Рорк невозмутимо шел по берегу.
— На самом деле попыток было пять.
— Почему вы ни разу ему не ответили?
— Мне не нужна кровь моих конкурентов. И даже моих врагов. Какое-то время — несколько лет — он был для меня ничем. Но ему не следовало покушаться на мою жену. Я бы его за это убил, если хотите знать. За то, что сделал ее мишенью.
— Но вы его не убили. Он до сих пор жив.
— Потому что, если бы я его убил, моя жена все равно пострадала бы. Такой уж она человек.
— Вы оставили ему жизнь, чтобы ее защитить?
Рорк помолчал, заглянул в лицо Алексу.
— Если вы думаете, что лейтенант нуждается в защите — моей или чьей бы то ни было, — вы ее серьезно недооцениваете. Я оставил ему жизнь из уважения к ней. И я пришел к пониманию, что та жизнь, которую он вынужден вести сейчас, гораздо хуже смерти.
— Для него — да. Он в этом никогда не признается… даже самому себе. В глубине души он всегда будет верить, ему необходимо верить, что он проложит себе путь назад. Не просто с Омеги на Землю, нет, он намерен вернуться на вершину бизнеса. Ради этого он будет жить долго и, мне кажется, мечтать о вашей крови. И вашего копа.
— От души надеюсь, что вы правы. — В улыбке Рорка, посланной Алексу, проглянул опасный человек, которого Ева видела за внешностью лощеного светского щеголя. — Я ему желаю очень долгой жизни.
— Я его ненавижу так, что вам и не снилось.
«Да, — подумал Рорк, — в это можно поверить». Он слышал эту ненависть в каждом слове и даже в паузах между ними.
— Почему же?
— Он убил мою мать. — Теперь Алекс остановился, повернулся к перилам и взглянул на море. — Всю свою жизнь я верил, что это был трагический несчастный случай. И втайне спрашивал себя: может, она не захотела жить и сама прыгнула? Ни то, ни другое не было правдой.
Рорк промолчал. Он просто ждал.
— В последние годы он постепенно терял над собой контроль. Он становился неуравновешенным. Он всегда был вспыльчив и склонен к насилию. Мгновенно впадал в бешенство. В детстве я просто не понимал, чего от него ждать каждую следующую минуту. Вот только что он обращался со мной как с наследником, его единственным, горячо любимым сыном. А в следующую минуту мне приходилось подниматься с пола, утирая кровь с разбитой губы или расквашенного носа. Поэтому я с детства привык молиться на него и бояться его. Я никогда не знал, чего от него ждать.
— Многие из работавших на него, может, даже подавляющее большинство, чувствовали то же самое.
— Но только не вы. Как бы то ни было, за последние, скажем так, лет десять-двенадцать некоторые его требования и решения стали прямо-таки опасными. Ненужными и опасными. Мы с ним спорили. Мы начали расходиться во взглядах примерно в то время, когда я поступил в университет. Мы дошли до того, что я отказался терпеть рукоприкладство и тем самым лишил его этого оружия. Он больше не мог его применить. И когда он понял, что больше не может свалить меня с ног физически, он пустил в ход другое средство. «Надо было сделать с тобой то же самое, что я сделал с сукой, которая тебя родила», — так он выразился. — Пальцы Алекса, вцепившиеся в поручень, побелели. — Надо было избавиться от меня тем же самым способом. Понаблюдать, как я лечу, как мои мозги растекаются по асфальту.
Алексу пришлось прерваться. Он глубоко втянул в легкие напоенный морем воздух.
— Я спросил его, за что он убил маму. Он ответил, что она перестала приносить пользу и начала его раздражать, а мне следует быть осмотрительнее и не повторять ее ошибок. Потом он от своих слов отрекся. Он, дескать, сказал это только потому, что я его рассердил, повел себя неуважительно. Но я-то знал: он сказал чистую правду. Так что можете мне поверить: я ему желаю долгих лет жизни ничуть не меньше, чем вы.
— Мне очень жаль, поверьте мне.
— Я верю. Вот почему — помимо всего прочего! — он вас так ненавидел и до сих пор ненавидит: у вас есть совесть. У вас есть представления о нравственности, которые ему не удалось пошатнуть. — Теперь Алекс отвернулся от моря и посмотрел на Рорка. — У вас нет причин верить, что у меня тоже есть совесть, но говорю вам правду: я не убивал Амариллис. Не отдавал приказа ее убить. Я никогда бы не сделал ей больно, я не желал ей зла. Я любил ее когда-то. Она мне до сих пор небезразлична… она мне очень дорога. Не знаю, кто это сделал, но они используют меня для прикрытия. Как щит. Меня это бесит.
— Почему вы говорите об этом мне?
— А кому еще? — горячо спросил Алекс. — Вашему копу? Вот будь вы на моем месте, стали бы вы обнажать душу перед копом? Перед копом, подозревающим вас в убийстве другого копа?
— Нет, не стал бы. Хотите, чтоб я замолвил за вас словечко?
— Ваше чувство справедливости приводило отца в бешенство. А я… я вроде как рассчитываю на него. Я не знаю, кто ее убил и почему. Я испробовал все, чтобы узнать, все мыслимые и немыслимые источники, но ничего не узнал.
Море плескалось за спиной у Алекса, солнце ярко освещало его. В этом ярком свете Рорк прочел на лице Алекса боль и отчаянное желание ее скрыть.
— Скажу вам честно: я приехал в Нью-Йорк, чтобы попытаться убедить ее ко мне вернуться. Потому что в моей жизни не было никого лучше ее. Но стоило мне ее увидеть, как я понял, что этому не бывать. Она была счастлива, она была влюблена. Мы с ней не изменились, мы остались такими же, какими были в Атланте, когда решили расстаться и идти каждый своей дорогой. Она ни за что не приняла бы меня таким, как я есть, не приняла бы то, чем я занимаюсь. Она не могла быть счастлива со мной. Она это поняла и ушла, а когда мы встретились вновь, я это понял.
— А вы думали, она могла измениться?
— Да, я на это надеялся. Я хотел, чтобы она просто закрыла глаза на мой бизнес. Он не имел никакого отношения к ней, к нам. Но она не могла на это решиться. А потом и жить со мной больше не смогла.
— А вам никогда не приходило голову сменить бизнес?
— Нет. Я делаю то, что делаю. Если во мне сидит мой отец, так тому и быть. Надеюсь, это единственное, что я от него унаследовал. Молю бога, чтобы больше ничего не было. Я никогда никого не убивал и не приказывал убить. Это непродуктивно.
— Люди, ограбившие ваш антикварный магазин в Атланте, долго мучились перед смертью, как я слыхал.
— Это правда. Но я этого не делал.
— А кто делал? Макс?
— Они его оскорбили — он так считал — тем, что выставили меня дураком. Меня, его кровинку. Вот он и решил дело по-своему. И тем самым привлек ко мне и к моему бизнесу совершенно ненужное внимание. Мне пришлось пройти целую кучу проверок. Я не убиваю, потому что это плохо для бизнеса.
Алекс пожал плечами с таким равнодушием, словно они с Рорком были инвесторами и обсуждали преимущества взаимных фондов перед обособленными акциями.
— Я был бы готов поступить непрактично и послать к черту бизнес, если бы знал, кто убил Амми. Потому что когда-то я ее любил, и мне, черт побери, яиц не хватило убить отца за то, что он сделал с матерью.
Алекс замолчал и снова отвернулся к воде, Рорк остановился у перил рядом с ним.
— Чего вы хотите от меня?
— Чего я хочу… Я хочу знать, кто ее убил и почему. У вас есть возможности, которыми я не располагаю. Не знаю, что и как вы используете в ваших связях с полицией, не знаю, что еще я мог бы вам предложить для расследования этого дела. Но вам стоит только назвать вашу цену.
— Вы не знаете мою жену. Нет, вы о ней, конечно, знаете, но не знаете ее саму. Советую вам довериться ей, она найдет для вас ответы на эти вопросы. Вам не надо оплачивать ни мою помощь в этом деле, ни мои услуги, Алекс, потому что моей жене достаточно лишь попросить, и я сделаю все, о чем она просит.
Алекс заглянул в лицо Рорку, кивнул и снова уставился на воду.
— Хорошо. Если я что-то узнаю, все, что угодно, если это может помочь, обещаю: я вам скажу.
— Принимаю ваше обещание, но не могу ответить тем же. Это будет зависеть от лейтенанта. Но скажу вам вот что: когда она найдет преступника — а найдет она обязательно, — если этого преступника настигнет злая смерть, я умолчу о вашем участии.
Алекс сухо и отрывисто рассмеялся.
— Ну, это уже кое-что. — Он повернулся и протянул руку Рорку. — Спасибо.
Они были примерно одного возраста, думал Рорк, и оба начали жизнь под властью мужчин, обожавших кровопролитие. Только Алекс тогда был принцем, а сам он — нищим.
Несмотря на множество сходных черт, несмотря на деловую хватку Алекса и его превосходное образование, Рорк почувствовал его наивность.
— Есть кое-что, чего ваш отец не захотел вам сказать, — начал он. — Когда вы проливаете кровь, это оставляет на вас след. Неважно, как именно пролита кровь, неважно, насколько это оправдано, все равно кровь оставляет след, а след разъедает душу. Прежде чем проливать кровь, убедитесь, что вы готовы носить на себе эту отметину.
Вернувшись в машину, Рорк отключил записывающее устройство, встроенное в запонку. Может, стоит вынуть микропарализатор, спрятанный в каблуке? Нет, пусть лучше остается на месте. Никогда не знаешь, когда пригодится.
В обоих случаях речь шла о прототипах устройств, разрабатываемых его компанией из материалов, не различаемых самыми чувствительными из существующих в настоящий момент сканеров. Ему ли не знать? Ведь именно его компания разрабатывала и новый сверхчувствительный сканер, призванный их засекать.
Всегда веди игру с обоих концов, думал Рорк.
Он не мог сказать Алексу, что тот — не первый в списке подозреваемых у Евы, и в глубине души об этом жалел. В ее глазах Алекс вообще уже не был подозреваемым. Но говорить или не говорить — это решать лейтенанту. Ему оставалось только сожалеть. У него тоже была мать. Мать, которая его любила и которую его отец убил. Она перестала приносить пользу, не так ли? Начала раздражать. Да, в этом Рорк прекрасно понимал Алекса и мог ему посочувствовать.
Он сочувствовал Алексу и в то же время изумлялся его эмоциональной глухоте. Этот человек позволил любви уйти из его жизни, чтобы сохранить свой бизнес, и даже не попытался найти какой-то компромисс. А сейчас не замечал очевидности, торчавшей прямо у него перед носом.
Его телефон подал голос. Губы Рорка изогнулись в улыбке, когда он прочел на дисплее слова «Дорогая Ева».
— Привет, лейтенант.
— Привет. Хочу попросить об одолжении. Ты не мог бы… Эй, ты где?
— Я сейчас в дороге. У меня была встреча.
— А это… У тебя была встреча на Кони-Айленде?
— Вот именно. Жаль, что еще так рано, я не мог потешить себя «русскими горками». Придется нам вернуться туда вдвоем и восполнить этот пробел.
— Да, конечно. Когда я потеряю разум настолько, что мне захочется с воплями полетать по воздуху в маленькой кабинке. Ладно, забудь. Можешь оказать мне услугу? Мне надо…
— Ответь сначала на вопрос, и я окажу тебе любую услугу.
Ее глаза настороженно прищурились. Он обожал этот взгляд.
— Что за вопрос?
— Простой. Ответ «да» или «нет». Итак, вопрос, лейтенант. Макс Рикер стоит за убийством детектива Колтрейн?
— Ты что, поставил меня на прослушку? Или уж сразу кабинет Уитни?
Рорк бросил взгляд на свою запонку.
— Пока еще нет. Я принимаю это за утвердительный ответ.
— Ответа пока нет. У меня есть только подозрение, сильное подозрение, что за убийством стоит Макс Рикер.
— Мне этого хватит. Так что за услуга?
— Мне нужен твой самый быстрый межпланетный транспорт. Из Нью-Йорка в колонию на Омеге.
— Мы летим на Омегу?
— Нет, летит Каллендар и еще один детектив из ОЭС. Я думаю, Рикер там дергает за какие-то ниточки, стирает или подделывает записи из журнала посещений и коммуникаций. Я хочу знать, с кем он контактировал. Обычными средствами до Омеги добираться двадцать шесть часов, не меньше. А то и больше.
— Я могу сократить этот срок на треть. Я все устрою и перезвоню тебе, сообщу детали.
— Ладно, считай, я тебе должна.
— Прогулку на «русских горках».
— Нет, не так уж много я тебе задолжала.
Рорк засмеялся, когда она отключила связь.
Он договорился о транспорте, передал информацию и задумался о Максе Рикере.
Время должно остановиться, подумала Ева, переодеваясь в парадную синюю форму. Мертвые заслуживают этой минуты уважения, тут и спорить не о чем. Но Ева считала, что церемония прощания нужна прежде всего для оставшихся в живых. Поэтому время должно остановиться ради Морриса. Она могла бы принести куда больше пользы Колтрейн, работая на выезде или добиваясь вызова Алекса Рикера на официальный допрос. Но надо было отдать дань памяти и уважения.
Ева натянула тяжелые черные ботинки, выпрямилась и поправила на голове форменную фуражку. Затем она вышла из раздевалки и шагнула на эскалатор, спускающийся к траурному залу.
А тем временем Каллендар и могучий электронщик по фамилии Систо готовились к полету. Их должны были забросить, как пару камней из пращи, на холодную кремнистую Омегу. Каллендар, припомнила Ева, судя по виду, была в восторге от перспективы совершить свое первое межпланетное путешествие. Ладно, каждый сходит с ума по-своему. В этот час завтра они будут уже на месте. Начнут поиск. Разберут на атомы регистрационные журналы и найдут то, что ей нужно. Да уж, пусть постараются. Пусть в лепешку расшибутся, но найдут то, что ей нужно. Потому что Ева чувствовала: именно Макс Рикер заказал убийство. Зачем? До этого она еще доберется. Как? И до этого тоже. Пока же электронная команда должна доставить ей Рикера и того, с кем он был в контакте.
Макс Рикер не заплатит за убийство полицейского. Что еще можно сделать с человеком, которому суждено провести остаток своих жалких дней в бетонной клетке? Но другие должны заплатить и заплатят. И придется этим удовлетвориться.
Ева надеялась, что сумеет этим удовлетвориться.
Двери зала, выбранного Моррисом, были нараспашку, музыка свободно лилась сквозь них. Нечто в стиле блюз. Такая музыка нравилась и Моррису, и женщине, которую он любил. До Евы донесся запах цветов — роз — еще до того, как она вошла в заполненный копами зал.
Красные розы, отметила Ева, и фотографии убитой. Протокольные снимки и моментальные, случайные. Вот Колтрейн в униформе — подтянутая и серьезная. Вот она в летнем платье, улыбается, смеется на каком-то пляже. Маленькие белые свечки льют тихий, успокаивающий свет.
Ева с облегчением заметила, что гроба нет. Ни закрытого, ни открытого. В последнее время в моду вошли гробы с прозрачными стенками, чтобы можно было увидеть тело. Но здесь не было никакого, только фотографии. И этого было довольно, чтобы в зале ощущалось ее присутствие.
Моррис стоял в толпе и тихо разговаривал с молодым мужчиной. Брат Колтрейн, догадалась Ева. Сходство было так велико, что ошибиться невозможно.
Пибоди отделилась от группы полицейских и двинулась к Еве.
— Много народу пришло. Это хорошо… если тут вообще может быть что-то хорошее. Странное это ощущение — опять влезать в униформу, но ты правильно сделала, что велела всем быть при параде. — Пибоди одернула свой тесный парадный китель. — Так торжественнее.
— Не вся ее команда так думает.
Ева повела взглядом. Лейтенант Делонг и детектив О'Брайан были в форме, а вот остальные пришли в гражданском.
— Многие копы пришли прямо с выезда или заглянули перед выездом. Не у всех было время переодеться.
— Это верно.
— Тяжело видеть Морриса в таком состоянии. Он ужасно страдает.
— Ты лучше понаблюдай за копами, — посоветовала Ева. — Понаблюдай за ее коллегами. Поговори с ними… только смотри, не пропусти никого. Мне нужна информация. Я тоже обойду всех.
Но сначала, мысленно добавила Ева, надо выполнить самую трудную работу. Поговорить с Моррисом.
