Глава 38
Майкл походил по коридору, загасил сигарету и принялся ходить снова.
— Мне это не нравится.
— Жаль, что ты так к этому относишься. — Эмма дышала очень осторожно. Даже спустя три недели при каждом неловком движении возникала боль в ребрах.
— Устраивать пресс-конференцию в день выписки из боль. шиш — это просто глупость. И упрямство.
— Мне проще сделать официальное заявление для прессы, чем ускользнуть от нее. — Эмма говорила веселым тоном, но руки у нее заледенели. — Поверь, я разбираюсь в этом лучше тебя.
— Если ты имеешь в виду эту чушь Блэкпула, он больше на вредил себе, чем тебе.
— Мне нет дела до Блэкпула, я забочусь о своей семье и хочу высказаться. — Эмма направилась к конференц-залу, потом обернулась: — Полицейское расследование установило: это самооборона. Три недели я убеждала в этом же себя. Я хочу, чтобы все было ясно, Майкл.
Майкл знал, что спорить бесполезно, но все же попробовал:
— Пресса на девяносто девять процентов за тебя.
— Но этот один процент остается мерзким пятном.
Майкл смягчился и даже провел большим пальцем по ее щеке:
— Ты никогда не задумывалась, почему жизнь так сложна?
— Задумывалась, — улыбнулась Эмма. — И начала верить, что бог тоже человек. Ты идешь со мной?
— Конечно.
Репортеры ждали. С фотоаппаратами, лампами, микрофонами наготове. Как только Эмма ступила на подиум, засверкали вспышки. Она была очень бледна, синяки выделялись на коже, а левый глаз окружали разноцветные разводы.
Когда Эмма начала говорить, воцарилась тишина. Она изложила только факты, стараясь сохранять хладнокровие. Этому она успела научиться. Заявление было всего на восемь минут. Читая, Эмма чувствовала признательность Питу, который помог ей отточить фразы. Она не обращала внимания ни на камеры, ни на лица и, закончив чтение, отошла от микрофона. Заранее было обговорено, что Эмма не станет отвечать на вопросы. Они тем не менее посыпались, но лишь один проник ей в душу:
— Раз он издевался над вами столько месяцев, почему вы не ушли от него?
Эмма не собиралась отвечать и все же обернулась.
— Почему не ушла? — повторила она.
В зале снова наступила тишина. Читать заявление было просто. Это лишь слова, отпечатанные на листе бумаги, которые не затрагивали ее, но нехитрый вопрос пронзил ей сердце.
— Почему не ушла? — опять спросила Эмма. — Не знаю. — Почему-то ей казалось жизненно необходимым ответить. — Не знаю. Если бы два года назад мне сказали, что я позволю жестоко обращаться с собой, я бы пришла в ярость. Не хочу верить, что стала жертвой сознательно. — Она бросила на Майкла отчаянный взгляд. — Он бил и унижал меня, а я оставалась с ним. Иногда я представляла себе, как сажусь в лифт, выхожу на Улицу, иду прочь, но не делала этого. Я оставалась из-за страха и ушла по той же причине. Так что во всем этом нет смысла.
Совсем нет смысла, — повторила Эмма и отвернулась, игнорируя дальнейшие вопросы.
— У тебя получилось замечательно, — сказал Майкл. — Мы выведем тебя через боковую дверь. Маккарти ждет в машине.
Они поехали в Малибу, где отец снял для Эммы особняк. Всю дорогу она молчала. В голове отдавался эхом один и тот же вопрос:
— Почему вы не ушли?
* * *
Ей нравилось сидеть по утрам на веранде из красного дерева, глядеть на воду, слушать крики чаек. Если она уставала сидеть, то гуляла вдоль берега. Следы побоев исчезали, только на подбородке остался небольшой шрам да изредка беспокоили ребра. От пластической операции Эмма отказалась. Шрам был едва заметен и к тому же служил напоминанием о происшедшем.
Другим напоминанием стали ночные кошмары. Они посещали Эмму с ужасающей регулярностью и представляли собой какой-то причудливый монтаж из старых и новых кадров. Иногда она шла по темному коридору, ощущая себя ребенком, в других случаях — женщиной. Музыка присутствовала всегда, но звучала приглушенно, словно из-под воды. Порой Эмма отчетливо слышала голос Даррена, затем на него накладывался голос Дрю. И ребенок, и женщина в ужасе застывали перед дверью.
Но когда все же поворачивали ручку и толкали дверь, Эмма просыпалась мокрая от пота.
Дни проходили спокойно. С океана дул ветерок, принося запах цветов, которые Бев посадила под окнами. И музыку.
Эмма видела, как отец и Бев начинают совместную жизнь, и это послужило ей лучшим лекарством. Постоянно звучал смех. Бев экспериментировала на кухне, Брачан в тени играл на гитаре. По ночам Эмма думала, как им, должно быть, просто, сделав первый шаг, перекинуть мост над пропастью в двадцать лет. Казалось, они никогда не разлучались.
А ей уже больше не стать ребенком и не исправить совершенные ошибки.
Бев с отцом жили здесь уже шесть месяцев, хотя Эмма знала, что им обоим не терпится вернуться в Лондон. Там их дом. Свой Эмме еще предстоит найти.
Она не скучала по Нью-Йорку, хотя ей не хватало Марианны. Теперь этот город будет всегда напоминать ей о Дрю. Она, конечно, приедет туда, но жить в Нью-Йорке больше не станет.
Там она была одна, а здесь это случалось редко.
Дважды приезжал Джонно и оба раза гостил по две недели. На день рождения он подарил Эмме брошь: золотой Феникс, восстающий из рубинового огня. Желая обрести мужество и снова расправить крылья, она часто надевала ее.
Пи Эм женился на леди Аннабель и по пути в Мексику, где они собирались провести медовый месяц, заехал в Лос-Анджелес. Новая миссис Фергюсон обожала своего супруга. Полненькая беременная Аннабель надела на свадьбу мини-юбку. Несомненно, Пи Эм был от жены в восторге. Это почти возродило в Эмме веру в брак.
Сейчас она тоже принимала гостей. Накануне вечером прилетел Стиви с Кэтрин Хейнс. Ночью, лежа в постели, Эмма слышала, что отец и Стиви вместе играют. «Как в доброе старое время», — думала она, с грустью вспоминая детство. Тогда в ее дом, словно принц к Золушке, пришел Брайан и увел ее на нескончаемый бал.
— Доброе утро. — К ней с двумя чашками подошла Кэтрин.
— Здравствуйте.
— Я увидела вас и решила предложить кофе.
— Спасибо. Утро такое чудесное.
— Мне не удалось заснуть. — Кэтрин села рядом. — Кроме нас, все спят?
— Да, — сказала Эмма, беря чашку.
— От переездов меня одолевает бессонница. Наверное, здесь много сюжетов для фотографирования.
Эмма больше года не прикасалась к камере и была уверена, что Кэтрин Хейнс знает об этом.
— Место великолепное, — пробормотала она.
— В отличие от Нью-Йорка?
— Да.
— Мне уйти?
— Нет. Извините, я не хотела быть невежливой.
— Но вы чувствуете себя неуютно.
— Это замечание профессионала.
Вытянув ноги, Кэтрин водрузила их на нижнюю перекладину перил.
— Я здесь как друг, а не как врач. — Кэтрин взглянула на чайку, спикировавшую к воде, и добавила: — Но я была бы плохим другом и плохим врачом, если бы не попыталась помочь.
— У меня все хорошо.
— Вы и выглядите хорошо. Только есть и невидимые раны, не так ли?
Эмма спокойно посмотрела на нее:
— Возможно, но, говорят, время лечит.
— Если бы это всегда соответствовало действительности, я бы осталась без работы. Ваши родители очень беспокоятся, Эмма.
— И зря.
— Они вас любят.
— Дрю мертв и уже не причинит мне боли.
— Он не сможет избить вас, — согласилась Кэтрин. — Но он по-прежнему способен причинять вам боль. Вы слишком вежливы, чтобы послать меня ко всем чертям.
— Я как раз думаю над этим.
Кэтрин засмеялась.
— Как-нибудь я расскажу вам о грубостях и мерзостях, которые бросал мне в лицо Стиви. Вряд ли вам удастся сравниться с ним.
— Вы любите его?
— Да.
— И собираетесь выйти за него замуж?
— Спросите еще раз через месяц. Бев сказала, что вы встречаетесь с неким Майклом?
— Это друг.
Я люблю тебя, Эмма.
—Друг, — повторила она, ставя чашку.
— Полицейский, не так ли? Сын человека, который расследовал убийство вашего брата. — Сочтя молчание Эммы ответом, Кэтрин продолжала: — Странно, жизнь почему-то развивается кругами. Это заставляет чувствовать себя щенком, пытающимся ухватить себя за хвост. Пройдя через унизительный развод, я познакомилась со Стиви. Мое «я» было втоптано в грязь, а отношение к мужчинам… Скажем так: некоторые виды слизняков я находила более привлекательными. К Стиви же я прониклась отвращением с первого взгляда. Но это личные чувства. Как профессионал я должна была помочь ему. И вот что мы имеем.
— Вы считаете, что потерпели неудачу?
— С замужеством? — непринужденно уточнила Кэтрин. Она гадала, задаст ли Эмма этот вопрос. — Да. Но ведь люди постоянно терпят неудачи. Самое трудное не в том, чтобы признаться в них себе, а принять случившееся как факт.
— Я потерпела неудачу с Дрю и принимаю случившееся как факт. Вы это хотели от меня услышать?
— Нет. Я ничего не хочу слышать, если вам это не нужно.
— Я потерпела неудачу с собой. — Эмма вскочила, стукнув чашкой по столику красного дерева. — Все эти месяцы я терпела неудачу с собой. Такой ответ вас устраивает?
— А вас?
Тихо выругавшись, Эмма отвернулась к перилам.
— Если бы мне нужен был психиатр, я бы уже имела их целый десяток.
— Знаете, вы произвели на меня большое впечатление, когда вправили Стиви мозги. О такой взбучке для него я лишь мечтала. Он тоже отказывался от помощи.
— Я не Стиви.
— Да, вы не Стиви.
Кэтрин встала. Она была ниже ростом, но ее резкий, уверенный голос подействовал на Эмму.
— Хотите знать, сколько женщин сегодня подвергается насилию? Это происходит каждые восемнадцать секунд. Удивлены? Вы считали себя членом элитного клуба? А сколько из них остается со своими мучителями? И дело не в том, что у них нет друзей и родственников, которые помогли бы им. Не в том, что они бедны и не имеют образования. Они боятся, их лишили самоуважения. Им стыдно. На каждую женщину, нашедшую помощь, приходится десять не нашедших. Вы остались в живых, но еще не выжили. Пока.
—Да, не выжила, — обернулась к ней Эмма. В глазах сверкали слезы ярости. — Мне приходится бороться с этим каждый день. Вы полагаете, будет легче, если я стану говорить об этом, искать оправдания, находить причины? Какая разница, почему это случилось?! Я иду гулять.
Сбежав по ступеням, Эмма направилась к берегу.
Кэтрин была терпеливой женщиной. Два дня она молчала, не напоминая об их разговоре.
Поскольку она впервые приехала в Штаты, Стиви хотел показать ей все. Днем они осматривали достопримечательности, по вечерам ходили в клубы. Иногда вдвоем, иногда вместе с остальными. Но больше всего Кэтрин нравились вечера, проведенные дома, когда Стиви часами занимался любовью со своей гитарой.
Она постоянно думала об Эмме и решила воспользоваться случаем, когда та однажды до рассвета спустилась вниз. Последовав за ней, Кэтрин увидела, что все лампочки зажжены, а Эмма сидит на кухне, глядя на темное окно.
— Мне захотелось чаю. Я тоже люблю рано вставать, — небрежно сказала Кэтрин, словно не замечая ее слез. — Восхищаюсь вашей матерью, несколькими штрихами она делает кухню самым уютным местом в доме. На своей кухне я чувствую себя как в чужом чулане. — Она насыпала заварку в чайник-корову. — Вчера Стиви водил меня на студию «Юниверсал». Посмотрев вблизи на «Челюсти», я была в недоумении, почему фильм наводил на меня такой ужас. Это лишь иллюзии, эффекты. — Кэтрин залила чайник кипятком. — И трамвайчик, который въехал в дом Нормана Бейтса — помните, из «Психа»? — выглядит абсолютно таким же, но лишенным ужаса. Видимо, если что-то жуткое выдергивается из окружения, оно теряет свою силу. Остается только забавный домик или механическая рыбина.
— Жизнь — не кино.
— Да, но я всегда считала, что есть любопытные параллели. Не хотите сливок?
— Нет, благодарю.
Эмма молчала, пока Кэтрин разливала чай, а потом слова вдруг хлынули из нее, и она не смогла остановить их поток.
— Иногда время, прожитое с Дрю, кажется мне фильмом, и я смотрю его как посторонний зритель. А иногда я как будто просыпаюсь в своей нью-йоркской квартире, Дрю спит рядом. Я буквально слышу в темноте его дыхание. Тогда фильмом становится все остальное. Наверное, я сумасшедшая?
— Нет, вы женщина, прошедшая через жуткое испытание.
— Но ведь Дрю умер, я знаю это. Почему я должна бояться?
— А вы боитесь?
Руки Эммы все время двигались, переставляли с места на место не убранный с вечера стакан, вазу с фруктами, сахарницу.
— После того как я рассказала ему о Даррене, обо всем, что помню и чувствую, он стал издеваться надо мной. Когда я засыпала, он вставал с кровати, включал песню, которая звучала в ночь убийства, потом шептал мое имя, пока я не просыпалась среди темноты при звуках этой песни. Я всегда пыталась зажечь свет, но он выдергивал вилку из розетки, и я просто сидела на кровати, молясь, чтобы все прекратилось. Как только я начинала кричать, Дрю возвращался, говорил мне, что это был сон. Теперь, когда мне снятся кошмары, я с ужасом жду: вот снова откроется дверь и он скажет, что это сон.
— Сегодня вам снился кошмар?
— Да.
— Можете его пересказать?
— В общем, сюжет один и тот же. Ночь, когда убили Даррена. Я просыпаюсь, в коридоре темно, звучит музыка, мне страшно. Я слышу плач Даррена. Иногда подхожу к двери, а за ней стоит Дрю. Иногда кто-то другой, но кто, я не знаю.
— Вы хотите узнать?
— Сейчас да. Я уже проснулась и чувствую себя в безопасности. Но во сне не хочу. Мне кажется, я умру, если узнаю, если он дотронется до меня.
— Вы чувствуете исходящую от этого человека угрозу?
— Да.
— Откуда вам известно, что это мужчина?
— Я…
Эмма запнулась. Темнота за окном посерела, с берега доносились крики первых чаек, похожие на детский плач.
— Не знаю, но я уверена в этом.
— Эмма, после пережитого вы не боитесь мужчин?
— Я не боюсь папу и Стиви. Никогда не боялась Джонно или Пи Эм. Это просто невозможно.
— А Майкл?
Эмма взяла свою чашку и выпила уже остывший чай.
— Я знаю, он не причинит мне боли.
— Но все-таки боитесь?
— Того, что я не смогу… — Она покачала головой. — Это не имеет отношения к Майклу. Дело во мне.
— Беспокойство по поводу физической близости вполне естественно, тем более если предыдущий опыт принес только унижение и боль. Умом вы понимаете, что цели и результаты интимной близости совсем иные, но рассудок и чувства идут разными путями.
Эмма почти улыбнулась:
— То есть кошмары являются следствием подавленной сексуальности?
— Уверена, Фрейд сказал бы именно так, — мягко заметила Кэтрин. — Впрочем, по-моему, он был сумасшедшим. Я просто рассматриваю разные варианты.
— Полагаю, Майкла следует исключить. Он никогда не предлагал мне заняться сексом.
«Не любовью, — отметила Кэтрин, — а сексом».
— А вы этого хотите?
Рассвело, и вместе с утром пришло ощущение безопасности. Эмма наконец улыбнулась:
— Я часто задумываюсь, может, психиатры — это просто сплетники?
— Ладно, оставим это. Хотите совет? Возьмите камеру, прогуляйтесь по окрестностям, поснимайте. Дрю многое отнял у вас. Почему бы не доказать себе, что ему не удалось отобрать все?
* * *
Эмма не знала, почему воспользовалась советом Кэтрин. Ее излюбленными объектами всегда были люди, но долгое время она избегала их. И все же Эмма испытывала приятное ощущение, держа камеру в руке, устанавливая объектив, выбирая план для снимка.
Целое утро она фотографировала пальмы и здания. Она понимала, что эти работы не завоюют наград, однако сам процесс действовал на нее успокаивающе. К полудню Эмма отсняла две пленки и удивилась, почему ждала так долго, чтобы насладиться любимым делом.
Удивилась она и тому, что вдруг поехала к дому Майкла. Был чудесный воскресный день, слишком прекрасный, чтобы проводить его в одиночестве. К тому же у нее есть весьма интересный объект для съемки.
Ухватившись за столь удобные оправдания, Эмма подъехала к дому.
Хотя автомобиль был на месте, на ее стук долго никто не отвечал, поэтому она решила, что Майкла нет дома. Только пес сначала залаял, а теперь скулил и царапался в дверь. Наконец она услышала ругань Майкла и улыбнулась.
Когда он распахнул дверь, Эмма сразу поняла, что разбудила его: припухшие, ничего не видящие глаза, натянутые второпях и не до конца застегнутые джинсы. Майкл провел рукой по лицу и волосам.
— Эмма?
— Извини, мне следовало бы позвонить.
— Что-нибудь случилось? — заморгал он.
— Нет, я просто ехала мимо.
— Заходи. — Он взял ее за руку и оглянулся. — А, черт!
— Майкл, правда, я не вовремя… — бормотала Эмма, входя в полутемную комнату. — О боже!
Гостиная выглядела так, словно в ней побесчинствовала ватага на редкость злобных эльфов.
— Тебя ограбили?
— Нет.
Майкл еще не настолько проснулся, чтобы беспокоиться о приличиях. Взяв Эмму за руку, он потащил ее на кухню. Пес лаял и носился вокруг.
— Наверное, у тебя были гости, — решила Эмма, слегка задетая, что ее не пригласили в комнату.
— Нет. Господи, умоляю, сделай так, чтобы здесь нашелся кофе, — бормотал Майкл, открывая ящики буфета.
— Вот. — Она вытащила из раковины банку «Максвелл-Хауз» и пакетик чипсов. — Хочешь, я…
— Нет. Черт возьми, кофе я могу приготовить сам. Конрой, если ты не заткнешься, я завяжу твой язык узлом на шее. — Майкл поставил под нос псу пакетик чипсов, — Который теперь час?
— Около половины первого.
Майкл хмуро уставился на кофейник, который держал в руках, видимо, соображая, для чего он ему, а когда начал сыпать кофе, Эмма щелкнула затвором.
— Извини, — сказала она, увидев его сердитый взгляд. — Привычка.
Майкл отвернулся к буфету. Во рту такой привкус, словно он наелся мела, в голове еще гремит джаз, под глазами, конечно, мешки размером с бильярдные шары, и пшеничные хлопья закончились.
— Майкл… — осторожно начала Эмма. Не из робости, а от душившего ее смеха. — Хочешь, я приготовлю тебе завтрак?
— Я ничего не могу найти.
— Сядь. — Она увлекла Майкла к креслу. — Начнем с кофе. Где чашки?
— В буфете.
— Хорошо.
После непродолжительных поисков Эмма обнаружила упаковку пластиковых стаканов. Кофе оказался густым, словно грязь, и выглядел столь же аппетитным, но Майкл жадно проглотил его,. Немного придя в себя, он разглядел Эмму, инспектирующую холодильник.
Она выглядела потрясающе в короткой блузе и светло-голубых летних брюках. Волосы распущены. Такими они нравились Майклу больше всего: он мог представить, как проводит по ним рукой. Но почему ее голова в холодильнике?
— Что ты делаешь?
— Ищу, чем тебя накормить. Есть одно яйцо. Как его приготовить?
— Поджарить. — Майкл потащился за новой порцией кофе.
— Колбаса позеленела, в ней завелась какая-то живность. — Эмма достала яйцо, большой кусок сыра и горбушку хлеба. — Сковородка есть?
— Кажется, да. А что?
— Не беспокойся.
Эмма нашла сковородку и, проявив некоторую смекалку, приготовила сандвич с сыром и яичницей-глазуньей. Себе она взяла имбирное пиво и села напротив Майкла.
— Не хочу, конечно, вмешиваться в твои дела, но давно ты живешь так?
— Я купил этот дом четыре года назад.
— И до сих пор жив? Ты сильный человек, Майкл.
— Я как раз собирался здесь прибрать.
— Тебе понадобится бульдозер.
— Меня трудно обидеть, когда я завтракаю. — Он увидел, что Эмма сфотографировала пса, который заснул, обхватив лапами пакетик с чипсами. — Конрой никогда не согласится на публичный показ.
— Чувствуешь себя лучше? — улыбнулась Эмма.
— Почти человеком.
— Я каталась… решила снова взяться за работу. Я подумала, ты будешь не прочь посниматься несколько часов.
Внезапно Эмма оробела. Теперь, когда Майкл окончательно проснулся и глядел на нее, доедая приготовленный ею завтрак, все изменилось.
— Мне известно, что последние недели ты был занят.
— В одиночку расправлялся с преступностью. Конрой, ленивая дворняга, ступай принеси. — Тот, приоткрыв один глаз, заворчал. — Ступай.
Издав нечто похожее на человеческий вздох, Конрой нехотя побрел из кухни.
— Ты избегала меня.
— Извини. Ты вел себя как настоящий друг, а я…
— Если ты снова начнешь разговор про дружбу и признательность, то уволь.
Майкл взял пачку сигарет, которую пес бросил ему на колени, и встал, чтобы выпустить Конроя на улицу. Шесть месяцев он ждал и надеялся, что она придет и постучит в его дверь. Наконец она здесь, а он не может перебороть гнев.
— Зачем ты пришла сюда?
— Я уже сказала.
— Тебе захотелось общества во время съемки и ты подумала о старине Майкле?
Отставив бутылку пива, Эмма резко поднялась:
— Очевидно, мне следовало позвонить. Извини за беспокойство.
— Пришла и ушла, — задумчиво пробормотал Майкл. — Это уже стало у тебя дурной привычкой, Эмма.
— Я пришла сюда не для того, чтобы ссориться с тобой.
— Мы давно упустили подходящее время.
Майкл шагнул к ней, и Эмма отступила, что окончательно взбесило его.
— Я не Латимер, черт возьми! Мне тошно, что ты думаешь о нем каждый раз, едва я приближаюсь к тебе. Если нам предстоит борьба, то ее участниками будем только мы с тобой. И никто другой.
— Я не хочу драться.
Даже не осознав своих действий, Эмма запустила в него бутылкой. Стекло и имбирное пиво взорвались в раковине, и она, застыв на месте, слушала, как затихает шипение.
— Дать еще одну?
— Я должна идти.
Эмма потянулась к камере, но Майкл накрыл ее рукой.
— Только не в этот раз. Ты не уйдешь от меня так просто, Эмма. По крайней мере, до тех пор, пока я не скажу все, что должен сказать.
— Майкл…
— Заткнись. Сколько себя помню, я всегда хотел тебя. В тот день на пляже я просто втюрился в тебя и ничего больше не видел. Мне тогда исполнилось семнадцать, но много недель после этого я думал лишь о тебе. Я как проклятый слонялся по пляжу в надежде увидеть тебя снова.
— Я не могла. — Эмма отвернулась, но не сделала попытки уйти.
— Я справился с этим. — Вытряхнув из пачки сигарету, Майкл набросился на ящики буфета в поисках спичек. — Думал, что справился. Но ты вернулась. Я стриг газон, и вдруг передо мной появилась ты. У меня просто дух захватило. Черт возьми, это было не просто мальчишеское увлечение.
Эмма снова испугалась, но теперь по другой причине:
— Ты почти не знал меня. Майкл посмотрел ей в глаза:
— Тебе известно, что это не так, Эмма. Вспомни, как мы сидели на берегу, как я впервые поцеловал тебя. Единственный раз, который я не забыл. Не смог забыть. А потом ты ушла.
— Мне пришлось.
— Возможно. — Швырнув сигарету за дверь, Майкл с грохотом закрыл ее. — Неподходящий момент, говорил я себе. Господи, я говорил это много лет. — Он взял ее руки, почувствовал ее дрожь, но не отпустил. Только не в этот раз. — Когда настанет подходящий момент, Эмма?
— Не знаю, что ты хочешь от меня услышать.
— Вздор. Ты знаешь, чего именно я жду.
— Я не могу.
— Не хочешь, — поправил Майкл. — Из-за него. Черт возьми, ты разбила мне сердце, выйдя за него замуж, и я вынужден был с этим жить. Кажется, я полжизни старался забыть тебя. Возможно, это бы мне и удалось, но ты вернулась.
— Я… — Эмма облизала пересохшие губы. — Я тоже ничего не могла поделать.
— Я решил, что на этот раз все будет по-другому. Но потом… когда узнал, что он с тобой сделал, я чуть не сошел с ума. Все эти месяцы я боялся прикоснуться к тебе. «Дай ей время», — твердил я себе. Дай ей время преодолеть это. К черту!..
Он привлек Эмму к себе и закрыл ей рот поцелуем.
