- Мак-Грегоры, #1
Глава 4
Сирине казалось, что она бы с удовольствием убила Бригема. Проткнула бы его шпагой. Нет, шпага слишком хороша для этого английского червя. Если она, конечно, не использует ее, разрезая графа на мелкие кусочки вместо того, чтобы положить конец его бесполезной жизни одним ударом в сердце. Сирина улыбнулась, представляя себе это. Быстрый удар там, медленный, мучительный разрез здесь…
Мысли эти были ужасны, но никто не догадался бы о них, глядя на нее. Сирина являла собой образ женщины, спокойно занимающейся домашней работой: сидела в теплой кухне и сбивала масло. Правда, мрачные размышления заставляли ее орудовать маслобойкой с утроенной силой, но энергия, каков бы ни был ее источник, только ускоряла дело.
Бригем не имел права обнимать и целовать ее, а тем более заставлять ее получать от этого удовольствие. Сирина стиснула деревянную рукоятку маслобойки. Жалкий английский пес! А ведь она своими руками врачевала его рану и подавала ему пищу! Быть может, неохотно и нелюбезно, но тем не менее она это делала.
Если бы она рассказала отцу, на что осмелился Бригем… На мгновение Сирина прекратила работу, представив себе такую возможность. Отец пришел бы в ярость и, вероятно, избил бы английскую собаку хлыстом до полусмерти. Видение, представляющее высокородного графа Эшберна, валяющегося в грязи с наполненными ужасом дерзкими серыми глазами, снова заставило ее улыбнуться.
рСирина продолжила крутить маслобойку, когда улыбка медленно сползла с ее лица. Картина впечатляла, но она предпочла бы держать хлыст сама и заставить Бригема жалобно хныкать у ее ног.
Было печальной истиной, подумала Сирина, что она питает страсть к насилию. Это огорчало ее мать. Конечно, жаль, что она унаследовала отцовский характер, а не материнский, но ничего не поделаешь. Редко случался день, когда она не давала волю своему мак-грегорскому темпераменту, а потом не сожалела об этом.
Ей больше хотелось походить на свою мать — спокойную, хладнокровную, терпеливую. Она старалась, но тщетно. Иногда ей казалось, что Бог, создавая ее, совершил ошибку, позабыв о сахаре и добавив слишком много уксуса. Если сам Бог был способен на ошибки, что же тогда требовать от нее?
Со вздохом Сирина продолжала монотонно работать маслобойкой.
Конечно, ее мать нашла бы способ правильно обойтись с лордом Эшберном и его нежелательными авансами. Она бы стала холодно вежливой, когда в его глазах появился бы этот похотливый взгляд, и через минуту он был бы как воск в ее руках.
Сама Сирина не умела обращаться с мужчинами. Когда они досаждали ей, она давала им знать об этом резкими словами, а то и кулаком по уху. «А почему бы и нет?» — думала Сирина. Неужели только потому, что она женщина, ей следует притворяться польщенной, когда мужчина пытается обслюнявить ее?
— От твоих взглядов, девочка, масло прогоркнет.
Фыркнув, Сирина энергично продолжала свою работу.
— Я думала о мужчинах, миссис Драммонд.
Кухарка — крепко сбитая особа с седеющими черными волосами и ярко-голубыми глазами — рассмеялась. Последние десять лет она была вдовой. Хотя ее руки напоминали натруженные руки фермера с толстыми пальцами, широкими ладонями и грубой, как древесная кора, кожей, никто в округе не умел лучше обходиться с бараньей лопаткой или фруктовым пирогом.
— Женщина должна улыбаться, думая о мужчинах. Хмурые взгляды отталкивают их, а улыбка тут же притягивает.
— Мне они не нужны. — Сирина стиснула зубы. — Я их ненавижу.
Миссис Драммонд замешивала тесто для пирога с яблоками.
— Неужели молодой Роб Маг-Грегор снова слоняется поблизости?
— Нет, он слишком дорожит своей жизнью. — Сирина улыбнулась, вспомнив, как она отшила влюбленного Роба.
— Он славный парень, — задумчиво промолвила миссис Драммонд. — Но недостаточно хорош для одной из моих девочек. Когда я представляю тебя невестой, женой и на супружеском ложе, то только со знатным человеком.
Сирина начала топать ногой в такт скрипа маслобойки.
— Не думаю, что я хочу оказаться невестой, женой и на супружеском ложе.
— Со временем захочешь. — Кухарка усмехнулась, постукивая ложкой по миске. Мышцы на ее руках были крепкими, как камни. — Это имеет свои преимущества. Особенно последнее.
— Я не желаю оказаться навеки связанной с мужчиной только из-за того, что происходит на супружеском ложе.
Миссис Драммонд бросила быстрый взгляд на открытую дверь, дабы убедиться, что Фионы нет поблизости. Хозяйка была сама доброта, но на ее лице появилось бы недовольное выражение, если бы она услышала, как кухарка и ее дочь обсуждают за сбиванием масла деликатные вопросы.
— Лучшей причины трудно найти — только с подходящим мужчиной. Мой Данкан знал, как исполнять свои супружеские обязанности, и я часто засыпала, благодарная ему за это. Да упокоится его душа.
— А он когда-нибудь заставлял вас чувствовать… — Сирина сделала паузу, подыскивая нужные слова, — ну, будто вы быстро скачете по скалам и не можете перевести дух?
Миссис Драммонд прищурилась:
— Ты уверена, что Роба не было поблизости?
Сирина покачала головой.
— Быть с Робом все равно что ехать вверх по склону холма на хромом пони. Думаешь, что это никогда не кончится. — В ее глазах блеснули искорки смеха, когда она посмотрела на кухарку.
Именно такой Бригем увидел Сирину, войдя в кухню. Ее длинные пальцы сжимали маслобойку, юбка была подвернута, а лицо раскраснелось от смеха.
Черт бы побрал эту женщину! Он не мог удержаться от того, чтобы смотреть на нее. Черт бы побрал ее за то, что один ее взгляд вызывал у него желание!
Бригем вошел почти бесшумно, но Сирина обернулась. Их глаза на мгновение встретились, прежде чем Сирина вернулась к сбиванию масла, но этого оказалось достаточно, чтобы объяснить миссис Драммонд, что вывело Сирину из себя. Вернее, кто.
Так вот оно что, думала она, будучи не в силах сдержать улыбку. Насколько знала миссис Драммонд, конфликт — неплохое начало романа. Граф Эшберн достаточно знатен, а его лицо и фигура заставили затрепетать даже сердце вдовы.
— Чем могу служить, милорд?
— Что? — Повернувшись, Бригем недоуменно уставился на миссис Драммонд. — Прошу прощения. Я только что из комнаты Колла. Он просит есть. Мисс Гвен говорит, что немного вашей похлебки пойдет ему на пользу.
Миссис Драммонд засмеялась и подошла к стоящему на огне горшку:
— Сомневаюсь, что он так думает, но я налью и пришлю ему ее. Позвольте спросить, милорд, как парень себя чувствует.
Бригем сделал ошибку, снова взглянув на Сирину, неторопливо орудующую маслобойкой. Если бы кто-нибудь сказал ему, что от наблюдения за женщиной, сбивающей масло, у мужчины может пересохнуть во рту, он бы засмеялся. Но теперь он не видел в этом ничего смешного. Бригем отвел взгляд, проклиная себя. Не следует забывать, что он уже провел из-за нее бессонную ночь и даже две, если считать ту, которую они провели вместе, ухаживая за Коллом.
— Сегодня ему, кажется, лучше. Мисс Гвен говорит, что у него хороший цвет лица, хотя она еще заставляет его оставаться в постели.
— Это удается только ей. Видит Бог, больше никто не может справиться с этим парнем. — Миссис Драммонд со вздохом подумала о мужчине, которого считала старшим из своих подопечных. Она покосилась на Сирину и увидела, что та наблюдает за Бригемом из-под полуопущенных ресниц. — А вы не хотите немного похлебки, милорд? Или кусок пирога?
— Нет, спасибо. Я направлялся в конюшню.
Щеки Сирины раскраснелись, видимо, от усиленной работы. Она выпятила подбородок и шевелила нижней губой, но не произнесла ни слова. Бригем молча поклонился и вышел.
— Вот это мужчина! — воскликнула миссис Драммонд.
— Он англичанин, — возразила Сирина, как будто это объясняло все.
— Верно, но мужчина остается мужчиной, носит он килт или бриджи. А он мужчина что надо — это сразу видно.
Сирина невольно хихикнула:
— Женщина не должна это замечать.
. — Да, если она слепая. — Миссис Драммонд поставила чашку с похлебкой на поднос и, так как у нее было доброе сердце, добавила пирог с крыжовником. — Молли! Молли, ленивая девчонка, отнеси этот поднос молодому хозяину! — Она отодвинула поднос в сторону и вернулась к огню. — А джентльмен, которого лорд Эшберн привез с собой из Лондона, тоже выглядит недурно.
— Паркинс? — Сирина посмотрела на свои стиснутые руки и усмехнулась. Ей казалось странным, что ее сердце стадо биться почти нормально, как только Бригем удалился. — Его английский лакей. Только вообразите, привезти сюда лакея, чтобы тот приводил в порядок его камзол и чистил ему сапоги!
— Знать привыкла к обслуживанию, — благоразумно заметила миссис Драммонд. — Я слышала, мистер Паркинс неженатый джентльмен.
Сирина пожала плечами:
— Вероятно, он слишком занят, крахмаля кружева лорда Эшберна, чтобы иметь личную жизнь.
«Или же он не встретил женщину, чьей личной жизни хватит на двоих», — подумала миссис Драммонд.
— Мне кажется, мистера Паркинса не грех бы немного откормить. — Одобрительно покивав, она поставила чашку на другой поднос и снова позвала Молли.
«Знать!» — фыркнув, подумала Сирина спустя несколько часов. Следы голубой крови в жилах не свидетельствуют о благородных качествах человека и делают его не джентльменом, а всего лишь аристократом.
В любом случае она не собиралась тратить время, думая о графе Эшберне. Почти два дня Сирина оставалась привязанной к дому, к повседневным обязанностям, которых прибавилось из-за болезни Колла. Теперь у нее появилось немного свободного времени. Возможно, она украла его, но могла возместить позже. Факт был в том, что если бы она не вышла из дому и не осуществила свое намерение побывать немного одной, то вскоре могла бы взорваться.
Мать, вероятно, не одобрила бы поездку верхом в лес незадолго до еды. Но Сирина отмахнулась от этого, седлая свою кобылу. Ее мать еще меньше одобрила бы старые рабочие бриджи, которые были на ней. «Пусть меня повесят, если мне хватит терпения ехать в дамском седле!» — думала девушка, выводя кобылу из конюшни. Нужно постараться, чтобы мать ее не увидела и не была разочарована поведением дочери. В случае удачи, никто ее не заметит.
Повернув в сторону, Сирина поехала к задней стороне конюшни и через неприметные воротца выбралась на невысокий холм, поросший шиповником и лишайником. Кобыла уверенно скакала по неровной земле, пока дом почти не скрылся из вида. Сирина свернула на юг, молясь про себя, чтобы никто из ее семьи не выглядывал в окно. Когда лес поглотил ее, она пустила кобылу галопом.
О боже, она нуждалась в этом больше, чем в еде и питье! В дикой скачке по обнаженному лесу с дующим в лицо ветром. Сирина знала это так же хорошо, как собственное имя. Здесь ей не нужно быть леди, дочерью, сестрой — только Сириной. Со смехом она пришпорила кобылу.
Испуганные птицы взлетали вверх. Изо рта Сирины вырывался белый пар. Плед, который она накинула на плечи, развевал ветер, но чувства свободы было достаточно, чтобы согреть ее. Ей нравился вкус холодного зимнего воздуха, покалывающего кожу.
Сирина испытала мимолетное желание, почти сразу же вытесненное ощущением вины, скакать без остановки и больше никогда не доить коров, не стирать рубашек и не отскребывать горшки.
Вероятно, это была дурная мысль, подумала она. В деревне жили люди, которые трудились от рассвета до темна, не имея ни часа, чтобы помечтать. Сирина же, будучи дочерью Мак-Грегора, имела прекрасный дом, сытную пищу и мягкую постель. Она проявила неблагодарность и, безусловно, должна исповедаться священнику, как делала, когда ненавидела сначала тайно, потом явно монастырскую школу в Инвернессе[25].
Шесть месяцев ее жизни, вспоминала Сирина. Шесть месяцев, потраченные зря, пока ее отец не понял, что монастырь не для нее. Шесть месяцев вдали от дома, с хихикающими жеманными девчонками, чьи семьи хотели, чтобы они научились быть леди. Фу!
Сирина могла научиться всему, что касается ведения домашнего хозяйства, от собственной матери. Что касается того, чтобы быть леди, то не существовало более безукоризненной леди, чем Фиона Мак-Грегор. В конце концов, она была дочерью лэрда, провела некоторое время в Париже и даже в Англии.
Бывали времена, когда Фиона, выполнив все обязанности по дому, играла на спинете [26]. И разве не она научила Гвен — более терпеливую, чем ее сестра, — работать иглой? Фиона умела говорить по-французски и могла занять любого посетителя вежливой беседой.
По мнению Сирины, она могла куда большему научиться дома, где разговаривали не только о юбках с обручем и модных прическах.
Очевидно, подобных хихикающих девиц предпочел бы лорд Эшберн. Тех, которые прикрывают лица веерами и трепещут ресницами над ними. Они пьют фруктовый пунш и носят флакончики с нюхательной солью и кружевные носовые платочки в своих ридикюлях. Пустоголовые дурочки. Наверняка Бригем целует руки таким женщинам на лондонских балах.
Подъехав к реке, Сирина пустила лошадь шагом. Было бы приятно немного посидеть у воды. Будь у нее время, она проехала бы до озера. Это было ее любимым местом, когда она была огорчена или хотела побыть в одиночестве.
Но сегодня она не была огорчена, напомнила себе Сирина, соскальзывая с седла. Ей только хотелось подышать воздухом. Повесив поводья на ветку, она прижалась щекой к шее кобылы.
Ах, эти лондонские балы, снова подумала Сирина и вздохнула, не сознавая, что вздох был тоскливым. Мать и Гвен рассказывали ей о них. Зеркала, лакированные полы, сотни свечей. Красивые сверкающие платья женщин. Мужчины в белых завитых париках.
Сирина закрыла глаза, пытаясь представить себе все это. Она всегда питала слабость к музыке. На фоне плеска реки Сирина будто бы услышала звуки менуэта. Потом должен быть рил [27]. Но сначала медленный изящный менуэт.
Она начала двигаться в такт звучащей в ее голове мелодии все еще с закрытыми глазами, протянув руку невидимому партнеру.
Разумеется, лорд Эшберн дает балы, думала Сирина. Все красивые женщины приходят на них, надеясь хоть раз потанцевать с ним. Улыбнувшись, Сирина сделала поворот и вообразила шуршание нижних юбок. Если бы она была там, то надела бы платье из темно-зеленого атласа, сделала бы высокую прическу и напудрила бы волосы, чтобы бриллианты сверкали в них, как лед на снегу. Все мужчины, с их пенящимися кружевами и туфлями с пряжками, были бы ослеплены. Но она бы танцевала только с Бригемом, долго-долго, пока будет играть музыка…
Он танцевал бы в черном — это ему к лицу. Да, в черном с серебром, как той ночью, когда он вошел в комнату Колла, где горели только свеча и камин. Но на балу свет должен быть ослепительным, сверкающим в зеркалах, поблескивающим на серебряных пуговицах. Они бы смотрели друг на друга. И он улыбнулся бы своей особой улыбкой, которая смягчает его взгляд и заставляет сердце таять.
Вот он протягивает руку, и она вкладывает в его ладонь свою. Его поклон, ее реверанс. А потом… Сирина открыла глаза.
Ее руку легко сжимала другая рука, а глаза, все еще затуманенные мечтой, смотрели на Бригема. Граф встал таким образом, что солнце сияло позади него, и лицо казалось окруженным ореолом. Он был в черном, как в ее воображении, но это был простой редингот, без серебряного шитья и драгоценностей.
Медленно Бригем поднял ее руку. Сирина могла бы поклясться, что все еще слышит музыку, и она тряхнула головой.
— Мадам, — улыбаясь, Бригем поднес ее руку к губам, — вы, кажется, без партнера.
— Я… — Сирина тупо уставилась на их соединенные руки. Яркий блик на его перстне с печатью напомнил ей о времени, месте и различиях. Она отдернула руку и спрятала ее за спину вместе с другой рукой. — Что вы здесь делаете?
— Я рыбачил. — Повернувшись, Бригем указал на удочку, которую прислонил к дереву. Рядом с ней на берегу лениво паслась его лошадь. — С Мэлколмом до недавнего времени. Он захотел вернуться и взглянуть на Бетси.
Сирина почувствовала, как краска заливает ее щеки, когда подумала о том, как нелепо, должно быть, выглядела во время менуэта без партнера.
— Ему бы следовало заниматься уроками.
— Я уверен, что он сделал их утром. — Будучи не в силах противостоять искушению, Бригем шагнул назад, чтобы лучше ее видеть. — Могу я спросить, всегда ли вы танцуете в лесу одна — и в бриджах?
Смущение в глазах Сирины сменилось гневом.
— Вы не имели права шпионить за мной.
— Вы застигли меня врасплох, клянусь вам. — Бригем сел на камень, положил ногу на ногу и улыбнулся. — Я думал о том, сколько еще форелей смогу поймать, когда по лесу проскакал всадник с шумом, способным распугать всю рыбу на несколько миль в округе. — Он не добавил, что ее стремительное приближение заставило его обнажить шпагу.
— Если бы я знала, что вы здесь, — сказала Сирина, — то выбрала бы другую дорогу.
— Несомненно. Тогда я не удостоился бы восхитительного зрелища — вы в бриджах.
С возгласом отвращения она повернулась к своей лошади.
— Такое быстрое отступление, Сирина. Можно подумать, что вы… испугались.
Она снова обратила взор к нему:
— Я не боюсь вас!
Великолепно. Другого слова не подберешь, чтобы описать то, как Сирина стояла, будто в стойке, словно со шпагой в руке, с горящим взором и растрепанными волосами. А ее галоп по лесу — со слишком большой для безопасной езды скоростью и сноровкой, которыми могли бы похвастаться немногие мужчины! Бригем не мог этого отрицать.
Не мог он отрицать и того, что то, как Сирина выглядела в бриджах, смутило его. Как бы скверно ни сидели они, все же демонстрировали соблазнительную длину стройных ног, а также изгибы талии и бедер. Под домотканой рубашкой виднелись мягкие округлости груди, которая даже теперь возбужденно поднималась и опускалась.
— Возможно, вам следовало бы бояться, — пробормотал Бригем, адресуясь не только к ней, но и к себе, — так как меня одолевают всевозможные намерения.
При этих словах дрожь охватила ее, но она не подала виду.
— Вы не беспокоите меня, лорд Эшберн. Я избавлялась и от мужчин получше вас.
— Так я и думал. — Поднявшись, Бригем увидел то, что хотел видеть — мелькнувшую в ее глазах неуверенность. — Однако теперь вам приходится иметь дело со мной, Сирина. Сомневаюсь, что вы сможете надрать мне уши.
Она бы отступила на шаг, если бы гордость не приказывала ей оставаться на месте.
— Я поступлю с вами еще хуже, если вы прикоснетесь ко мне снова.
— Неужели? — Почему, чем резче эта женщина говорила с ним, тем сильнее он хотел ее? — Я уже извинился за то, что произошло в конюшне.
— В конюшне? — Сирина приподняла брови, решив не уступать ни дюйма. — Что бы там ни случилось, милорд, это было настолько не важно, что уже забыто.
— Вы настоящая дикая кошка! — не без восхищения произнес Бригем. — Если вы будете продолжать оттачивать на мне свои когти, то сломаете их.
— Я готова рискнуть.
— Тогда позвольте мне освежить вашу память. — Он подошел ближе. — Вы были так же разгорячены и так же довольны, как я. В своих объятиях я держал не восторженную девицу, а женщину, созревшую для любви и жаждущую ее.
— Как вы смеете? — прошипела Сирина. — Ни один джентльмен не говорил со мной подобным образом!
— Возможно. Но ни одна леди не носит бриджи.
Удар попал в цель. Это правда — она не леди и никогда не будет ею, хотя желала этого, чтобы доставить удовольствие матери.
— Что бы я ни носила, я не хочу, чтобы вы оскорбляли меня.
— Не хотите? О небо! Но ведь вы оскорбляете меня с тех пор, как впервые увидели! — Забыв об осторожности, Бригем схватил ее за руку. — Думаете, потому что вы женщина, я должен терпеть ваши насмешливые комментарии обо мне, моем происхождении, моей национальности? Черт возьми, Сирина, вы гонитесь за двумя зайцами! Одеваетесь и говорите как мужчина, а когда это вас устраивает, прячетесь за ваши нижние юбки.
— Ни за чем я не прячусь. — Сирина вскинула голову и сердито уставилась на него. Солнце, светившее сквозь обнаженные ветки ясеня, превращало ее волосы в расплавленное золото. — Если я оскорбляю вас, то не более, чем вы того заслуживаете. Возможно, вы очаровали мою семью, но не меня.
— Очаровать вас — наименьшая для меня забота, — процедил он сквозь зубы.
— Ну конечно, вас заботят только пышность ваших кружев и блеск ваших сапог. Вы явились в мой дом с разговорами о войне и справедливости, но сами ничего не делаете.
— Что я делаю или намерен делать, вас не касается.
— Вы спите под моей крышей, едите за моим столом. Где были вы, когда англичане приходили строить свои форты и отправлять наших людей в тюрьмы или на виселицы?
— Я не могу изменить историю, Сирина.
— Вы не можете ничего изменить — ни того, что произошло, ни того, что произойдет.
Его пальцы сжали ее руку.
— Не хочу обсуждать с вами мои планы, но скажу вам: когда придет время, изменения произойдут.
— В чью пользу?
Бригем притянул ее к себе:
— О чем вы?
— Что судьба Шотландии значит для вас или любого английского аристократа? Вы приехали из Англии благодаря прихоти и в любой момент с легкостью можете вернуться туда — в зависимости от того, куда подует ветер.
Его лицо побледнело от негодования.
— На сей раз, дорогая моя, вы заходите слишком далеко.
— Я говорю, что считаю нужным. — Сирина попыталась вырваться, но обнаружила, что ее рука зажата как в тисках. — Вы не называете никакой причины, по которой вступили в союз с нашим делом, почему решили обнажить шпагу. Поэтому я могу думать, что мне угодно.
— Думать можете, но за слова надо платить.
До сих пор Сирина не видела Бригема по-настоящему сердитым. Она не знала, что его глаза могут сверкать, а рот твердеть, и тогда лицо покажется высеченным из гранита. Девушка едва не вскрикнула, когда пальцы Бригема железным кольцом впились в ее предплечье.
— И что же вы сделаете? — холодно осведомилась Сирина. — Проткнете меня шпагой?
— Поскольку вы не вооружены, в этом удовольствии мне отказано. Но я собираюсь придушить вас.
Сирина не была уверена, говорит он серьезно или всего лишь пугает ее. Бригем поднял свободную руку и сжал горло девушки достаточно сильно, но не настолько, чтобы перекрыть ей дыхание. Его взгляд был суровым.
— У вас стройная шейка, Сирина, — сказал Бригем. — Очень белая и очень хрупкая.
На мгновение она застыла, как заяц, когда на него пикирует ястреб. Ее рука беспомощно опустилась, глаза расширились, а дыхание стало неровным.
Бригем улыбнулся: реакция была такой, какую он ожидал. Девушка нуждалась в уроках хороших манер, и его вполне устраивало быть ее наставником. Внезапно у него перехватило дыхание — ее сапог ударил его в голень.
Выругавшись, Бригем отшатнулся. Не пытаясь оценить степень причиненного вреда, Сирина повернулась на каблуках и побежала к своей лошади. Но Бригем нагнал ее в три шага.
Он оторвал ее от земли, крепко обхватив руками талию, покуда она с руганью продолжала лягаться. Сирина дралась не как обычно делают женщины, визжа и царапаясь, а молотила кулаками и ногами. При своем небольшом весе она к тому же могла извиваться, как змея.
— Не дергайтесь, черт вас побери! Вы заплатите за это!
— Отпустите меня! — Сирина продолжала вырываться, надеясь, что Бригем потеряет равновесие. — Я убью вас, если смогу!
— Охотно верю, — с горечью отозвался он. Непривычный для него отпор вынудил графа разжать хватку, его рука взлетела вверх и упала ей на грудь. Контакт шокировал обоих, и битва разгорелась с новой силой. — Спокойно, черт возьми! — Задыхаясь и теряя терпение, Бригем пытался найти менее возбуждающую точку опоры. Воспользовавшись шансом, Сирина вонзила зубы в тыльную сторону его ладони. — Проклятая гадюка! — пропыхтел он, прежде чем ее каблук снова ударил его в ушибленную голень, и оба рухнули наземь.
Бригем уверял себя, что только инстинкт, а не забота о Сирине побудил его смягчить удар от ее падения собственным телом. Столкновение едва не вышибло дух у обоих, оставив их сплетенными, как любовников. Придя в себя, Сирина ударила коленом вверх, едва не попав в цель.
Они катались на ложе из сосновых иголок и сухих листьев. Сирина сопротивлялась с яростью тигрицы, работая кулаками и изрыгая гэльские ругательства. Ослепленный блеском ее волос, Бригем ненароком запустил руку в то место, где рубашка Сирины расстегнулась.
— Господи! — пробормотал он, когда его ладонь легла на грудь девушки, горячую, как огонь. С трудом он заставил себя переместить руку на округлое плечо.
Сирина тяжело дышала. Когда Бригем коснулся ее, пульс, казалось, заколотился в горле. Грудь все еще покалывало от его пальцев. Незнакомая реакция собственного тела испугала Сирину больше чем гнев и угрозы Бригема. Она была в ярости и ненавидела его. Но если бы он еще раз прикоснулся к ней так, она бы растаяла, как масло жарким летом.
Бригем сжал ее ноги своими. Благодаря отсутствию нижних юбок Сирина впервые ощутила шок от демонстрации мужского желания. Внутри у нее все полыхало, мышцы бедер расслабились. Зрение затуманилось, дав мужчине преимущество.
Стиснув запястья девушки одной рукой, Бригем держал их над ее головой. Это дало ему секунду, чтобы подумать, как уберечь себя от искушения. Кожа Сирины блестела; волосы разметались, спутавшись с листьями, полыхая, как языки пламени или расплавленное золото.
У Бригема пересохло во рту. Судорожно глотнув, он попытался заговорить, но девушка опасно извивалась под ним. Ее продолжающаяся борьба воспламеняла обоих, угрожая вывести ситуацию из-под контроля.
— Ради бога, Рина, я ведь только человек из плоти и крови! Успокойтесь!
Возбуждение Сирины смешивалось с паникой, заставляя ее предпринимать все более отчаянные попытки освободиться. Она дергалась из стороны в сторону, и у Бригема вырвался стон.
— Вы не знаете, что делаете, — взмолился он, — но если вы не прекратите, то узнаете очень скоро!
— Отпустите меня. — Ее голос звучал хрипло, грудь бурно вздымалась.
— Не могу. Вы сами меня держите.
— Если бы у меня был кинжал…
— Избавьте меня от подробностей. Я могу их представить. — Бригем осторожно выдохнул. — Боже, как вы прекрасны! — Кончиком пальца свободной руки он провел по ее губам. — Это искушает меня до предела.
Когда Бригем начал опускать голову, губы Сирины потеплели и раскрылись. Ошеломленная собственной реакцией, она быстро отвернулась, чтобы избежать поцелуя. Бригему пришлось удовлетвориться мягкой кожей ниже уха, на гибкой шее.
Это было не похоже на поцелуй, подумала Сирина, однако из ее груди извергся стон. Ей казалось, что ее кожа ожила и жаждет его прикосновений. И граф почувствовал, как напряглись и вновь обмякли ее плечи.
Зарывшись лицом в волосы Сирины, Бригем обнаружил, что они пахнут лесом. Ее тело то напрягалось, как струна, то становилось мягким и податливым. Он слегка прикусил ее ухо, скользнул ниже и наконец приник к ее ждущим губам.
Бригем жадно впитывал дрожащее дыхание Сирины, касаясь языком кончика ее языка. Он мог многому научить ее и понимал, что она жаждет обучения и готова применить полученные знания на практике. Ее полные губы смягчились; тело трепетало под его телом.
Сирина не знала, что существует так много иных ощущений — можно чувствовать не только ветер, холод и жару, голод и усталость. Соприкосновения губ и тел давали сотни, тысячи новых импульсов. Запах кожи Бригема, звуки ее имени, произносимого его тихим голосом, сильные пальцы, поглаживающие ее лицо, биение рядом его сердца…
— Бригем… — Сирине казалось, что она улетит в небо, если он не перестанет ее касаться.
Грудь Сирины затрепетала под рукой Бригема. Не в силах сдержаться, он провел пальцем по соску и почувствовал, как тот затвердел. Ему хотелось взять сосок в рот, чтобы ощутить его теплоту и вкус, но вместо этого он снова прижался губами к ее губам — яростно, почти жестоко, поскольку на тот момент позволил страсти полностью овладеть собой.
Рука Бригема все еще сжимала запястья Сирины. Хотя она пыталась освободиться, но была не уверена, что в случае успеха оттолкнет его, а не прижмет к себе еще теснее.
Жгучее всепоглощающее желание охватило ее с такой силой, что она боялась сгореть заживо. Если существовала граница между небесами и адом, он подвел ее к этой черте и теперь держал там привязанной.
Когда Сирину охватывала дрожь, она сражалась против нее, против него, против самой себя. Услышав ее жалобный стон, Бригем поднял голову. В глазах Сирины светились страх, смущение и желание. Это сочетание отрезвило его. Он посмотрел на свою руку и понял, что на запястьях девушки, несомненно, появятся синяки. Выругав себя, Бригем оторвался от Сирины и отшатнулся, стараясь обрести самообладание.
— Мне нет оправданий, — заговорил он вскоре, — кроме того, что я хочу вас. — Подняв взгляд, он увидел, что она пытается подняться. — Один Бог знает, почему.
Внезапно Сирине отчаянно захотелось плакать, захотелось, чтобы Бригем снова обнял ее и целовал, как вначале, мягко и терпеливо. Она вытащила из волос лист и, скомкав его, отшвырнула в сторону. Возможно, у нее не осталось достоинства, но была гордость.
— Так спариваются коровы и козы, милорд. — Ее голос и взгляд были холодны, однако она тщетно пыталась остудить свое сердце. — Им незачем нравиться друг другу.
— Хорошо сказано, — пробормотал Бригем, точно зная, какие чувства девушка испытывает к нему. В этот момент он хотел только быть столь же уверенным в собственных чувствах. — Будем надеяться, что мы немного совершеннее скота. В вас, Сирина, есть нечто, возбуждающее мои самые примитивные эмоции, но уверяю вас, что я могу сдерживать их в большинстве случаев.
Его чопорные манеры только усилили желание вновь оказаться в его объятиях. Но теперь Сирина контролировала свои чувства.
— Я уже в этом убедилась, — кивнула она и зашагала к своей лошади. Взявшись за поводья, девушка застыла, ощутив прикосновение Бригема к своим волосам.
— У вас в волосах листья, — объяснил он, борясь со стремлением вновь привлечь её к себе.
— Их можно вычесать.
Бригем взял ее за руку:
— Я причинил вам боль?
Сожаление в его глазах, доброта в голосе едва не сломили ее оборону. Ей пришлось судорожно глотнуть, чтобы ответ прозвучал спокойно и равнодушно.
— Я не такая уж хрупкая, милорд. — Отказавшись от его помощи, Сирина вскочила в седло.
Бригем остался стоять на месте, когда она повернула лошадь и пустила ее в галоп.
