19

 Рука об руку чета Фицджеральд неторопливо шла по Французскому кварталу. Пунктом назначения был бар «Этруа», задачей — продолжение знакомства с Анджелиной Симон.

 — Сдается мне, Колин, — помолчав, заметил Патрик, — то, что ты затеяла, очень похоже на вторжение в чужую жизнь. Явиться к этой девушке на работу, подглядывать за ней…

 — Ты так говоришь, как будто в этом есть нечто недостойное. Я вполне благопристойная особа и ничего дурного себе не позволяю.

 Патрик невольно рассмеялся. Почти сорок лет в браке, но, как и в первые дни, он способен оценить юмор своей жены. Может, в этом отчасти секрет их счастливого брака.

 — А если ее там не окажется? Владелец бара не обязан торчать на работе с утра до вечера каждый божий день.

 — Значит, посмотрим на место, где она работает, выпьем по рюмочке и уйдем. В конце концов, мы туристы и знакомимся с городом. Не понимаю, чем ты недоволен, дорогой?

 — Дорогая, я всем доволен.

 Этот ответ прозвучал так саркастически, что Колин не знала, вознаградить ли мужа тычком в бок или рассмеяться в ответ, поэтому сделала и то и другое.

 Новый Орлеан, многолюдный, шумный, разноцветный, полный какого-то порочного очарования, ей не нравился. Колин Фицджеральд определенно предпочитала Бостон — его старомодную сдержанность и респектабельность.

 Разумеется, и у ее родного города есть свои темные стороны, но Бостон не выставляет их напоказ и уж точно ими не гордится. Нет, Колин, разумеется, не ханжа, она не против откровенных и смелых развлечений, однако она считала, что таким развлечениям следует предаваться вдвоем и за закрытой дверью.

 И тем не менее плачущий саксофон уличного музыканта задевал какие-то струны в ее сердце.

 Что ж, если сын решил сделать этот город своим домом, она готова с этим смириться. Быть может, смирится и с женщиной, которую он выбрал в жены. Но, конечно, не раньше, чем составит о ней исчерпывающее представление.

 — Дождались бы свадьбы — там сможешь ее разглядывать сколько захочешь! — проворчал Патрик.

 Колин только вздохнула. До чего же простодушные существа эти мужчины! Самого очевидного не понимают. Как можно составить мнение о будущей невестке, не посмотрев на нее, так сказать, в естественной среде обитания?

 Подходя к бару, она зорким глазом оценила его расположение, соседние дома, дорожное движение и пришла к выводу, что заведение расположено с умом. Кроме того, у Лины определенно хороший вкус — фасад оформлен в общем стиле квартала, не бросается в глаза, но привлекает к себе внимание.

 Понравилась ей и галерея на втором этаже — яркие цветы в светло-коричневых горшках. Выбор цветовой гаммы, несомненно, был сделан со вкусом. Похоже, у этой девушки есть чувство стиля и понимание атмосферы.

 От Деклана Колин знала, что Лина живет прямо над баром. «Может быть, зайти? — спросила она себя. — Взглянуть на ее квартиру? Впрочем, это еще успеется».

 Войдя в «Этруа», Колин окинула зал острым взглядом, не упускающим ни одной детали.

 В зале чисто — она одобрительно кивнула. Посетителей довольно много, но не слишком — снова удовлетворенный кивок: для обеда сейчас слишком поздно, для вечернего наплыва посетителей слишком рано. Значит, и в «тихий час» бар пользуется популярностью.

 Из динамиков лилась непривычная музыка — должно быть, местные мелодии. Музыка Колин тоже понравилась: живая, бодрая, однако не слишком громкая — нет нужды перекрикивать, если хочешь поговорить.

 За стойкой готовил коктейли темнокожий юноша в ярко-красной рубашке. Хорошее умное лицо, отметила Колин, и работает быстро и ловко. Между столиками скользила с подносом блондинка-официантка в туго облегающих джинсах.

 Компанию за одним из столиков Колин, по фотоаппаратам и вместительным рюкзакам, определила как туристов, остальные, по всей видимости, были местными.

 В воздухе витал пряный аромат незнакомых южных блюд.

 Из кухни появилась Лина. Фицджеральдов она заметила мгновенно и сразу узнала. Колин кивнула ей, сложив губы в вежливую улыбку, и двинулась к стойке, Патрик шел следом.

 — Добрый день, миссис Фицджеральд, мистер Фицджеральд, — с такой же вежливой улыбкой поздоровалась Лина. — Гуляете по городу? — Она перевела взгляд на сумки в руках у Патрика.

 — Оказавшись в новом месте, моя жена первым делом отправляется в магазины.

 — Так вот откуда у Деклана страсть к покупкам! Дать вам меню?

 — Благодарю, мы уже пообедали. — Колин села на высокий табурет у барной стойки. — Я бы выпила мартини. Будьте добры, «Столи», очень холодный и сухой, и с тремя оливками.

 — А для вас, мистер Фицджеральд?

 — Мне то же самое. И пожалуйста, называйте меня Патриком. — Он сел за стойку рядом с женой. — У вас здесь очень симпатично. И живая музыка есть? — кивнул он на сцену с динамиком и микрофонами.

 — Каждый вечер, с девяти. — Смешивая мартини, она одарила его новой улыбкой, на сей раз искренней. — По вечерам у нас бывает весело. Захотите потанцевать — приходите! Как вам наш город?

 — Мы с нетерпением ждем свадьбы, — ушла от ответа Колин. — Реми нам как родной. И очень приятно видеть, что у Деклана так успешно продвигается работа над домом.

 — Он здесь счастлив.

 — Мы заметили.

 Лина достала два заранее охлажденных бокала.

 — Но вам было бы легче, будь он счастлив в Бостоне с той девушкой, на которой собирался жениться?

 — Вы правы. Да и странно было бы ожидать иного. Но мы не можем решать за других, как им жить, даже если эти другие — наши собственные дети. Тем более невозможно решать за других, кого им любить. А вы, Лина, любите моего сына?

 Недрогнувшей рукой Лина разлила мартини по бокалам.

 — Об этом я поговорю с ним, когда буду готова к такому разговору. — Она опустила в каждый бокал по три оливки. — Прошу. Надеюсь, вам понравится.

 — Благодарю вас. — Колин отпила мартини и вздернула безукоризненно ровную бровь. — Прекрасно. Просто прекрасно! Мне всегда казалось, что готовить мартини своего рода искусство; я часто бываю удивлена и разочарована, когда сталкиваюсь с тем, что в барах, клубах, ресторанах мартини оставляет желать лучшего.

 — Чем делать плохо, по-моему, лучше совсем не делать.

 — Вот именно. На мой взгляд, это вопрос самоуважения. Работать спустя рукава — значит наплевательски относиться и к работе своей, и к жизни, и к самому себе. Конечно, ошибки и промахи неизбежны, мы все живые люди. Ошибаться даже полезно — ошибки учат нас смирению. Но работать вполсилы — значит демонстрировать неуважение и к клиентам, и к себе.

 — Не вижу смысла заниматься тем, во что не вкладываешь душу, — согласилась Лина, ставя перед ними тарелку с печеньем. — Если я не умею правильно смешивать мартини, значит, буду учиться, пока не научусь делать это хорошо. А если мне это неинтересно, значит, надо заняться чем-то другим. А халтурить — по-моему, значит позорить себя и разочаровывать тех, кто на тебя полагается.

 — Мне нравятся ваши принципы, — проговорила Колин, подцепляя оливку. — Позволяя себе снижать стандарты, мы и сами не живем в полную силу, и близких своих принуждаем довольствоваться меньшим, чем они заслуживают.

 — Близких у меня не так уж много, но для тех, кто мне небезразличен, я желаю самого лучшего. Даже если сами они готовы удовлетвориться меньшим, я на это не соглашусь.

 В это время Патрик пододвинулся к жене и заглянул в ее бокал.

 — Что ты там высматриваешь? — нахмурилась Колин.

 — Пытаюсь понять, что настроило тебя на философский лад.

 Лина невольно рассмеялась — и в развороте плеч, как и во всей позе ее, отразилось облегчение.

 — Деклан очень похож на вас обоих. Глаза у него материнские, и смотрит так же проницательно, как будто видит тебя насквозь. Он очень вас любит, а любовь такого человека дорогого стоит. Поэтому не буду ходить вокруг да около — поговорю с вами откровенно. — Лина тряхнула головой и решительно продолжила: — Я из простой семьи. Мои предки — люди честные и мужественные, зарабатывали на жизнь тяжелым трудом. Но моя мать — паршивая овца в семье. К ней я не чувствую ничего, кроме отвращения, и говорить о ней не хочу. Дед мой, который меня вырастил, был человеком достойным. И бабушка — она жива — не хуже других, а пожалуй, и получше многих прочих. У меня свое дело — этот бар. Это то, что у меня хорошо получается, и то, что мне нравится, а тратить жизнь на то, что тебе не по душе, по-моему, не имеет смысла.

 Она убрала волосы со лба, глядя Колин прямо в глаза.

 — Еще я эгоистка, к тому же упряма, как мул, но не вижу в этом ничего плохого. При всем уважении к вам должна сказать, что ни положение ваше, ни состояние меня не интересуют, — и на этом закончим тему. Меня интересует Деклан. Он — лучший из всех, кого я знаю. Но я недостаточно хороша для него. Это не кокетство, черт возьми, мне прекрасно известно, что я достаточно хороша почти для любого, но он особенный. За его мягкостью и прекрасными манерами скрывается такая железная воля, рядом с которой мое упрямство ничего не стоит. Что со всем этим делать, я пока не решила. Когда решу, он узнает об этом первым. И, надеюсь, не станет держать вас в неведении.

 Произнося этот монолог, она в рассеянности теребила золотой ключик на груди.

 — Вот так. А теперь, может быть, хотите еще выпить?

 — Благодарю, одной порции нам хватит, — ответила Колин.

 — Тогда прошу извинить, мне нужно отдать кое-какие распоряжения. — И, выйдя из-за стойки, она направилась к официантке с пустым подносом.

 — По-моему, дорогая, тебя только что аккуратно, но твердо поставили на место, — усмехнулся Патрик.

 — Вот именно, — неторопливо отпивая мартини, признала Колин. — Знаешь, пожалуй, эта девушка — достойная пара для нашего сына.

 

 — Я не боюсь… я не боюсь…

 Бледный как полотно Реми стоял посреди библиотеки, а Деклан прикалывал ему на лацкан смокинга бутоньерку с цветами лилии.

 — Еще раз двадцать это повтори — может, хоть сам поверишь. Черт подери, Реми, стой спокойно!

 — Я спокоен… я совершенно спокоен…

 — И перестань трястись!

 — Я хочу жениться на Эффи. Хочу прожить с ней всю оставшуюся жизнь. Долгие месяцы мы с ней ждали этого дня…

 — Вот именно. И сегодня, — торжественно добавил Деклан, — первый день твоей оставшейся жизни!

 — Дек, мне что-то нехорошо.

 — Если что, сортир вон там, — охотно подсказал шафер. — Держись, дружище, ты почти у финиша! Хочешь, позову твоего старика?

 — Ох, не надо, ради бога! Против папы ничего не имею, но он и мамочку с собой приведет! Так сколько, говоришь, народу собралось?

 — Сотни две, не меньше. И все время приезжают новые.

 — Боже мой. Боже мой! Какого черта мы не сбежали в Лас-Вегас? Как можно принимать самое важное в жизни решение на глазах у двухсот человек?

 — Это старинная традиция, охраняющая права невесты. Если жених вздумает сбежать, толпа догонит его и линчует.

 — Спасибо, друг, ты меня успокоил. А сейчас плесни в стакан виски на два пальца, мне нужно выпить.

 Деклан молча распахнул дверцу бара.

 — Я так и подумал, что выпивка тебе сегодня не помешает. — Вместе с бутылкой виски он достал коробочку «тик-така». — И закуси вот этим, чтобы не дышать на невесту перегаром, а то, чего доброго, она от тебя сбежит!

 Деклан начал наливать виски, но в этот миг раздался деликатный стук в дверь, а затем на пороге показалась его мать. Деклан поспешно спрятал за спиной бутылку и стакан.

 — Ох, какие же вы оба красавцы! Деклан, не наливай Реми больше одной порции того виски, что прячешь за спиной. И проследи, чтобы после выпивки он хорошенько прополоскал рот.

 — Я его угощу «тик-таком».

 — Вот и отлично! — Улыбаясь ласковой улыбкой, она подошла к Реми, поправила ему галстук. — Неудивительно, что ты нервничаешь: ведь сегодня самый важный день в твоей жизни! Не переживай, как только увидишь Эффи, все пройдет. Она такая красавица!

 Колин сжала лицо Реми в ладонях.

 — Как и ты, сынок. Я тобой горжусь.

 — Эй, а мной? — напомнил о себе Деклан. — Это же я подумал о «тик-таке»!

 — Тебе я еще успею наговорить комплиментов. Сегодня, — продолжила она, обращаясь к Реми, — ты женишься на девушке, которую любишь всем сердцем. Вокруг — твои родные и друзья, и все они желают вам счастья. Твой лучший друг, твой названый брат отдал в ваше распоряжение свой дом, чтобы этот день стал для вас поистине сказочным. Так что выпей для храбрости, сделай глубокий вдох… и вперед, к алтарю!

 — Слушаюсь, мэм! Мисс Колин, я вас просто обожаю!

 — Знаю. Я тебя тоже. Нет-нет, целоваться не будем — сотрется помада. Деклан, ты отвечаешь за жениха: проследи, чтобы больше одной порции он не пил!

 

 Чуть позже Деклан обнаружил, что мать его, как всегда, была права. Едва Эффи в белоснежных кружевах сошла с галереи в сад, Реми перестал дрожать и расплылся в восхищенной улыбке.

 Деклан услышал, как его друг, его названый брат шепчет: «Девочка моя!»

 Взгляд Деклана невольно скользнул по толпе гостей, отыскивая Лину. Она была здесь — взгляды их встретились. «А ты — моя, — мысленно проговорил он. — Никто и ничто нас не разлучит».

 Так стоял он в весеннем саду, среди зеленеющих деревьев и цветов, и смотрел, как друзья его навеки соединяют руки, сердца и судьбы.

 Когда священник провозгласил: «Объявляю вас мужем и женой!» — и влюбленные слились в поцелуе, вместо чопорных аплодисментов, к которым привык Деклан в Бостоне, над лужайкой взлетело многоголосье приветственных возгласов и радостных криков. Губы Деклана расплылись в невольной улыбке.

 Почти сразу же загремела музыка — скрипки, аккордеоны. Пока фотограф вился вокруг молодых, выискивая удачные ракурсы, Деклан оставил свое место по правую руку от жениха и двинулся в толпу — к Лине.

 Сегодня на ней было красное платье — яркое, как огонь, очень открытое, с обнаженной спиной в паутине тонких шнурочков. На груди, над сердцем — брошь-часы с золотыми крыльями, подарок Люсьена Абигайль.

 — Я уж думал, ты никогда ее не наденешь.

 — Эта вещь особенная, — объяснила Лина, — так что я ее берегла для особого случая. Чудесная свадьба, Деклан! И какой ты молодец, что устроил свадьбу в Доме Мане! Ты настоящий друг!

 — Да, у меня вообще много достоинств, тебе со мной повезло. Лина, в последние дни я страшно скучал по тебе.

 — Мы оба были заняты.

 — Оставайся у меня сегодня. — Догадавшись по глазам, что она готова отказаться, он взял ее за руку. — Анджелина, прошу тебя, останься!

 — Посмотрим. Ладно, иди, развлекай гостей.

 — Гости прекрасно развлекают себя сами. А где мисс Одетта?

 — Твоя мать увела ее куда-то, — нахмурилась Лина.

 — Хочешь, я их разыщу и спасу мисс Одетту?

 Лина гордо выпрямилась, и в голосе ее прозвучал холод:

 — Не беспокойся за бабулю, она умеет за себя постоять.

 — Вот как? — прищурился Деклан. — Если у них дойдет до драки, я бы поставил на маму — у нее такой удар левой! Может быть, нальем себе шампанского и пойдем их поищем? Интересно, о чем они там секретничают?

 — Если она обидит бабулю…

 Вмиг посерьезнев, Деклан обнял Лину за плечи, слегка встряхнул.

 — Лина, о чем ты? За кого ты принимаешь мою мать? Она хочет поговорить с мисс Одеттой наедине, чтобы познакомиться с ней поближе — только и всего.

 — А ко мне в бар твои родители явились тоже для того, чтобы познакомиться со мной поближе?

 — Они приходили к тебе в бар?

 — Ну да. — Чтобы скрыть волнение, Лина торопливо взяла с подноса у официанта бокал шампанского. — Твоя мама устроила настоящую инспекцию моему заведению, да и мне заодно. Все осмотрела, попробовала мой мартини. А потом мы с ней поговорили начистоту.

 Деклан вздрогнул: при мысли о том, что две самые важные женщины в его жизни «говорили начистоту» — и, скорее всего, о нем, — его охватила паника.

 — То есть?

 — Я сказала то, что нужно было сказать, вот и все. И мы с ней друг друга поняли.

 — Может, и мне сообщишь, что ты такого сказала? А то, похоже, я один не в курсе!

 — Сейчас не время и не место.

 — А когда будет время и место?

 Услышав в его голосе раздражение, она улыбнулась и провела пальцем по его щеке.

 — Не кипятись, дорогой. Ведь сегодня праздник! Успеем еще поругаться.

 — Ладно, уговорила — отложим ссору на потом! — И Деклан прижался губами к ее губам.

 

 Праздник переместился в бальную залу, а оттуда — в галереи и сад. Впервые за многие десятилетия дом наполнился оживленными голосами, музыкой и смехом. С визгом гонялись друг за другом дети, плакали младенцы, флиртовали влюбленные, сплетничали кумушки за столами в саду под белоснежными тентами.

 Деклану нравилось думать, что светлая энергия праздника пропитывает дом от подвала до чердака, проникает даже в самые темные уголки тех комнат, что он предпочитал держать на замке.

 — Деклан! — Эффи положила руку ему на плечо. — Можно пригласить тебя на танец?

 — А что случилось с Реми? Почему он оставил тебя без присмотра? — Деклан вывел новобрачную на середину зала, поцеловал ей руку и закружил в танце. — Будь ты моей новоиспеченной женой, я бы глаз с тебя не сводил и ни на шаг от себя не отпускал!

 — Ах, Деклан! — Она потерлась щекой о его щеку. — Не будь я уже безумно влюблена в собственного мужа, непременно влюбилась бы в тебя!

 — Если он тебе надоест, сразу дай мне знать!

 — Деклан, — посерьезнела Эффи, — хочу поблагодарить тебя за этот чудесный праздник. Мы с мамой и сестрой, должно быть, страшно тебе надоели за последнюю пару недель…

 — Всего-то пару недель? — рассмеялся Деклан. — Да ради сегодняшнего дня я бы согласился еще год прятаться от вас под кроватью!

 — Я так счастлива! И так тебя люблю! То есть я сейчас всех люблю, — рассмеялась она, — я готова обнять весь мир, но больше всех — после Реми, конечно, — тебя! И так хочу, чтобы у тебя все было хорошо!

 — У меня все хорошо.

 — Боюсь, не совсем. — Понизив голос, она прошептала ему на ухо: — Деклан, с этим домом что-то не так. Как будто что-то здесь осталось незаконченным. Никогда бы не подумала, что могу поверить в такие вещи, но я это чувствую. Просто чувствую каждый раз, когда прихожу сюда. Даже сегодня, даже сейчас.

 Он ощутил, что по телу ее прошла дрожь, и успокаивающе погладил ее по спине.

 — Не думай об этом сейчас, не тревожься.

 — Не могу. Мне страшно за тебя. Что-то то ли случилось, то ли должно случиться — что-то тяжелое, страшное… и… в этом есть и моя вина.

 — Твоя вина? О чем ты?

 — Хотела бы я знать! Не могу объяснить, но чувствую. Я сделала что-то не так — или чего-то не сделала для тебя. Звучит как полная бессмыслица, знаю, но не могу от этого отделаться. Я подвела тебя, бросила, оставила одного, когда ты больше всего нуждался во мне. Случилось что-то плохое, очень плохое, и я боюсь, что это может повториться. И знаешь, Деклан, понимаю, это звучит глупо, но я виновата перед тобой, и я хочу попросить у тебя прощения, хоть и сама не знаю за что.

 — Все хорошо. — Он поцеловал ее в лоб. — Не знаю, о чем ты говоришь, но точно знаю одно: если ты и бросила меня в беде, то не по собственной воле. Ты ни в чем передо мной не виновата. Не думай больше об этом, солнышко, сейчас не время горевать о прошлом. Сегодня надо смотреть в будущее.

 — Наверное, ты прав. Просто… просто будь осторожен, — быстро проговорила она, заметив, что к ним приближается Реми.

 — Эй, друг, верни мне жену! У тебя своя девушка есть!

 — В самом деле, пойду-ка поищу ее.

 Лину он обнаружил в кружке женщин: ее алое платье притягивало взор, словно язык пламени.

 Должно быть, его мгновенная реакция на нее передалась ей: повернув голову, она встретилась с ним взглядом, и лицо ее озарилось довольной улыбкой.

 Но в последний миг Деклан свернул к мисс Одетте и предложил ей руку.

 — Мисс Одетта, потанцуете со мной?

 — Не было еще дня, когда я отказалась бы потанцевать с завидным кавалером!

 — Отлично выглядите, — сказал он, когда они вышли на середину залы.

 — На свадьбе всегда чувствуешь себя моложе. Я познакомилась с твоей мамой, — добавила она.

 — М-м… вот как?

 — Хочешь спросить, о чем мы говорили! — угадала Одетта. — Знаешь, мы с ней отлично поладили. Я сказала, что с первой же встречи разглядела в тебе хорошее воспитание, и ей это, кажется, польстило. Она вернула мне комплимент, сказав то же самое о Лине. А потом мы болтали о том, о чем обычно болтают женщины на свадьбах. Тебе это вряд ли будет интересно — кроме одного: мы сошлись на том, что ты настоящий красавец и что такому видному мужчине стоит чаще выходить на люди в смокинге.

 — О профессии метрдотеля я уже думал. Но там требуется знание французского — боюсь, не потяну.

 — Значит, чтобы снова увидеть тебя при полном параде, придется нам дождаться твоей собственной свадьбы.

 — Точно. — И Деклан покосился в сторону Лины. — А праздник удался, верно? Ночью я боялся, что буря поломает кусты и цветы в саду, но все обошлось.

 — Буря? О чем ты? Сегодня ночью не было никакой бури.

 — Как не было? Гроза, ливень, ветер… Неужто вы все проспали?

 — Я не ложилась до полуночи, — проговорила Одетта, пристально вглядываясь в его лицо. — Пришивала оборки к этому платью. Потом проснулась и вышла около четырех — Руфус начал проситься на двор. В Доме Мане горел свет. Я еще подумала: странно, что ты не спишь. Деклан, ночь была тихая и ясная, как сон младенца.

 — Я… гм… должно быть, эта буря мне приснилась. Знаете, усталость, напряжение перед свадьбой… — пробормотал Деклан.

 Он совершенно точно знал, что не вставал около четырех утра. Да и вообще не вставал этой ночью, после того как около полуночи лег в постель, перед этим пройдя по всему дому и везде погасив свет.

 Значит, все это ему приснилось? Вой ветра, сверкание молний, дождь, стучащий в окно. Золотистые языки пламени в камине. Боль, пот, жажда. Кровь.

 Женские руки, женские голоса — успокаивающие, ободряющие; один из них очень похож на голос Эффи…

 И вдруг он вспомнил все — и замер посреди танца как вкопанный.

 Он рожал. Рожал ребенка.

 О господи!

 — Деклан! — Одетта подхватила его под руку и мягко повела прочь из зала. — Выйдем на улицу. Похоже, тебе нужно глотнуть свежего воздуха.

 — Да… как и тогда… я тоже задыхался, и они успокаивали меня, как вы сейчас…

 — Что?

 — Ничего. Неважно, — пробормотал Деклан, до глубины души потрясенный тем, что пережил во сне. Нет, не просто во сне — теперь он понимал, что много-много лет назад пережил это в реальности. В иной жизни, в ином теле.

 — Возвращайтесь в дом, — попросил он Одетту. — А я пройдусь здесь.

 — Что ты такое вспомнил?

 — Чудо, — пробормотал он. — Бедная моя мама! Не понимаю, как женщины один раз через это проходят — а у нее четверо детей! Потрясающе! — шептал он, сбегая по лестнице вниз. — Просто потрясающе!

 Он обошел вокруг дома, затем направился к себе в спальню, чтобы выпить холодной воды. Заодно проглотил три таблетки аспирина: с той секунды, как он вспомнил свой сон, его не оставляла мучительная головная боль.

 Из бальной залы доносилась музыка и слышался стук каблуков — веселье продолжалось. Надо было возвращаться к гостям, исполнять обязанности шафера и хозяина дома… Хотя единственное, чего сейчас хотелось Деклану, — это рухнуть на кровать лицом вниз и погрузиться в забытье.

 — Деклан! — С галереи в спальню вошла Лина, прикрыла за собой дверь. — Что с тобой?

 — Ничего. Просто голова разболелась.

 — Тебя нет уже почти час. Люди спрашивают, где ты.

 — Сейчас иду. — Но вместо этого он тяжело опустился на кровать. — Еще минуту.

 Она пересекла комнату, подошла к нему.

 — Так сильно болит?

 — Бывало и хуже.

 — Может, тебе прилечь на несколько минут?

 — Ну нет, отлеживаться в постели на свадьбе лучшего друга я не собираюсь! Разве что ты составишь мне компанию.

 — Мысль соблазнительная. Когда вижу мужчину в смокинге, всегда хочется его раздеть.

 — Должно быть, метрдотели тебя обожают.

 — Ну вот, начал отпускать дурацкие шутки — значит, тебе уже полегче.

 — Я бы сказал, мне просто прекрасно. Учитывая, что еще и суток не прошло, как я рожал.

 Лина поджала губы.

 — Дорогой, скажи, пожалуйста, сколько ты выпил сегодня?

 — Гораздо меньше, чем хотелось бы. Лина, помнишь твою теорию, что в прошлой жизни я был Абигайль Мане? Так вот, послушай, что мне сегодня приснилось. Я был в спальне — в той самой спальне, первой по коридору. Лежал в кровати, которую видел там несколько раз, хотя ее там нет, — в кровати Абигайль. Бушевала гроза, лил дождь. Абигайль рожала. И я не со стороны на это смотрел, Лина — нет, я был ею, я чувствовал то же, что и она: и, должен тебе сказать, роды — это не прогулка при луне! Те женщины, что в наше время рожают без обезболивающих, должно быть, сумасшедшие! Клянусь тебе, перед этим меркнут все пытки инквизиции, и…

 — Значит, тебе приснилось, что ты Абигайль?

 — Не просто приснилось, Лина. Похоже, я действительно там был. Не знаю, что это — воспоминание или галлюцинация, но все происходило так ясно, так ярко, как наяву! Я помню бурю, помню, как мне было страшно, помню, как я думала об одном и желала одного — чтобы мой ребенок благополучно появился на свет… — Он резко остановился. — Господи, что я несу! Безумие какое-то!

 Она села с ним рядом.

 — Нет. Нет, это совсем не безумие. Продолжай.

 — Я слышала… слышал голоса. Там были другие женщины, они помогали мне. Одна из них — моя ровесница, то есть ровесница Абигайль. И сейчас чувствую, как по лицу у меня стекают струйки пота. И усталость — страшное изнеможение. А потом это невероятное, ни на что не похожее чувство, когда тебя словно разрывает пополам, и в следующий миг — огромное облегчение. Проходит боль, проходит все. Ты знаешь: все позади. Свершилось чудо: новая жизнь пришла в мир. Как это описать? Это благоговение, это прилив радости и гордости, когда впервые берешь на руки свое дитя…

 Он взглянул вниз, на свои руки. Лина не сводила с него глаз.

 — Я и сейчас словно вижу ее, — прошептал он. — Вижу свою малышку. Такая смешная — красная, сморщенная, кричит сердито, наморщив носик. У нее темные волосики и синие глаза. Ротик, как розовый бутон, крохотные пальчики. Я смотрю на нее и думаю: десять пальчиков на руках, десять на ногах. Она — само совершенство. Мой цветочек, моя прекрасная роза.

 Он поднял взгляд на Лину.

 — Мари-Роз, твоя прапрабабушка, — проговорил он медленно и раздельно. — Мари-Роз, наша с тобой дочь.