18

 В число обязанностей шафера, полагал Деклан, входит не только организовать мальчишник, но и оставаться на нем до самого печального конца.

 Печальный конец настиг их с Реми в какой-то дыре на задворках Французского квартала, где спиртное прожигало дыры в желудке, а стриптизерши приближались к пенсионному возрасту. Но это уже никого не смущало.

 Движимый великодушием, Деклан засунул последний доллар за бретельку потного лифчика какой-то толстухи, а затем повернулся к Реми и потянул его за руку.

 — Вставай, п-приятель. Нам пора.

 Реми смотрел на него совершенно остекленевшими глазами.

 — А? Что? Уже утро?

 — П-почти.

 Крепко держась за руки — не столько из дружеских чувств, сколько из чувства самосохранения, — они выбрались наружу. Реми завертел головой, словно кукла на шарнирах.

 — А г-г-где все?

 — Да как-то незаметно разбрелись, наверное…

 Реми растянул губы в улыбке.

 — Ух ты, Дек, поздравляю — только мы дошли до финиша!

 — Финиш еще впереди. Последняя часть дистанции — самая трудная… и опасная! — Он схватил Реми за плечо, и очень вовремя — тот как раз собрался рухнуть в лужу. — Мне кажется, или земное тяготение и вправду усилилось раза в три?

 — Я хочу еще! Пошли еще посмотрим на голых баб!

 — Хватит с тебя голых баб, поехали домой!

 — Через три дня я женюсь. Или не три… раз, два… — И Реми принялся считать по пальцам. На пальцах почему-то получилось четыре. — И все — не гулять мне больше по девочкам! Ни-ко-гда! — Он скорбно оглядел предутренний пейзаж, мягко подсвеченный фонарями и затуманенный моросящим дождем. — Дек, дружище, давай найдем девочек, а?

 — Каких еще девочек? Домой пора.

 — Ох, и правда, какие девочки, я же через три дня женюсь! Женюсь на моей Эффи, лучшей в мире… Где она? Эффи! — Пьяный вопль его гулко разнесся по тихим улочкам.

 — «Лесси, к ноге!» — подхватил Деклан и, сраженный собственным остроумием, плюхнулся наземь. — А что, может, не надо домой? Может, прямо здесь поспим?

 — Нет, я хочу к Эффи! Буду любить мою золотую девочку, пока…

 — «Любить»? Да у тебя сейчас и гидравлической помпой не поднимешь!

 — Спорим? — И Реми потянулся к ширинке, но тут у Деклана хватило ума его остановить.

 — Хватит, хватит, а то нас сейчас арестуют за экс… эксги… как это называется?

 — Пусть попробуют! Мы же адвокаты!

 — Говори за себя. Вот что: такси! Нам надо найти такси!

 — На такси — к Эффи! Где моя невеста?

 — Дома в кровати, как любая нормальная женщина в… — Схватив Реми за запястье, он развернул его руку с часами и попытался установить точное время, но не установил. — В такой час Лина, наверное, тоже спит. А знаешь, Лина думает, что я женщина.

 — Чего? Она что, застукала тебя перед зеркалом в своем лифчике?

 — Ну ты козел! Напомни мне завтра, я тебя за это вздую! Да нет, она считает, что в прошлой жизни я был Аби…

 Но Реми его уже не слышал — неверными шагами он двинулся на край тротуара, согнулся, упершись руками в колени. Затем медленно выпрямился.

 — Ложная тревога… на этот раз.

 — Это хорошо. Эй, такси! — Заметив такси, Деклан замахал обеими руками. — Слава богу! Ты первый. — И он практически впихнул Реми в машину, а сам сел следом.

 — А где я живу? — осоловело вопросил Реми. — Странно, всегда знал, где я живу! А сейчас вдруг забыл! Давай позвоним Эффи и спросим!

 К счастью, Деклан ухитрился вспомнить его адрес. Реми задремал у него на плече, а Деклан старался не заснуть, помня, что должен исполнить последнюю обязанность шафера на сегодняшний день: доставить жениха домой живым и невредимым.

 Едва такси остановилось у дверей, он выпихнул Реми из машины и вылез следом. Тот остановился на краю тротуара, с трудом держась на ногах и протирая глаза.

 — Где это я? Ой, да это же мой дом!

 — Вот именно. Дальше сам доберешься? — уточнил Деклан.

 — И унесу в себе все шесть галлонов выпивки… — Реми повернулся к Деклану и наградил его смачным поцелуем в губы. — Спасибо, дружище! А жаль, что ты не Абигайль — тогда бы ты тоже мог мне показать сись…

 — Иди, иди! — поторопил его Деклан.

 — Ты самый лучший шафер на свете! И мальчишник у меня получился лучший из всех мальчишников в истории человечества! А теперь пойду поблюю и лягу спать…

 — Давай-давай. Спокойной ночи. Подождем, пока он войдет, — попросил Деклан таксиста и не без удивления наблюдал за тем, как раздвоившийся Реми нетвердым шагом входит в раздвоившуюся дверь.

 — Ладно. Дальше он сам. Знаете, где старый Дом Мане?

 Таксист удивленно воззрился на него.

 — Вроде бы знаю…

 — Я там живу. Отвезите меня домой.

 — Это неблизко. — Водитель развернулся и обозрел Деклана с головы до ног внимательным взглядом. — У вас найдется чем заплатить?

 — Да у меня денег полно! Я же… миллионер! — Деклан сунул руку в карман, вытащил оттуда пачку купюр. Широкий жест — и зеленые бумажки разлетелись по салону. — Вот сколько!

 — Ясно, — покачал головой таксист, выруливая на дорогу. — Похоже, неслабо оторвались сегодня?

 — Это уж точно! — подтвердил Деклан и рухнул на сиденье лицом вниз.

 

 Когда Деклан очнулся, он по-прежнему лежал лицом вниз. В голове у него гремел оркестр с сильным преобладанием ударных, во рту, похоже, расположился целый песчаный пляж, а язык, вопреки всем законам биологии, был покрыт шерстью.

 Кроме того, какой-то мучитель воткнул ему под веки раскаленные иглы.

 — Мария, Матерь Божья, молись за нас, грешников…

 — Молитвы тебя не спасут. Повернись-ка на спину — медленно, осторожно, глаза пока не открывай.

 — Я умираю! Позови священника!

 — Тихо, тихо! Лина о тебе позаботится. — Едва удерживаясь от смеха, она помогла ему перевернуться на спину, поддержала его голову. — Открой-ка рот и выпей лекарство.

 Деклан ощутил во рту какую-то тошнотворную дрянь. Мерзейшее на вкус снадобье проложило себе путь по шерстяному языку, между песчаных дюн в горле и обожгло желудок. Деклан замотал головой, отпихивая ложку, и открыл глаза.

 И на смертном одре он будет отрицать, что звук, вырвавшийся из его глотки в эту секунду, постыдно напоминал девчоночий визг!

 Лина сочувственно поцокала языком.

 — Я же сказала: глаза пока не открывай!

 — Глаза? Какие глаза?! Они у меня еще есть?!

 — Давай-ка, глотай остальное.

 — Ни за что! Изыди, ведьма, вместе со своей отравой!

 — Ай-яй-яй! Кто же так разговаривает с ангелом-спасителем, прилетевшим поднять тебя с одра смерти?

 Деклан со стоном повернулся на бок, закрыл лицо подушкой.

 — Как ты узнала, что я умираю? — невнятно пробормотал он.

 — Мне позвонила Эффи.

 — A-а. А когда похороны Реми?

 — Реми очень повезло — он женится на девушке терпеливой, понимающей и с чувством юмора. Сколько стриптиз-клубов вы вчера обошли?

 — Все. В штате.

 — Теперь понятно, откуда у тебя на щеке сердечко из фольги!

 — Неправда! — Однако, заерзав под подушкой, он понял, что Лина права. — Боже мой! Прикончите меня кто-нибудь!

 — Пожалуйста! — Лина слегка прижала подушку к его лицу и от души расхохоталась, глядя, как Деклан судорожно замахал руками.

 — Эй, это не смешно! — рявкнул он, гневно уставившись на нее налитыми кровью глазами.

 — Вот тут ты ошибаешься, дорогой! — еле выговорила Лина. Деклан сейчас и вправду был уморителен — в измятой, залитой вином рубашке, всклокоченный, со свирепой опухшей физиономией, да еще и с розовым сердечком на щеке!

 — Ничего, сейчас тебе станет получше. Не то чтобы совсем хорошо, но встать сможешь. Прими душ, поешь чего-нибудь и через два-три часа будешь в норме.

 Мучительно сглотнув, Деклан вдруг обнаружил, что шерсть на языке исчезла. Впрочем, пока было непонятно, к лучшему это или наоборот.

 — Чем ты меня напоила?

 — Лучше тебе не знать. Но я туда добавила четыре аспиринки, так что больше аспирин не пей. А я пойду вниз, сделаю тебе омлет и поджарю тосты.

 — С чего это ты так обо мне хлопочешь?

 — Уж очень вид у тебя несчастный. Прямо хочется обнять и пожалеть. — Она нагнулась, чтобы его поцеловать, но тут же отпрянула, замахав рукой перед носом. — Фу! Сначала почисти зубы, изо рта у тебя несет, как…

 — Да кто тебя просил?

 — И не только изо рта. Вымойся как следует и переоденься в чистое. — Она поднялась на ноги. — Кстати, почему в доме никого нет?

 — Потому что я предчувствовал, чем закончится этот чертов мальчишник. И всех предупредил: кто явится раньше трех — расстреляю без суда и следствия.

 Лина взглянула на часы.

 — Что ж, пара часов у тебя в запасе есть.

 — Кстати, тебя это тоже касается. Вот дай только вылезти из кровати и разыскать пистолет…

 Лина вздернула бровь.

 — Жду тебя на кухне, голубчик. Приходи вместе со своим пистолетом… если, конечно, ты еще не разучился им пользоваться.

 — Ты на что это намекаешь?! — крикнул Деклан ей вслед и тут же пожалел о том, что повысил голос. Взявшись обеими руками за голову, он со стоном сполз с кровати.

 Спускаясь по лестнице, Лина невольно хихикала. Громко расхохоталась, когда где-то у нее над головой хлопнула дверь. «Держу пари, он тут же об этом пожалел!» — подумала она, но в следующую минуту дверь хлопнула еще дважды. Со всей силы.

 Ах вот оно что! Да, привидений угрозой расстрела не вразумишь.

 — Бушуйте сколько влезет, — громко проговорила она, направляясь на кухню. — Меня не испугаете!

 Когда она проходила мимо библиотеки, запертая дверь ее задрожала, словно кто-то по ту сторону двери ломился на свободу. Лина пожала плечами и прошла мимо. Если уж Деклан с похмелья ей нестрашен, что говорить о каких-то скандальных призраках!

 «И все-таки он очень милый, — думала она, разыскивая кофе. — Даже сейчас. Нет, особенно сейчас — такой весь несчастный, страдающий… и с розовым сердечком на щеке!»

 При виде женщины в неглиже мужчины по- чему-то стремительно теряют рассудок. А поставь перед мужиком целый взвод женщин, готовых раздеться под музыку, — и он за пять минут превратится в одноклеточное!

 Лина смолола кофе, засыпала его в кофеварку, начала взбивать яйца… и в этот момент ей вдруг пришло в голову: впервые в жизни она готовит завтрак для мужчины, с которым накануне не спала.

 Ну и ну!

 Мало того, хлопочет на кухне ради похмельного мужика, который только что на нее нагавкал. «Совсем на меня не похоже. Лина, что с тобой?»

 Всего час назад, слушая, как Эффи хлопочет над страждущим Реми, она с усмешкой думала: похоже, от любви люди и вправду теряют рассудок. И вот теперь, и часа не прошло, — сама делает для Деклана то же самое!

 Она выглянула в окно. Лишь несколько месяцев назад здесь царило неприглядное запустение, а теперь сад радовал взор буйной зеленью и пряно пахнущими цветами.

 Не то же ли случилось с ее душой?

 Как ни запиралась она, Деклан умудрился миновать все замки и засовы и прочно обосновался в ее сердце.

 Она его любит, хоть и совсем этому не рада: это чувство порождает в ней смертельный страх.

 Он разбудил в ней грезы юности, которые она считала навсегда и безвозвратно погибшими. Мечты, окрашенные любовью, надеждой, верой. Вот они стоят перед ней — сверкают так, что на них больно смотреть, ослепляют взор, отвыкший от ярких красок.

 Манят к себе, неодолимо влекут. И пугают так, как ничто и никогда не пугало.

 Он хочет, чтобы они стали мужем и женой. Но Лина давно не верит клятвам и обетам. Разве лишь тем, что скрепляются кровью…

 Но как на это отважиться?

 — Хотела бы я решиться, — прошептала она. — Хотела бы победить страх ради него…

 В этот миг дверца буфета распахнулась. Большая голубая кружка слетела с полки и грохнулась об пол у самых ее ног.

 Лину осыпало дождем осколков. Она отпрыгнула, сердце молотом билось в груди. Словно завороженная, смотрела она, как на ноге набухает капелька крови.

 — A-а! Тебе, значит, это не по душе? — тихо проговорила она, оглядываясь вокруг себя. — Не хочешь, чтобы мы были вместе? Что ж, посмотрим, кто победит! Посмотрим! Я не боюсь! Я решилась!

 Подняв с пола острый осколок, резким движением она взрезала себе подушечку большого пальца, подняла руку вверх, глядя на стекающую на пол кровь.

 — Люсьен был слаб, но я буду сильнее! Если я полюблю и поклянусь в верности, то сдержу свою клятву!

 Вдруг, словно пробудив ее от сна, издали донесся перезвон колокольчиков. Звуки вальса — первые ноты той самой мелодии, что и для Деклана, и для нее неразрывно связана с этим домом! Лина замерла, объятая изумлением и трепетом.

 — О черт, да открой же эту проклятую дверь! — послышался сверху страдальческий вопль Деклана. — И пристукни того идиота, который там раззвонился!

 Дверь? Лина растерянно оглянулась. Так это дверной звонок? Деклан поставил звонок с мелодией вальса? Очень в его духе!

 — Еще раз на меня заорешь, — крикнула она, направляясь в холл, — и похмелье тебе раем покажется!

 — Не хочешь, чтобы на тебя орали, убирайся и дай мне умереть спокойно!

 — За мной не заржавеет! — в полный голос пообещала Лина. — Сейчас поднимусь и устрою тебе эвтаназию с особым цинизмом. А после этого как следует надеру задницу!

 На последней угрозе она распахнула дверь… и застыла, изумленно глядя на элегантную немолодую пару, чьи лица, никогда прежде не виденные, были ей тем не менее определенно знакомы. Особенно глаза изящной светловолосой дамы, с любопытством глядящие прямо на нее, — темно-серые, грозовые глаза.

 — Добрый день! Я Колин Фицджеральд. — Дама протянула Лине ухоженную руку. Улыбка у нее оказалась неожиданно симпатичная. — А вы? Если не ошибаюсь, вы хотите надрать задницу моему сыну; если так, хотелось бы прежде узнать ваше имя.

 — Мама?! — На верхней лестничной площадке показался Деклан — мокрый после душа, в одних трусах. — Мама! Папа! — Забыв о похмелье, он пулей слетел вниз и заключил обоих в медвежьи объятия. — Я думал, вы прилетите завтра!

 — У нас изменились планы. Ты что, только встал? — поинтересовалась Колин. — Вообще-то уже час дня.

 — У нас вчера был мальчишник. Море выпивки, девчонки… ну, сама понимаешь.

 — Девчонки? — И Колин перевела взгляд на Лину.

 — Нет-нет, это совсем другое! Это Лина. Мой ангел-хранитель. Примчалась спасать меня от похмелья. Познакомьтесь: Колин и Патрик Фицджеральд, Анджелина Симон.

 — Рад познакомиться. — Патрик Фицджеральд, статный и темноволосый, с благородной сединой на висках и проницательным взором голубых глаз, с искренней улыбкой пожал Лине руку.

 А в следующий миг прищурился, заметив ее кровоточащий палец.

 — Вы порезались?

 — Ерунда.

 — Как ерунда? Господи, Лина, у тебя же кровь течет! — В панике Деклан схватил ее за руку и практически силой уволок на кухню.

 — Это просто царапина! Деклан, прекрати! Не позорь меня перед своими родителями! Отпусти немедленно! — шипела она.

 — Помолчи! Дай я посмотрю, насколько глубоко!

 Патрик обернулся к жене.

 — Это и есть та девушка, на которой он собрался жениться?

 — По всей видимости, да. — Поджав губы, Колин переступила через порог, огляделась. — Что ж, посмотрим, как он здесь живет.

 — Хм, выглядит впечатляюще, ты не находишь?

 — Патрик, у меня есть глаза, дай мне получше рассмотреть.

 И эти самые глаза, пока Колин неторопливо шла по дому, подсказывали ей, что сын проделал здесь огромную работу.

 Нет, в его хорошем вкусе она не сомневалась. Но, судя по всему, что слышала Колин о Доме Мане, он много лет простоял пустым и заброшенным, фактически превратился в развалины. Однако то, что видела она здесь — отполированное дерево, начищенные до блеска полы, сияющие чистотой окна, старинная мебель, продуманные детали, создающие ощущение тепла и уюта, — на развалины совсем не походило.

 Наконец Фицджеральды добрались до кухни, где обнаружили своего сына, хлопочущего над пораненным пальцем девушки, очень красивой и, кажется, чертовски недовольной. Судя по выражению лица, она была вполне готова выполнить ту угрозу, которую они слышали, стоя в дверях.

 — Прошу прощения. — Лина отодвинула Деклана локтем и вежливо улыбнулась его родителям. — Я разбила чашку, только и всего. Очень рада с вами познакомиться.

 — Надо смазать йодом и перевязать! — сообщил Деклан, роясь в буфете.

 — Ради бога, не суетись! Можно подумать, я себе руку отрезала. И смотри себе под ноги, не то наступишь на осколок и сам начнешь истекать кровью! Мне очень жаль, что не даю вам как следует поздороваться с сыном после долгой разлуки, — обратилась она к его родителям. — Сейчас подмету осколки и пойду.

 — Куда это ты пойдешь? — поинтересовался Деклан. — Ты же обещала мне завтрак!

 Лина заскрипела зубами — одна надежда, что родители Деклана этого не услышали.

 — То, что в миске, вылей на противень и поставь в духовку — вот тебе и завтрак. — Она открыла дверь чулана. — И, может быть, предложишь своим родителям кофе или еще чего-нибудь после долгой дороги? Мне-то казалось, они привили тебе хорошие манеры.

 — Мне тоже, — подтвердила Колин.

 — Прошу прощения. Когда вижу, как любимая женщина истекает кровью, это меня немного отвлекает.

 — Деклан! — негромко, но с явной угрозой в голосе проговорила Лина.

 — Кофе — отличная мысль! — весело проговорил Патрик. — Мы прямо из аэропорта. Нам не терпелось увидеть твой дом — и тебя, Деклан, — добавил он, подмигнув.

 — А где ваш багаж?

 — Отправили в гостиницу. Сынок, дом просто огромный! Не слишком ли велик для тебя одного?

 — Мы с Линой планируем четверых детей.

 С грохотом выбросив осколки в мусорное ведро, Лина резко обернулась к нему.

 — Ладно, ладно, троих, — поспешно проговорил Деклан. — Но это последнее предложение.

 — Так, с меня хватит! — Она сунула ему в руки метелку и совок. — Остальное соберешь сам! Надеюсь, вам понравится в наших краях, — сухо проговорила она, обращаясь к Колин и Патрику. — А теперь прошу извинить, я опаздываю на работу.

 И вылетела на улицу через заднюю дверь, с трудом подавив искушение что есть силы захлопнуть ее за собой.

 — Ну разве она не прелесть? — улыбаясь во весь рот, поинтересовался Деклан. — Просто чудо, правда?

 — Ты поставил ее в неловкое положение, — упрекнула его Колин. — И по-моему, сильно разозлил.

 — Вот и отлично. Я заметил, когда она на меня злится, это укрепляет наши отношения. А теперь присаживайтесь, налью вам кофе, а потом устрою экскурсию по дому.

 

 Час спустя Деклан с матерью сидели на галерее позади дома, а Патрик, проигравший спор, готовил на всех бутерброды.

 Похмелье быстро рассеивалось — видимо, благодарить за это следовало Лину с ее таинственным снадобьем. И еще радость от приезда родителей.

 Как же ему их не хватало! Только сейчас, увидев отца и мать, Деклан понял, как скучал по ним все эти месяцы.

 — Ну что, — спросил он мать после долгого молчания, — скажешь наконец, что ты обо всем этом думаешь?

 — Конечно. — Но Колин все молчала, покачиваясь в кресле и глядя куда-то вдаль, в густую зелень сада. — Как у тебя здесь тепло! А ведь еще весна.

 — Вообще-то сегодня довольно прохладный день. Вам надо было приехать пару дней назад — на асфальте в городе можно было яичницу жарить!

 В голосе его она расслышала нотку гордости.

 — Да, ты никогда не любил холод. Даже когда мы ездили кататься на лыжах, ты предпочитал проводить целые дни в гостинице, поближе к камину.

 — Лыжи — изобретение снобов, притворяющихся, что им нравится снег.

 — Что ж, тогда в этот сезон я тебя в Вермонт не приглашаю. — Она накрыла его руку своей. — Прекрасный дом, Деклан. Даже то, к чему ты еще не успел приложить руки, по-своему прекрасно. Я привыкла думать, что твоя любовь к строительству просто хобби, безобидное увлечение. Честно говоря, так думать было мне проще. Пока ты оставался юристом, была надежда, что ты останешься в Бостоне, с нами. А я не хотела тебя отпускать и не стыжусь этого: ведь ты мое дитя, — добавила она с гордостью, и Деклан вдруг ощутил, как эти слова тронули его до глубины души.

 — Не обязательно жить в Бостоне, чтобы вас любить.

 Она покачала головой:

 — Теперь ты не сможешь заскочить к нам невзначай перед обедом, мы не сможем случайно встретиться — в ресторане, на приеме или в театре. Что это для меня значит, ты поймешь, когда обзаведешься своими тремя или четырьмя детьми.

 — Мама, я не хочу тебя огорчать.

 — А я не могу не огорчаться, глупенький, я ведь тебя люблю, верно?

 — Тебе виднее, — с улыбкой отозвался он.

 Она взглянула на него — глаза в глаза.

 — К счастью для нас обоих, я действительно тебя люблю. Достаточно сильно, чтобы отпустить. Ты нашел свое место в жизни, и оно здесь. Я бы предпочла, чтобы сложилось иначе, но что есть, то есть. Рада за тебя и, хоть мне и больно, не стану тебе мешать.

 — Спасибо. — Он наклонился к матери и поцеловал.

 — А что касается этой женщины…

 — Ее зовут Лина.

 — Деклан, я знаю, как ее зовут, — сухо ответила Колин. — Но, как будущей свекрови, мне положено называть невестку «этой женщиной», пока не познакомлюсь с ней получше. Так вот, что касается этой женщины: совсем не так я представляла себе твою будущую жену. Но я и жизнь твою представляла совсем иначе. Мне думалось, что ты сделаешь карьеру в юриспруденции, купишь себе дом в пригороде, недалеко от загородного клуба. В такой сценарий отлично вписывалась Джессика. Она очень неплохо играет в теннис и в бридж, вполне могла бы руководить каким-нибудь благотворительным обществом…

 — Мама, может, тебе ее удочерить?

 — Не перебивай меня, Деклан, — отозвалась Колин, и в мягком голосе ее прозвучала сталь. Будь здесь Лина, этот тон она узнала бы сразу. — Я еще не закончила. Итак, Джессика идеально подходила мне, но, увы, совершенно не подходила тебе. Ты не был с ней счастлив. Я заметила это еще до вашего разрыва. Старалась об этом не думать, но меня это беспокоило. И, когда ты разорвал помолвку, хоть я и пыталась себя убедить, что это обычное предсвадебное волнение, в глубине души я понимала, что дело куда серьезнее.

 — Вот как? А мне не могла об этом сказать? Хотя бы намекнуть?

 — Может, и могла, но не решалась. Видишь ли, мне было страшно.

 — Страшно? Тебе?!

 — Не кричите на мать, молодой человек. Особенно сейчас, когда мать в чувствительном настроении. Да, мне было страшно — за тебя. Ты всегда был таким энергичным, жизнерадостным, живым, острым на язык, и это меня радовало. В тебе был, я бы сказала, какой-то внутренний свет. И вдруг я увидела, что этот свет меркнет. Потом ты уехал, а сейчас, я вижу, этот свет к тебе вернулся. Я вижу его в твоих глазах, когда ты смотришь на Лину.

 — Ага, ты все-таки назвала ее Линой! — Он взял руку Колин, прижался к ней щекой.

 — Случайно. Насчет нее у меня пока нет определенного мнения. И, уверяю тебя, у нее насчет меня и твоего отца тоже мнение пока не сложилось. Так что советую тебе не суетиться и дать нам время получше узнать друг друга.

 Колин вытянула ноги, откинулась на спинку кресла.

 — Патрик! Куда ты пропал — сидишь в засаде и караулишь мясо?

 Деклан, рассмеявшись, поцеловал ее руку.

 — Как же я люблю вас обоих!

 — А мы — тебя. — Мать сжала его руку. — Сами не знаем почему.

 

 В эту ночь ему приснилась буря. И боль — смертная боль, предвестница рождения.

 Ветер и ливень рвались в окна. Боль разрывала его тело изнутри, и он плакал и кричал, не стыдясь ни крика, ни слез.

 Слезы, смешанные с потом, текли по его лицу… ее лицу. Ибо тело его было телом женщины, но он ощущал ее боль как свою.

 Золотистый газовый свет заливал спальню. В камине трещали поленья. Ветер разъяренным зверем бился в окно, а во чреве у нее — у него? — нетерпеливо, торопясь наружу, билась новая жизнь.

 Новая судорога боли скрутила ее тело. Глядя перед собой невидящими глазами, она содрогалась на кровати и вопила, как раненый зверь, яростным первобытным воплем.

 — Тужься, Абби, тужься! Уже почти…

 Как же она устала! Сколько можно терпеть эту боль? Но Абигайль стиснула зубы. Все силы ее, все ее обезумевшее существо сосредоточилось на одной чудесной задаче.

 Ребенок. Их с Люсьеном ребенок должен явиться в этот мир. Она собрала все оставшиеся силы. Жизнь их ребенка зависит от нее.

 — Головка! Головка показалась! Вижу волосики! Давай еще, Абби! Постарайся, милая!

 Теперь она уже не кричала — она смеялась, хоть и истерическим смехом. Приподнявшись на локтях, откинула голову. Новая волна несказанной боли прокатилась по телу.

 Сейчас, понимала она, сейчас. Еще мгновение — и она принесет этому миру величайший дар, на какой способна лишь женщина. Через нее явится во вселенную новый человек, чудесное дитя, которому предстоит долгая счастливая жизнь.

 И — сквозь боль, сквозь гром, сквозь сверкание молний — она напрягалась и тужилась, пока ребенок не отделился от ее тела.

 — Это девочка! Какая красавица!

 В одно мгновение боль была забыта. Долгие часы страданий забылись, вытесненные вспышкой радости. Плача от счастья, Абигайль протянула руки и приняла крошечную малышку, победным криком заявившую, что она пришла в этот мир.

 — Мой цветочек! Моя милая Мари-Роз! Скажите Люсьену! Скорее, скорее позовите его сюда!

 Улыбаясь нетерпению матери и сердитым крикам малютки, повитуха и служанки сперва умыли мать и ребенка.

 Наконец в спальню вошел Люсьен. В глазах его стояли слезы. Дрожащей рукой сжал он слабую руку жены, перевел взгляд на дочь — и на лице его отразился благоговейный трепет.

 Тогда-то Абигайль произнесла ту клятву, что родилась у нее в сердце, едва она взяла на руки малютку Мари-Роз.

 — Люсьен, это наша дочь. Что бы ни случилось с нами, ее мы сбережем. Она будет жить долго и счастливо. Обещай мне, что всегда будешь ее любить, всегда будешь заботиться о ней!

 — Конечно! Как она прекрасна, Абби. Две мои любимые женщины, как же я люблю вас обеих!

 — Скажи это, пожалуйста. Мне нужно услышать от тебя эти слова.

 Сжимая руку жены, другой рукой Люсьен осторожно коснулся теплой младенческой щечки.

 — Я буду любить ее всегда. Любить и беречь. Что бы ни случилось. Клянусь.