• Следствие ведет Ева Даллас, #18

11

 Ссутулившийся Хастингс сидел у шаткого стола в комнате для допросов «С» и старательно делал вид, что ему скучно. О том, что он изнывает от жары, говорили только капли пота на его висках.

 Ева опустилась в кресло напротив и дружески улыбнулась:

 – Привет. Спасибо, что заехали.

 – Поцелуйте меня в задницу.

 – Это очень соблазнительно, но боюсь, что столь тесные контакты не предусмотрены инструкцией.

 – Если вы пнули меня в яйца, то сможете и поцеловать в зад.

 – Правила есть правила. – Ева откинулась на спинку кресла и покосилась на помощницу: – Пибоди, ты не принесешь нашему гостю воды? Тут жарко.

 – Плевать мне на жару.

 – Мне тоже. Люди всю зиму хнычут и жалуются на холод, а когда зима проходит, они начинают хныкать и жаловаться на жару. На них не угодишь.

 – Черт побери, люди хнычут и жалуются на все подряд. – Хастингс взял принесенный Пибоди стакан воды и опорожнил его одним глотком. – Именно поэтому они и болваны.

 – Не смею спорить. Ну что ж, со светской беседой покончено, пора переходить к формальностям. Начинаем запись. Лейтенант Ева Даллас и сержант Делия Пибоди опрашивают Дирка Хастингса по делам номер Х-23987 и Х-23992. – Она ввела время дня, дату, зачитала права. – Хастингс, вам понятны ваши права и обязанности?

 – Понятны. Вы притащили меня сюда и помешали работать. Вчера вы сделали то же самое. Я уже рассказал вам все, что знал. Я не отказывался сотрудничать.

 – Вы вообще очень сговорчивый человек. – Ева достала копии снимков, присланных Надин, и бросила их на стол так, что перед Хастингсом легла фотография Кенби Сулу. – Посмотрите как следует и расскажите все, что вы знаете об этом человеке.

 Тучный Хастингс пошевелился, и стул под ним зловеще затрещал. Он взял двумя пухлыми пальцами сначала один снимок, потом второй и по очереди поднес их к глазам.

 – Я знаю, что это не моя работа. Хорошие фотографии, хотя лично я сделал бы моментальный снимок по-другому. Расположил бы источник света напротив глаз. У парнишки чудесные глаза, их нужно подчеркнуть. Были чудесные глаза, – поправился он, глядя на посмертный портрет.

 – Хастингс, что вы делали вчера вечером?

 Он продолжал смотреть на портрет, где мертвому была придана танцевальная поза.

 – Работал. Ел. Спал.

 – Один?

 – Я был сыт людьми по горло… Я снимал этого парнишку. Танцор. Балетная труппа. Нет, черт побери, это были не профессионалы. Студенты. Я снимал его. Какое лицо, какие глаза! Хорошая фигура, но самое главное – это глаза. Я снимал его, – повторил он и посмотрел на Еву. – Как и девушку. Проклятие, что происходит?

 – Вы меня спрашиваете?

 – Я ничего не понимаю, черт побери! – Он вскочил так порывисто, что рука Пибоди легла на рукоятку лазерного парализатора. И осталась там, когда Ева покачала головой.

 Хастингс метался по комнате, как медведь в клетке.

 – Безумие, вот что это такое! Проклятый псих! Я снимал парнишку… где же это было? Где? В Джульярде! Ха, Джульярд… Куча самонадеянных девиц, вообразивших, что станут примадоннами, но они хорошо платят. А у парнишки было такое лицо… Я сразу выделил его, чтобы сделать несколько снимков. Когда это было? Весной. Апрель. Может быть, май. Да не помню я, черт побери!

 Он снова плюхнулся на стул и сжал руками голову.

 – О господи… господи…

 – Вы приводили его к себе в студию?

 – Нет. Хотя дал ему свою визитную карточку. Сказал, чтобы он связался со мной, если хочет заработать в качестве фотомодели. Я помню, что он очень непринужденно держался перед объективом. Это дано не каждому. Он сказал: может быть. Особенно если я соглашусь сделать несколько его портретов для рекламы.

 – Он связался с вами?

 – Нет. Не знаю, приходил ли он в студию. Этой ерундой занимается Люсия. Во всяком случае, я больше его не видел.

 – Кто-нибудь был с вами во время съемок в Джульярде?

 – Да. Не помню, кто именно. Такой же идиот, как и все остальные.

 – Тот же идиот, который был с вами на январской свадьбе, где вы сфотографировали Рэйчел Хоуард?

 – Едва ли. Так долго они у меня не держатся. – Он слегка усмехнулся. – Я человек темпераментный.

 – И не говорите… Кто имел доступ к вашим файлам на дискетах?

 – Никто. В принципе никто, но человек, который в этом разбирается, мог бы… – Хастингс пожал плечами. – Я не обращаю на это внимания. Мне никогда не приходило в голову, что на это нужно обращать внимание.

 Он подтолкнул фотографии к Еве.

 – Я не звонил адвокату.

 – Я так и поняла. Почему, Хастингс?

 – Потому что это задело меня за живое. Кроме того, я ненавижу адвокатов.

 – Вы ненавидите всех.

 – Да, это правда. – Он потер лицо руками, а потом уронил их на стол. – Я не убивал этих детей. Эта девочка с чудесной улыбкой, этот мальчик с чудесными глазами… Я бы никогда не смог погасить их свет. – Он наклонился вперед. – Как художник, я бы хотел знать, что станет с этой улыбкой через пять лет или с этими глазами через десять. Хотел бы увидеть и запечатлеть это. А как человек, я не принимаю убийства. Зачем убивать людей, если можно просто не обращать на них внимания?

 Ева повторила его движение как в зеркале, тоже наклонившись вперед.

 – А как быть с их светом? Вам не хочется его присвоить? Взять их сияющий свет, пока они юны и невинны. Втянуть его в себя через объектив. И тогда он навсегда останется вашим.

 Хастингс уставился на нее и дважды мигнул.

 – Вы что, смеетесь надо мной, черт побери? Где вы набрались этой чуши насчет колдовства?

 Чудовищность ситуации не помешала Еве рассмеяться.

 – Вы мне нравитесь, Хастингс. Но я не уверена, что это чувство взаимно. Мы снова проверим ваши файлы и постараемся найти снимки Кенби Сулу.

 – Что ж, приходите. Можете привести с собой всю родню. И даже собачку прихватить.

 – У меня кот. Я договорилась, что через двадцать минут вы пройдете проверку на детекторе лжи. Сержант проводит вас в приемную.

 – Это все?

 – Пока все. Есть какие-нибудь вопросы или заявления, которые вы хотите включить в протокол?

 – Да, вопрос есть. Вопрос на миллион долларов, Даллас. Долго ли мне ломать голову над тем, кто будет следующим? Долго ли мне ломать голову над тем, кого из людей, которых я снимал, ждет смерть?

 – У меня нет ответа. Допрос окончен.

* * *

 – Вы верите ему. – Пибоди залезла в машину и села рядом. – Безо всякого детектора лжи.

 – Да. Он имеет какое-то отношение к этим убийствам, но не совершал их. И узнает следующую жертву в лицо. – «Опознает ее. И это будет ему дорого стоить», – подумала Ева. Она уже видела, как искажалась от горя его неприятная физиономия.

 – Убийца – человек, который его знает. Или как минимум знает его работы. Восхищается им и либо завидует, либо… считает, что он сам фотографирует лучше.

 Она обдумывала эту мысль, выезжая из гаража.

 – Кто-то, кто не сумел добиться такого же успеха. Как у критики, так и у заказчиков.

 – Конкурент.

 – Может быть. Или тот, кто ставит искусство выше коммерции. Он хочет признания, иначе хранил бы фотографии для себя. Но он посылает их в средства массовой информации.

 Ева снова вспомнила фрагменты текста, посланного Надин.

 «Какой свет! Какой сильный свет… Он окутывает меня как плащ. Питает меня. Он был гением, этот юноша с фигурой танцора и душой художника. Теперь он – это я. То, чем был он, будет всегда жить во мне».

 Снова свет, подумала Ева, а за ним следует тень.

 «Теперь в них никогда не будет тьмы. Никаких теней, которые застилают свет. Это мой дар им. Их дар мне. А когда все завершится, когда все будет закончено, это станет нашим даром человечеству».

 – Он хочет, чтобы о его подвигах узнал весь мир. Артистическая натура, – продолжила Ева. – Хастингс или, по крайней мере, его работы стали для него трамплином. Мы опросим каждого, кто работал с Хастингсом в последний год.

 Пибоди вынула ноутбук, ввела команду и получила список.

 – На это понадобится время. Малый не шутил, когда говорил, что меняет помощников как туалетную бумагу. К ним придется добавить служащих, временных работников, фотомоделей, стилистов и так далее. Хотите начать с помощников?

 – Да. Но сначала съездим в компьютерный клуб. Оба раза сведения Надин были переданы оттуда. Это ниточка.

 

 Наступило время ланча. За столиками и в кабинках было полно студентов. Большинство собирались группами; остальные сидели за компьютерами поодиночке и жевали сандвичи.

 Ева увидела, что Стив Одри сбивается с ног, выполняя заказы на экзотические холодные напитки и кофе. Он узнал ее и коротко кивнул.

 – В летний семестр полдень – это час пик. – Он сунул покупателю что-то пенисто-голубое и вытер руки о передник, завязанный на бедрах. – Выпьете что-нибудь холодное?

 – Я бы не возражала против «Синего пламени», – быстро сказала Пибоди, знавшая нрав своей начальницы.

 – Будет сделано. – Он задвигал рычагами. – А что вам, лейтенант?

 – Сделайте перерыв.

 – Я заступил только час назад. И не могу сделать перерыв, пока…

 – Сделайте его немедленно.

 Стив щелкнул дозатором и схватил стакан.

 – Ладно, так и быть. Но только на пять минут, – сказал он, наполняя узкий стакан голубой жидкостью, заказанной Пибоди. – Иначе меня уволят.

 – Пяти минут хватит. Здесь есть какое-нибудь тихое место?

 – Только не в это время дня. – Он обвел взглядом толпу и куда-то показал подбородком. – Займите кабинку сзади, с правой стороны. Я приду через минуту, как только выполню заказы.

 Ева устремилась вперед; Пибоди, прихлебывая «Синее пламя», пошла за ней. Похоже, студенты отправлялись в клуб, как на сафари, и приходили, обремененные сумками и рюкзаками.

 Однако шкафчик Кенби Сулу в Линкольн-центре пустовал. Там не было ни сумки, ни рюкзака.

 Ева неторопливо обходила столики и подошла к кабинке одновременно с двумя студентами в ветровках.

 Ребята плюхнулись в кресла, посмотрели на нее и улыбнулись.

 – Вы проиграли. Мы моложе и быстрее.

 – А я старше, и у меня есть жетон. – Ева вынула его и ответила улыбкой на улыбку. – Может быть, заглянуть в ваши рюкзаки, а затем устроить личный досмотр?

 Они тут же собрали свои вещи и ушли.

 – Действительно, быстрые ребята.

 – Да. И сообразительные. Понимают, что я без всякого дурацкого напитка горю синим пламенем.

 Пибоди снова отхлебнула из стакана.

 – Не верьте названию. Он очень освежает и приводит в хорошее расположение духа. Впрочем, может быть, в этом виноват личный досмотр, который мы с Макнабом устроили друг другу сегодня ночью.

 Ева прижала пальцем запульсировавшую на щеке жилку.

 – Слава богу, что я еще ничего не успела съесть. Иначе меня вырвало бы.

 – А я думаю, что регулярный секс – это совсем не плохо. Он держит нас в тонусе.

 – Замолчи… Замолчи!

 – Ничего не могу поделать. Я счастлива.

 – Я могу испортить тебе настроение.

 Стив со стаканом прохладительного опустился в кресло рядом с Пибоди. Он сосал через соломинку что-то бледно-зеленое.

 – О'кей, пять минут у нас есть. – Он нажал кнопку, вокруг кабинки сомкнулся прозрачный пузырь, и наступила тишина. – Ах… отлично, – пробормотал Стив и снова припал к соломинке.

 – Что вы знаете о сообщении, переданном отсюда утром?

 У него расширились глаза.

 – Как, опять?

 – Здесь были специалисты из ОЭС. Они забрали компьютер и допросили вашего дневного управляющего.

 – Я пришел всего час назад, попал с корабля на бал и ничего не слышал. Кого-то снова убили?

 Ева вынула фотографию Кенби.

 – Узнаете его?

 – О господи… Не знаю. О господи… может быть. Не уверен. Он бывал у нас?

 – Успокойтесь, Стив.

 – Ага. Это ужасно. – Он вытер рот тыльной стороной ладони и снова посмотрел на снимок. – Похоже, парнишка бывал здесь. Он актер или что-то в этом роде?

 – Что-то в этом роде.

 – Вам нужно поговорить с Ширли. Она бредит театром и богемой.

 – Она здесь?

 – Да. Подождите минутку.

 Он открыл пузырь, выскользнул наружу и убежал. В кабинку вновь ворвался шум.

 – У них есть «хворост»! – воскликнула Пибоди и нажала на кнопку заказа, не дав Еве открыть рта. – Я чувствую снижение уровня сахара в крови!

 – У тебя еще весь день впереди.

 Стив вернулся с высокой тоненькой брюнеткой. Ее волосы были заплетены во множество тоненьких косичек, достигавших талии и перевязанных на концах черной лентой.

 В правом ухе у девушки серебрились четыре заклепки; с левого уха свисали три серебряные бусинки в форме капель.

 Она села рядом с Евой и хлопнула в ладоши, зазвенев кольцами, украшавшими каждый палец.

 – Стиви сказал, что вы коп.

 – Точно. – Ева нажала на кнопку, закрыв пузырь, и положила перед Ширли фотографию. – Вы его знаете?

 – Эй, так это же Легконогий! Я так прозвала его, потому что он танцор. Конечно. Он приходит пару раз в неделю. Обычно в перерыв для ланча или раннего обеда. Но несколько раз приходил и по уик-эндам, когда играла музыка. Он здорово танцует. Что он сделал?

 – С кем он обычно приходит?

 – В основном со своими театральными. Пару раз приглашал танцевать кого-то из посетительниц, но не одну и ту же. Он нормальный. В том смысле, что никогда не танцевал с другими парнями.

 – А кто-нибудь приглашал его?

 – Вообще-то нет. Он общается главным образом со знакомыми. И дает чаевые. – Она обменялась взглядами со Стивом. – Студенты – народ прижимистый, но Легконогий никогда не жмется. Похоже, из хорошей семьи. Никогда не видела, чтобы он с кем-то ссорился. От него не было никаких неприятностей.

 – Когда он был здесь в последний раз?

 – В мою смену? – Она поджала губы, накрашенные белой помадой. – Кажется, в пятницу. Тут играла потрясная холо-группа «Хард Крэш». Все были в слюнях. Легконогий был здесь в пятницу с однокурсниками из Джульярда. Помнишь, Стиви? Черт побери, когда он заводится, то танцует без передышки. Ты весь вечер смешивал им безалкогольных «Чародеев».

 – Да. Да, верно. – Стив посмотрел на фотографию и постучал пальцем по ее краешку. – Точно, «Чародеев». Я вспомнил.

 – Ну, мне пора. – Ширли протянула руку и открыла пузырь.

 – Мне тоже. – Стив поднял глаза и посмотрел на Еву. – Мы помогли вам?

 – Возможно. Спасибо. Пойдем, Пибоди.

 – Но мне только что принесли «хворост»!

 – Жизнь полна неприятных сюрпризов.

 Пока Ева вставала, Пибоди ссыпала «хворост» в салфетку.

 Делию утешала мысль, что еда на ходу калорий не прибавляет.

 Когда они вышли, Ева протянула руку, схватила кусочек «хвороста» и сунула в рот.

 – Без соли? – Она поморщилась. – Как ты можешь есть это без соли?

 – На соль мне не хватило времени… Жизнь полна неприятных сюрпризов, – мрачно добавила Пибоди.

* * *

 Они приступили к списку работавших в «Портографии». Опрашивая подозреваемых, Ева накапливала данные о Хастингсе. Дирк был маньяком, гением, невозможным человеком, безумным, но неотразимым – в зависимости от того, с кем она говорила.

 Одну из бывших помощниц Хастингса Ева застала на съемках в Гринпис-парке. Модели – мужчина и женщина – были облачены в то, что называлось «одеждой для активного спорта». Еве казалось, что они собрались путешествовать автостопом по пустыне: узенькие топы и шортики желто-коричневого цвета, ботинки с подковами и бейсболки с длинными козырьками.

 Эльза Рамирес – маленькая женщина с короткими темными кудряшками и смуглыми тонкими руками и ногами – сновала вокруг, строя мизансцены, подавая сигналы другим членам съемочной группы, раздавая бутылки с водой и выполняя все, что выпадало на ее долю.

 Поняв, что конца этому не предвидится, Ева шагнула вперед и положила руку на плечо фотографа.

 Плотная блондинка не была Хастингсом, но рычала не хуже.

 – Сделайте перерыв, – сказала ей Ева и предъявила жетон.

 – У нас есть разрешение. Эльза!

 – Рада за вас. Но я по другому поводу. Сделайте перерыв и посидите где-нибудь в тени, иначе потеряете времени вдвое больше. Я оцеплю место съемки красной лентой и попрошу свою помощницу проверить ваше разрешение. Эльза… – Ева поманила ее пальцем. – Пойдемте со мной.

 – Мы сняли площадку на час. – Эльза уже вынула из рюкзака документ. – Тут все правильно.

 – Это ни при чем. Расскажите мне о Дирке Хастингсе.

 Потное лицо Эльзы стало каменным.

 – Я не буду платить за стекло. Он сам бросил в меня бутылку. Чокнутый сукин сын! Он может подать на меня в суд, вы можете посадить меня, но за разбитое стекло я платить не буду!

 – Вы работали у него в феврале. С… – Ева стала листать свои записи. – С четвертого по восемнадцатое.

 – Да, и должна была бы получить плату как за участие в военных действиях. – Она достала из чехла на бедре бутылку и сделала глоток. – Я не возражаю против тяжелой работы – наоборот, люблю ее. Не возражаю против небольших стычек, потому что сама человек вспыльчивый. Но жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее на общение с психами.

 – Вы узнаете этого человека? – Ева протянула ей портрет Сулу.

 – Нет. Потрясающее лицо. Хороший снимок. Очень хороший. А что?

 – Во время работы у Хастингса вы имели доступ к его файлам?

 – Конечно. Ввод снимков в память компьютера и поиск фотографий, которые он хотел улучшить, были частью моей работы. А что? Он говорит, что я что-то украла? Украла его работу? Это чушь! Проклятие, я знала, что он чокнутый, но не думала, что он такой мстительный.

 – Нет, он не говорил, что вы что-то взяли. Это я вас спрашиваю.

 – Я чужого не беру. И ни за что не поставила бы свое имя под работой другого человека. Дерьмо, даже если бы я была вороватой сукой, то никогда не смогла бы воспользоваться украденным. У этого ублюдка есть свой почерк, свой стиль, и его портреты узнает каждый, у кого есть глаза.

 – Это его работа?

 Эльза снова посмотрела на фотографию.

 – Нет. Это хорошо, очень хорошо, но не гениально. Видите ее? – Эльза показала пальцем через плечо на женщину-фотографа. – Она знает свое дело. Умеет фотографировать, умеет печатать. Настоящий профессионал. Хастингс может делать такие вещи с завязанными глазами. Но она никогда не достигнет его уровня. Может быть, для этого нужно быть чокнутым. Но он великий мастер.

 – Он напал на вас.

 Эльза вздохнула и переступила с ноги на ногу.

 – Ну, не совсем… Я слишком медленно поворачивалась, когда он снимал. Не ждала, а ожидание – часть моей работы. Он стал кричать на меня, а я ответила. У меня тоже есть нервы. Он бросил бутылку, но не в меня. Просто швырнул ее в окно. А потом говорит, что я должна буду заплатить за стекло, и начинает осыпать меня оскорблениями. Я ушла и не вернулась. Люсия прислала мне деньги за отработанное время, причем полностью. Она поддерживает там порядок. Насколько это возможно.

 

 Ева вернулась в «Портографию», чтобы понять, с чем едят Люсию.

 – Я не скажу о Хастингсе ни одного худого слова. В отличие от подавляющего большинства. Если бы он послушался меня, то нанял бы адвоката и привлек вас к суду за незаконный арест.

 – Его никто не арестовывал.

 – Все равно. – Она фыркнула и села за письменный стол. – Этот человек – гений, а гении не обязаны придерживаться тех же правил, что и все остальные.

 – В том числе и запрета на убийство?

 – Обвинять Хастингса в убийстве настолько абсурдно, что я даже отвечать не буду.

 – Он затолкал одного из своих помощников в лифт. Бросил в другую бутылку. Угрожал выкинуть в окно третьего. Перечень можно продолжить.

 Алые губы Люсии искривились.

 – У него были на это причины. Художники – истинные художники – всегда темпераментны.

 – О'кей. Ненадолго оставим в покое темперамент истинного художника Хастингса. Насколько защищены его файлы, записи и дискеты с фотографиями?

 Люсия покачала головой и взбила светлую челку.

 – Совершенно не защищены. Тут он не слушает никого, в том числе и меня. Он не может запомнить пароли, команды и ужасно злится, если не может быстро добраться до нужного снимка.

 – Значит, доступ к ним мог иметь кто угодно?

 – Ну, сначала этот человек должен был получить доступ в студию.

 – Это сужает список до натурщиков, клиентов, то и дело меняющихся помощников, постоянных и временных служащих.

 – Уборщиков.

 – И уборщиков.

 – Ремонтников. – Люсия пожала плечами. – Только им разрешается входить в студию, когда он отсутствует. Они выводят его из себя. Иногда он пускает студентов. Они должны платить и соблюдать тишину.

 Ева едва не вздохнула.

 – У вас есть список уборщиков, ремонтников и студентов?

 – Конечно. У меня есть списки всех.

* * *

 Вернувшись в управление, Ева закрылась у себя в кабинете. Она поставила чертежную доску, прикрепила к ней фотографии жертв, тесты, полученные Надин, списки опрошенных и тех, кого еще предстояло опросить. Потом села, разложила свои записи и дала волю мыслям.

 Она заново опросила Джексона Хупера и Диего Фелисиано; на этот раз их показания были практически одинаковыми. Кенби Сулу они не знали, не опознали и в роковую ночь были дома одни.

 Возможна ли связь между Хупером и Фелисиано?

 Ева покачала головой. «Я перегибаю палку, – подумала она. – Надо взять себя в руки».

 Убийца чего-то хотел от жертв. Их свет. Хастингс говорил, что он не смог бы погасить их свет. Чего хотел убийца? Погасить их свет или впитать его в себя?

 Какова была его цель?

 Слава. Он хотел славы, признания, одобрения. Но не только.

 Жертвы были выбраны сознательно. Юность, жизненная сила, невинность. Оба были умны, сообразительны, одухотворены и красивы.

 Яркий свет…

 Для отправки данных убийца использовал компьютерный клуб. Следовательно, он часто бывал там. Знал правила, знал, что клуб привлекает к себе множество студентов.

 Был ли он сам студентом или только хотел им стать?

 Может быть, он не мог себе это позволить? Был исключен? Или еще учился, хотя считал себя сложившимся художником?

 Он знал фотодело и достиг в этом искусстве немалых высот. Ева вновь подумала о Лиэнн Браунинг. У той было алиби, но алиби можно подделать.

 Ева сделала новую запись: «Возможная связь между Браунинг и/или Брайтстар и Хастингсом?»

 Она приказала компьютеру вывести на экран карту города и высветить нужные районы. Два места преступления, два высших учебных заведения, «Портография», автостоянка, квартира Диего, клуб, дома обеих жертв и места обнаружения трупов.

 Обе жертвы были брошены возле мест их работы. Почему?

 Где работает сам? Где он делает свое дело? Очень важное для него дело?

 Неподалеку от клуба? Он активен, но зачем ловить рыбку далеко от дома? Зачем наблюдать, охотиться, а затем сообщать об этом средствам массовой информации?

 Обе жертвы знали своего убийцу. Ева была уверена в этом. Случайный знакомый, добрый приятель, соученик, преподаватель. Кто-то, кого они уже видели. Но они вращались в разных кругах и не имели общих знакомых.

 Кроме Хастингса и клуба «Устрой сцену».

 Ева провела поиск фотостудий в радиусе пяти кварталов от компьютерного клуба. Попыталась сопоставить список их владельцев со списком, полученным от Люсии, и осталась ни с чем.

 Нужно было дать Пибоди список служащих и перепроверить его.

 Она рассеянно потерла лоб и позвонила Делии, сидевшей в предбаннике:

 – Принеси мне что-нибудь из буфета, ладно? Кредиток при мне нет, а эти чертовы автоматы больше не принимают мой код.

 – Потому что вы их пинаете.

 – Черт побери, возьми мне какой-нибудь сандвич!

 – Даллас, ваша смена кончилась пять минут назад.

 – Если я выйду из кабинета, ты пожалеешь, – пригрозила Ева и дала отбой.

 За открытой дверью слышался шум; шла пересменка. Ева ела за письменным столом, запивая паршивый сандвич отличным кофе, ввела в файл последний отчет, поторопила экспертов, отправила два коротких послания Моррису и снова посмотрела на свою доску.

 Убийца уже выбрал следующую жертву, и, пока она будет искать связь, погаснет еще один яркий свет.

 Ева собрала вещи и приготовилась завершить хотя бы одно дело из запланированных – вернуться домой и пнуть Рорка в зад.

 Перспектива была не из приятных, но она и так потратила впустую слишком много времени. По дороге к лифту Ева заметила спешившую навстречу доктора Миру.

 – Я надеялась застать вас.

 – Так и вышло. Может быть, вернемся в мой кабинет?

 – Нет, нет. Езжайте домой. Я с удовольствием сделаю то же самое. Может быть, поговорим по дороге?

 – Отлично, я вас подвезу. Вы закончили анализ Хастингса?

 Мира улыбнулась. Она умудрялась выглядеть свежей как утро даже после долгого рабочего дня. На ее кремовом костюме не было ни единого пятнышка, ни единой морщинки. По мнению Евы, такой светлый костюм должен был запачкаться максимум через час пребывания в центре Нью-Йорка, особенно поблизости от управления. Лицо Миры обрамляли густые темные волосы, на шее тускло переливалась нитка жемчуга.

 Мира, стоя рядом с Евой в лифте, переступила ногами в элегантных, как успела заметить Ева, туфельках.

 – Да. Очаровательный человек. Раздражительный, вздорный, вспыльчивый, смешной. И исключительно честный.

 – Значит, он чист?

 – По моему мнению, да. И я уверена, что вы пришли к такому же выводу раньше меня.

 – Я думаю, Хастингс мог бы сбросить кого-нибудь с крыши в припадке ярости, но он не тот человек, который будет сидеть и хладнокровно готовить план убийства, а потом скрупулезно реализовывать его.

 – Нет, не тот. Его можно было бы лечить от приступов гнева, но, скорее всего, бесполезно. Он мне даже нравится.

 – Мне, пожалуй, тоже.

 – Ваш убийца не уступает Хастингсу в дерзости и, возможно, в мастерстве, но ему не хватает уверенности и непосредственности последнего. Кроме того, Хастингс – принципиальный затворник, а убийца страдает от одиночества. Он нуждается в своих фотографиях не только как в произведениях искусства, но и как в средстве общения.

 – Иными словами, запечатленные на них люди становятся его друзьями?

 – В каком-то смысле. Он всасывает их, их юность и энергию, а опосредованно впитывает сущность жертв и тех, кого они знали. Их друзей и родных. Забирает их жизненную силу.

 – Он не применяет насилия. Действует очень тонко и тщательно. Тут нет гнева. Потому что они – это он или скоро станут им.

 – Очень верно.

 – Он сохраняет образы жертв, показывает их с лучшей стороны. Гримирует перед съемкой, придает привлекательную позу. Да, верно, частично это диктуется честолюбием – мол, убедитесь, на что я способен, посмотрите, какой я талантливый. Но еще и тщеславием. Мы теперь одно, и я хочу выглядеть красивым.

 – Интересно… Да, очень возможно. Это сложная личность, искренне верящая, что она имеет право делать то, что делает. Возможно, даже считающая, что выполняет свой долг. Но не бескорыстно. Это не священная миссия. Он хочет признания. Может быть, когда-то он разочаровался в своем искусстве и считает, что его талант недооценили. В частности, Хастингс и те, кто предпочел ему Хастингса. Поэтому вполне логично предположить, что он брал первоначальные снимки жертв из файлов Хастингса. Один из возможных мотивов – желание превзойти конкурента.

 – Или учителя.

 Мира подняла брови.

 – Не могу представить себе Хастингса в роли учителя.

 – Я тоже, но убийца может думать по-другому.

 – Я подумаю над этим еще, но мне понадобятся ваши последние отчеты.

 – Конечно, вы их получите. Спасибо. – Они уже подъезжали к дому Миры, когда Ева вдруг спросила: – Доктор Мира, вы ведь давно замужем?

 «Большой шаг вперед, – подумала Мира. – Наконец-то ты заговорила о чем-то личном по собственной инициативе».

 – Да. Через месяц будет тридцать два.

 – Тридцать два? Года?!

 Мира засмеялась:

 – Дольше, чем вы живете на свете.

 – Думаю, у вашего брака были взлеты и падения.

 – Да. Супружеская жизнь – не для слабых и ленивых. Это труд, но так и должно быть. Иначе в ней не было бы смысла.

 – Я говорю не о труде. – «А о чем же тогда?» – спросила себя Ева. – Люди иногда пресыщаются друг другом, верно? Это не значит, что их чувства изменились, просто им нужно сделать шаг назад.

 – Иногда нам нужно побыть наедине с собой или что-то сделать в одиночку. В любом партнерстве человеку требуется личное пространство и время.

 – Да. Наверно.

 – Ева, у вас нелады с Рорком?

 – Не знаю, – вырвалось у нее. – Наверно, я дура, вот и все. Вчера вечером он был на себя не похож, а я сделала из мухи слона. Но я знаю, как он смотрит на меня, знаю его тон и жесты. А тут все полетело к черту. Абсолютно все. Наверно, у него был трудный день. Почему я не оставила его в покое?

 – Потому что вы любите мужа и переживаете за него.

 – В тот вечер мы так и не смогли найти общего языка, а ночью он не пришел в нашу спальню. Сегодня меня рано вызвали на работу, и я оставила ему сообщение. Но он не позвонил. Вчера он буквально выставил меня из своего кабинета, а сегодня ни разу не дал о себе знать. Это не похоже на Рорка.

 – А вы ему тоже не звонили?

 – Нет. Черт побери, теперь его очередь!

 – Согласна, – с теплой улыбкой сказала Мира. – Значит, вы дали ему личное пространство и время. – Она наклонилась и удивила Еву, поцеловав ее в щеку. – А сейчас езжайте домой и расспросите его хорошенько. Вам обоим станет легче.

 – О'кей. Верно. Спасибо. Я чувствую себя последней дурой.

 – Нет, милая. Вы чувствуете себя замужней женщиной.