• Следствие ведет Ева Даллас, #18

14

 Лиэнн Браунинг была дома. На ней была длинная красная блуза, надетая поверх черного скинсьюта; ее волосы были заплетены в косу.

 – Здравствуйте, лейтенант Даллас. Здравствуйте, сержант. Еще немного, и вы бы нас не застали. Мы с Анджи собрались выйти. – Она жестом пригласила их войти. – Хотели несколько часов поработать в Центральном парке. Жара выгоняет из дома множество интересных людей.

 – Включая нас, – сказала Анджи, вошедшая в комнату с большим ящиком для аппаратуры.

 Лиэнн негромко и чувственно рассмеялась.

 – Чем мы можем вам помочь?

 – Я хочу задать вам несколько вопросов.

 – Давайте присядем. Вы узнали что-нибудь новое об бедняжке Рэйчел? Завтра состоятся похороны.

 – Да, я знаю. Посмотрите на снимки. Вам знаком этот человек?

 Лиэнн взяла фотографию Кенби, стоявшего перед Джульярдской школой.

 – Нет. – Браунинг выпятила губы. – Нет, – повторила она. – Не думаю, что это один из моих студентов. Я бы запомнила его лицо. Потрясающее лицо.

 – И замечательная фигура, – добавила Анджи, перегнувшись через спинку дивана. – Стройный, гибкий…

 – Отличная фотография. Хорошо сделано. Тот же самый, верно? – спросила Лиэнн. – Тот же самый фотохудожник. Неужели этот красавец мертв?

 – А что вы скажете про это? – Ева протянула ей снимок балетной труппы.

 – А, танцовщик… Конечно. У него фигура танцовщика, верно? – Она негромко вздохнула. – Нет, я его не знаю. И никого из них. Но это снимал другой фотограф, не правда ли?

 – Почему вы так думаете?

 – Другой стиль, другая техника. Очень драматично. Великолепное использование тени. Конечно, в первом портрете тоже есть драматизм, но… Мне кажется, тот, кто снимал труппу, более опытен, лучше подготовлен и, наконец, более талантлив. Точнее, и то, и другое, и третье сразу. Могу предположить, что это работа Хастингса.

 Заинтригованная Ева опустилась на диван.

 – Вы можете определить автора по фотографии?

 – Да, если у художника есть свой стиль. Конечно, способный студент или любитель могут его скопировать, используя цифровую технику и прочее. Но в первом снимке нет того, что я называю стилистическим подобострастием.

 Она поставила две фотографии рядом и стала изучать их.

 – Нет. У каждого из них свой стиль. Два художника, заинтересованные одной натурой, но видящие ее по-разному.

 – Вы лично знакомы с Хастингсом?

 – Да. Не слишком близко. Я сомневаюсь, что кто-нибудь может похвастаться близким знакомством с ним. Он слишком вспыльчивый. Но я часто использую его работы во время занятий. После долгих уговоров он позволил мне проводить семинары в его студии. Это продолжается уже несколько лет.

 – Ей пришлось заплатить Хастингсу из собственного кармана, – промурлыкала Анджи, подбородок которой упирался в плечо Лиэнн. – Хастингс любит денежки.

 – Это правда, – весело подтвердила Лиэнн. – Когда дело идет об искусстве, он бессребреник, но своей выгоды не упустит. Очень высоко ценит свой архив, свою платную работу и свое время.

 У Евы тут же возникла идея.

 – Кто-нибудь из ваших студентов работал у него помощником или натурщиком?

 – О да, – хмыкнула Лиэнн. – И большинство возвращались с целым грузовиком жалоб. Он грубый, нетерпеливый, жестокий, невозможный человек. Но даю вам честное слово, они многому у него научились.

 – Мне нужны фамилии.

 – О боже, лейтенант! Я посылала к Хастингсу студентов больше пяти лет.

 – Мне нужны фамилии, – повторила Ева. – Все, которые вы можете вспомнить, и все, которые включены в списки… А что вы скажете об этом? – Она протянула Браунинг посмертный портрет.

 – Ох… – Лиэнн вцепилась в руку Анджи. – Ужасно. И великолепно. Он совершенствуется.

 – Почему вы так говорите?

 – Танцы мертвых. Вот как это называется. Использование света и тени. Черно-белый портрет, динамичная поза. Он мог бы поработать над лицом… да, тут есть что улучшать – но в целом все прекрасно. И страшно.

 – Бо́льшая часть вашей книги посвящена искусству черно-белой фотографии.

 Удивленная Лиэнн подняла взгляд.

 – Вы читали мою книгу?

 – Просматривала. Там много говорится о свете – его использовании, фильтрах, размещении осветительных приборов и так далее. И о его отсутствии.

 – Без света нет изображения, а его нюансы определяют нюансы образа. То, как художник использует и видит свет, становится, возможно, главным в определении его стиля… Подождите минутку!

 Она встала и вышла из комнаты.

 – Вы подозреваете ее? – Анджи выпрямилась и посмотрела Еве в глаза. – Как вы можете? Лиэнн и мухи не обидит, не то что ребенка. Она не способна на зло.

 – Я только задаю вопросы. Это моя работа.

 Анджи кивнула, обошла диван и села напротив Евы.

 – Эта работа дается вам нелегко. Когда вы смотрите на мертвых, у вас в глазах стоит жалость. – Она перевернула портрет Кенби. – Незачем на него смотреть. Вы его и так не забудете.

 – Он больше не нуждается в моей жалости.

 – Думаю, да. – Тут в комнату вошла Лиэнн, державшая в руках небольшой ящичек.

 – Да это камера-обскура! – выпалила Пибоди и тут же покраснела. – У моего дяди была такая. Когда я была подростком, он показывал мне, как ею пользоваться.

 – Это очень старая техника. – Лиэнн поставила ящичек на стол, затем навела на Еву отверстие и сняла с него крышку. – Самодельный ящик с фотобумагой внутри. Свет поступает снаружи через отверстие, линза фокусирует луч и создает изображение. Пожалуйста, посидите неподвижно, – сказала она Еве.

 – Этот ящик создаст мой портрет?

 – Да. Понимаете, свет совершает здесь маленькое чудо. Я прошу каждого из моих студентов сделать такую камеру-обскуру и поэкспериментировать с ней. Тот, кто не понимает этого чуда, может неплохо фотографировать, но никогда не создаст произведение искусства. Знаете, техника и технология – это вовсе не главное. Не все зависит от аппаратуры и умения ею пользоваться. Основа образа – свет и то, что он видит. То, что мы видим благодаря ему.

 – То, что мы берем у натуры? – спросила Ева, внимательно наблюдая за Лиэнн. – Что всасываем из нее?

 – Возможно. Некоторые первобытные народы боялись, что камера, воспроизводящая их изображение, крадет у человека душу; другие верили, что она дарит им бессмертие. Мы унаследовали и то и другое, объединив два верования. С одной стороны, мы увековечиваем модель, с другой – крадем моменты времени и присваиваем их. Иными словами, каждый раз что-то отнимаем у натуры. Этот миг, это настроение, этот свет. Они никогда не будут такими же. Даже секунду спустя. Уйдут и навсегда сохранятся благодаря фотографии. В этом и заключается чудо.

 – В фотографиях мертвых нет ни мысли, ни настроения, ни света.

 – Нет, есть. Мысль, настроение и свет художника. В большинстве случаев смерть очищает человека. Отметает все лишнее и оставляет главное… А теперь посмотрим, что у нас получилось.

 Она закрыла отверстие крышкой и вынула лист бумаги с изображением Евы, напоминавшим бледный набросок карандашом.

 – Свет вырезает образ, выжигает на бумаге и сохраняет его. Свет, – сказала она, протянув листок Еве, – это инструмент, магия и душа одновременно.

 

 – Интересный она человек, – сказала Пибоди. – Держу пари, что она потрясающий учитель.

 – А поскольку она умеет манипулировать изображениями, то могла подделать показания видеокамер, подкрутив счетчик времени. Следовательно, ее алиби может оказаться фикцией. Во всяком случае, такая возможность существует. Придумай мотив.

 – Ну, я не…

 – Не обращай внимания на то, что она тебе нравится. – Ева выехала на улицу. – Зачем ей было выбирать, преследовать и убивать двух красивых юных студентов?

 – Искусство. Все дело в искусстве.

 – Конкретнее, Пибоди.

 – О'кей. – Пибоди захотелось снять фуражку и почесать в затылке, но она сдержалась. – Управлять натурой? Управлять искусством, чтобы творить?

 – Это первый уровень, – согласилась Ева. – Управление, творчество и в результате признание. Внимание, слава… Возьмем нашу профессоршу. Она учит студентов, отдает им свои знания, умения, опыт, а они берут это и становятся тем, кем она сама стать не смогла. Она написала пару книг, опубликовала несколько фотографий, но художником ее не считают, верно? Ее считают всего лишь учителем.

 – Это очень уважаемая, но часто недооцениваемая профессия. Вот вы, например, хороший учитель.

 – Я никого ничему не учу. Может быть, готовлю. Но это совсем другое дело.

 – Если бы вы не учили меня, я бы не получила возможность выстрелить в мишень. Во всяком случае, это произошло бы не так быстро.

 – Я лишь готовила тебя, и не будем больше об этом говорить… Второй уровень – это что-то взять у натуры. Для убийцы натура – не личность, у которой есть своя жизнь, семья, потребности или права. Натура – это что-то вроде дерева. Если для каких-то твоих нужд нужно срубить дерево – что ж, тем хуже для него. Деревьев на свете много.

 – Вы же знаете, что в нашей семье – все сторонники «зеленых». – Пибоди передернула плечами. – При мысли о бездушно срубленных деревьях меня бросает в дрожь.

 – Этот убийца убивает не ради желания пощекотать себе нервы. Гнев и корысть тут ни при чем. И секс тоже. Это что-то глубоко личное. И интимное. «У этого человека, у этой особи есть то, что мне нужно, и я возьму это. Возьму то, что у них есть, и оно станет моим. Они станут моими, а результат – произведение искусства. Вот он я. Восхищайтесь мной».

 – Это настоящее извращение.

 – Это очень извращенный ум. Извращенный, изощренный и хладнокровный.

 – Вы думаете, это профессор Браунинг?

 – Она имеет к этому отношение. И мы должны выяснить, какое именно. Кто знает ее, Хастингса и двух жертв одновременно? Кто имел контакты с ними всеми? Постараемся узнать.

 Они поехали в Джульярд. Жизни Рэйчел Хоуард и Кенби Сулу должны были где-то пересекаться.

 Ева велела Пибоди побродить по театральному факультету с фотографией Рэйчел, а сама пошла в деканат.

 Когда зазвонил видеотелефон, Ева стояла в задней части репетиционного зала и следила за группой молодых людей, изображавших различных животных.

 – Даллас.

 – Привет, лейтенант. – На экране появилось лицо Рорка. Его улыбка тут же исчезла, сменившись недоумением. – Где ты? В зоопарке?

 – В каком-то смысле. – Пытаясь уменьшить шум, она вышла в коридор. – Все в порядке?

 – Более-менее. Ева, я должен на несколько дней улететь.

 – Ох… – Собственно говоря, в его отлучках не было ничего необычного. У Рорка были обширные деловые интересы, но время он выбрал неудачное.

 – Я должен лететь в Ирландию, – сказал Рорк, не дав ей продолжить фразу. – Должен вернуться и завершить то, что начал.

 – Послушай, мне понятны твои чувства, но я веду дознание. Дай мне закончить дело. А потом я возьму отпуск. Подам заявление, как только вернусь в управление.

 – Я должен сделать это сам.

 Она сосчитала до десяти, а потом выдавила:

 – Рорк…

 – Ева, это нужно сделать. Тебе не о чем беспокоиться. Я не хочу, чтобы ты волновалась из-за меня. Извини, что я бросаю на тебя Соммерсета. Постараюсь вернуться как можно быстрее.

 Лицо Евы осталось спокойным, а голос ровным. Это было необходимо им обоим.

 – Когда ты улетаешь?

 – Сейчас. Немедленно. Честно говоря, я уже на борту челнока. Не могу сказать точно, где я буду, потому что еще сам не знаю этого. Но персональный видеотелефон всегда при мне. Ты сможешь связаться со мной в любое время.

 – Ты знал, что улетаешь! – Она понизила голос и повернулась спиной к сновавшим по коридору студентам. – Еще утром.

 – Сначала мне нужно было уточнить кое-какие детали.

 – Но ты уже принял решение.

 – Да, принял.

 – И нарочно позвонил тогда, когда я уже не могу остановить тебя.

 – Ева, ты бы не остановила меня. А я не имел права отрывать тебя от дела и требовать, чтобы ты нянчилась со мной.

 – Разве ты не делал то же самое, когда полетел со мной в Даллас? Не нянчился со мной?

 На его лице отразилась досада.

 – Это было совсем другое дело.

 – О да, я забыла. Ты у нас мужчина с железными яйцами.

 – Мы вылетаем, – холодно ответил Рорк. – Я при первой возможности сообщу тебе, где нахожусь. Вернусь через несколько дней. Возможно, скорее. Тогда ты сможешь пнуть меня в железные яйца. И все равно я люблю тебя. Как ни странно.

 – Рорк… – Но он уже дал отбой. – Черт бы все побрал! – Она дважды пнула стену.

 Потом Ева вернулась в репетиционный зал и выместила свою досаду на кравшихся тиграх и прыгавших шимпанзе, беспощадно растолкав их.

 Занятия вела тоненькая и прямая, как карандаш, женщина с копной голубых волос.

 – Ах, – сказала она, – а вот и одинокий волк!

 – Заставьте их замолчать, – велела Ева.

 – Но урок в разгаре.

 – Заставьте их замолчать! – Ева вынула жетон. – Немедленно!

 – О черт, только облавы на наркоманов нам и не хватало! – Голос тоненькой женщины оказался удивительно громким, и ее команда «стоп!» была выполнена немедленно.

 Ева встала перед преподавательницей.

 – Я лейтенант Ева Даллас из Нью-Йоркской городской полиции. – Это заявление вызвало у публики громкий стон, и два студента устремились к запасному выходу. – Стоять! Меня не интересует, что у вас в карманах или в крови. Но я проверю каждого, кто попытается улизнуть.

 Все тут же застыли на месте.

 – У меня есть фотография. Я хочу, чтобы вы по очереди подошли ко мне и посмотрели на нее. Мне нужно выяснить, знает ли кто-нибудь эту девушку, видел ли ее кто-нибудь и что ему о ней известно. Ты, – показала она на парнишку в черной майке и широких шортах. – Подойди сюда.

 Парнишка насмешливо фыркнул, но подчинился.

 – Не знаю, никогда не видел. Я могу идти, сержант?

 – Лейтенант. Нет. Встань сюда. – Она махнула рукой вправо, а затем жестом подозвала девушку, тоже одетую в черное.

 Та подняла взгляд и блеснула зубами, улыбнувшись пареньку, который привалился к стене. Казалось, они смеются над какой-то шуткой. Но когда девушка посмотрела на снимок, улыбка тут же исчезла с ее лица.

 – В новостях. Я видела ее в новостях. Это та девушка, которую убили. Как Кенби.

 В толпе студентов начался ропот, но Ева пропустила это мимо ушей.

 – Верно. Ты знала Кенби?

 – Конечно. Конечно, знала. Его все знали. О боже, это ужасно…

 – Ты видела эту девушку раньше?

 Когда та покачала головой, кто-то крикнул:

 – Я видел! То есть мне так кажется!

 Ева обернулась и заметила юношу, который стоял с поднятой рукой.

 – Подойди сюда. А ты встань туда, – сказала она девушке.

 – Кажется, я ее видел. – На юноше была черная форма, в мочке уха торчал целый лес серебряных цепочек. Кончик левой брови украшали три серебряных колечка.

 – Как тебя зовут?

 – Мика. Константин Мика. У нас с Кенби было много общих курсов, и иногда мы встречались. Близкими друзьями не были, но часто оказывались в одной компании.

 – Где ты ее видел?

 – Я только думаю, что видел. Когда ее показали в новостях, я подумал, что где-то ее видел. А когда Кенби… когда я услышал, что с ним случилось то же, что и с ней, то подумал: эй, не та ли это малышка из клуба?

 По спине Евы побежали мурашки.

 – Из какого клуба?

 – «Устрой сцену». Кое-кто из нас иногда ходит туда, и я думаю, что видел ее там. Кажется, пару раз она танцевала с Кенби. Я не уверен в этом, но мне так кажется.

 – Когда ты видел их вместе?

 – Не вместе. Они не были знакомы. Просто пару раз танцевали, и все. Примерно месяц назад. Я давно не был в клубе. И запомнил это только потому, что они хорошо смотрелись. Я записался на курс хореографии, чтобы научиться двигаться и владеть своим телом. Поэтому я следил за танцующими, а у них неплохо получалось.

 – Держу пари, что другие тоже заметили их.

 – Думаю, да.

 Когда Ева встретилась с Пибоди, выяснилось, что Делия нашла трех свидетелей, видевших, как Рэйчел и Кенби танцевали в клубе.

 – Они приходили порознь, сидели порознь и уходили порознь, – подытожила Ева по дороге в Нижний город. – Из того, что нам известно, следует, что в течение нескольких летних недель они танцевали вместе. Так что это не просто совпадение.

 – Кто-то увидел их там и задумал преступление?

 – Увидел там или где-нибудь еще. Порознь или вместе. Оба любили танцевать, так что могли познакомиться где угодно. Оба студенты. Она могла видеть его выступления. Диего и Хупер часто посещали клуб. Возможно, кто-нибудь из них видел Рэйчел и Кенби вместе. Еще раз прочешем Колумбию. Вдруг кто-нибудь видел свою подругу и однокурсницу с Кенби? Или хотя бы слышал о нем…

* * *

 Тем временем Рорк шел по улицам Южного Дублина. Когда-то они были знакомы ему, как собственное лицо. Но со времен его юности многое изменилось. В основном к лучшему.

 Городские войны уничтожили часть Дублина, превратив проспекты в трущобы, а улицы – в поле битвы. Впрочем, он плохо помнил те времена. Главное закончилось еще до его рождения.

 Но последствия этих войн ощущались еще целое поколение.

 Здесь продолжал витать дух бедности и воровства. Голод и гнев жили бок о бок.

 Но все рано или поздно проходит. Войны, конфликты, голод и бедность были ирландцам не в диковинку. Они писали об этом стихи, пели песни. И пили по вечерам.

 В том числе и в «Свинье и Гроше» – соседней пивной, где собирались все местные подонки.

 Впрочем, тогда и самого Рорка можно было назвать так же.

 «Свинья» тянула Рорка и ему подобных как магнит. Там можно было выпить пинту пива, не боясь полицейской облавы. Там была девушка, которую он любил, и друзья, которыми он дорожил.

 «Которых уже давно нет на свете, – подумал он, остановившись у дверей. – Всех, кроме одного». Он вернулся сюда в «Свинью и Грош», к другу детства. Может быть, этот друг поможет ему найти ответы.

 Он вошел в тускло освещенный зал, обитый панелями из темного дерева, где пахло пивом, виски, сигаретным дымом и негромко звучали бунтарские песни.

 Брайан цедил в кружку «Гиннесс» и беседовал с каким-то древним стариком. За низкими столиками сидели люди, пили и ели сандвичи. По видео показывали какую-то британскую мыльную оперу, но звук был приглушен, а на экран никто не смотрел.

 День только начинался, но зайти в пивную можно когда угодно. Куда еще отправиться человеку, которому хочется поговорить или просто выпить в компании?

 Рорк подошел к бару и стал ждать, когда Брайан поднимет взгляд.

 Когда это случилось, круглое лицо Брайана озарила улыбка.

 – Надо же, кто пожаловал в мое скромное заведение! По этому поводу следовало бы распить бутылку французского шампанского. Вот только шампанского я не держу.

 – Сойдет и пинта пива.

 – Мистер О'Лири, сэр, вы узнаете этого малого?

 Тот поднял голову, и Рорк увидел лицо, узкое как бритва, и голубые глаза с красными прожилками. О'Лири взял протянутую Брайаном кружку и сделал глоток.

 – Рорк, верно? Только выросший и вырядившийся как принц. Когда ты воровал товар у меня в магазине, то выглядел малость покруче.

 – А вы не раз гонялись за мной с метлой.

 – Да уж… Можно было не сомневаться, что после таких визитов твои карманы изрядно тяжелели.

 – Верно. Рад снова видеть вас, мистер О'Лири.

 – Что, разбогател?

 – Есть немного.

 – Раз так, он заплатит и за себя, и за вас, – сказал Брайан и протянул кружку Рорку.

 – С удовольствием. – Рорк вынул купюрку, которой хватило бы, чтобы оплатить дюжину кружек, и положил ее на стойку. – Брайан, мне нужно поговорить с тобой наедине.

 Дружба дружбой, а денежки врозь… Купюра тут же исчезла в кармане Брайана.

 – Раз так, пойдем в кабинет. – Он повернулся и стукнул кулаком в дверь позади бара: – Джонни, поднимай свой ленивый зад и занимай место за стойкой!

 Брайан подошел к маленькой комнатке в конце зала, пропустил Рорка и закрыл дверь.

 – А где Лейтенант Лапочка?

 – Осталась дома.

 – Как она поживает?

 – Спасибо, хорошо. Работает в поте лица.

 – Наверняка рыщет по городу, разыскивая преступников. Поцелуй ее за меня и напомни, что я жду, когда ты ей надоешь.

 Он сел на стул на крученых ножках и улыбнулся:

 – Черт побери, до чего я рад тебя видеть! Надеюсь, тебя привела ко мне не столь печальная причина, как в прошлый раз.

 – Я приехал не для того, чтобы похоронить еще одного друга.

 – Упокой господь его душу. – Брайан чокнулся с Рорком. – За Мика.

 – За Мика и всех тех, кого нет с нами. – Рорк выпил и уставился в кружку.

 – Что тебя беспокоит?

 – Долго рассказывать.

 – А разве мы куда-то торопимся? Тем более что ты уже оплатил мое время.

 – Ты помнишь Мег Рорк?

 Брайан нахмурился и выпятил губы.

 – Я помню, что она жила здесь, потом уехала, и никто о ней не жалел.

 – А у тебя не сохранилось воспоминаний… воспоминаний о той, которая жила с ним до прихода Мег? Никто не говорил о девушке, которая была с ним?

 – Мне сдается, таких было много. Но до Мег? Не могу сказать. О господи, Рорк, тогда я был таким же младенцем, как и ты.

 – Его знал твой отец, причем близко. В твоем доме или по соседству никогда не звучало имя Сиобан Броди?

 – Нет. Не помню. А что?

 – Брай, она была моей матерью. – У Рорка сжалось горло. – Я выяснил, что меня родила не Мег, а эта девушка из Клэра. – Он поднял глаза. – Брайан, этот ублюдок убил ее. Убил.

 – Боже милосердный… Я не знал этого. Клянусь тебе.

 – Я не думаю, что он сделал это один. Кто-то либо помогал ему, либо знал о случившемся.

 – Мой отец время от времени работал на него и проворачивал всякие темные делишки. Но убить девушку? – Брайан испуганно посмотрел на Рорка и покачал головой. – Он не стал бы участвовать в этом.

 – Нет. Я думал не о нем.

 – Но все-таки думал. – Брайан кивнул и погрузился в размышления. – Время было ужасное. Кое-где еще шли войны. Смерть была повсюду, а человеческая жизнь ничего не стоила.

 – У него были дружки. Я хорошо помню двоих. Донал Грогин и Джимми Бенниган. Они должны были знать.

 – Может быть. Вполне возможно, – задумчиво сказал Брайан. – Но Бенниган умер в тюрьме несколько лет назад. Он не сумеет тебе помочь.

 – Знаю. – Рорк уже навел справки. – Однако Грогин жив и, кстати сказать, обитает неподалеку.

 – Верно. Он не был здесь уже несколько лет. Зато часто появляется у реки, в пивной «Воровской притон». Туристы думают, что это всего лишь цветистое название, и валят туда валом. Правда, большинство тут же уходят.

 – Он может быть там, но в это время дня, скорее всего, сидит дома.

 – Скорее всего. – Брайан не сводил глаз с лица Рорка.

 – Я могу все сделать сам и не обижусь, если ты не пойдешь со мной. Но с напарником это будет проще и быстрее.

 – Сейчас?

 – Лучше не медлить.

 – Тогда пошли, – сказал Брайан.

 

 – Поэтому ты и прилетел без своего копа? – спросил Брайан, когда они вышли из переулка.

 – В частности. – Рорк рассеянно потрогал лежавший в кармане мини-бластер. – У нас разные методы опроса свидетелей.

 Брайан похлопал себя по карману, где лежала кожаная плетка.

 – Пару раз копы давали мне в морду.

 – Она тоже может дать в морду, но позволяет сопернику нанести удар первым. Поверь мне, ее методы эффективны. Вот только времени требуют больше. А я тороплюсь.

 Он теребил обручальное кольцо и шел по улице, которую Ева узнала бы. Она не смогла бы прочесть надписи на стенах, потому что это был гэльский язык, вошедший в моду у местных бандитов, когда Рорк был ребенком. Но прекрасно поняла бы смысл этих надписей и выражение лиц тех, кто стоял в подворотнях.

 Здесь дети умели вытаскивать кошельки из карманов, еще не умея читать. И ложились спать, получив зуботычину, а не поцелуй.

 Рорк тоже знал эту улицу. Она породила его.

 – Она обиделась на меня, – наконец сказал он. – Черт побери, она разозлилась и имела на это право. Но я не мог взять ее с собой на такое дело. Брай, я убью его, если что-то узнаю. И не хочу, чтобы она была причастна к этому.

 – Еще бы… Ни жене, ни копу тут делать нечего, верно?

 Верно. Верно, черт побери. Но если придется убить человека, он будет вынужден рассказать об этом ей. А Рорк сомневался, что это пойдет на пользу их отношениям. Точнее, боялся, что Ева не захочет смотреть на него.

 Они вошли в одну из уродливых железобетонных коробок, стоявших на краю района трущоб. Запах мочи навел Рорка на воспоминания о детстве. Острый запах мочи, тошнотворный запах блевотины. Тут крысы не ждали темноты, чтобы отправиться на охоту, а воздух, пропитанный насилием, клубился в углах, как туман.

 Рорк посмотрел на лестницу. В доме было двадцать квартир. Официально занятыми числились двенадцать, в большинстве остальных обитали бродяги. Кое-кто из жильцов днем работал – таким образом, слышать их могли человек сорок-пятьдесят.

 Он сомневался, что кто-нибудь вмешается. В подобных ситуациях люди чаще всего думают о собственной шкуре и лезут в чужие дела только тогда, когда это сулит им выгоду.

 В кармане Рорка лежал не только бластер, но и кошелек, и он собирался пустить в ход то оружие, которое в данных обстоятельствах могло оказаться более действенным.

 – Грогин наверняка выбрал нижний этаж. Удобнее приходить и уходить, – сказал Рорк.

 – Хочешь, чтобы я постоял у окна? На случай, если он вздумает удрать от тебя?

 – Не удерет. – Рорк постучал в дверь и отошел в сторону. Перед «глазком» остался только Брайан.

 – Какого черта надо?

 – Минуту вашего времени, мистер Грогин. У меня есть деловое предложение, которое может оказаться взаимно выгодным.

 – Да ну? – насмешливо спросили его. – Раз так, прошу пройти в мой офис.

 Дверь открылась, и Рорк переступил порог.

 Грогин был стар. Не так стар, как О'Лири, но сильно поношен. Его обвислые щеки были испещрены склеротическими прожилками. Однако реакция у старика сохранилась. В руке Грогина, двигавшейся ловко, как у фокусника, оказался нож. Но при виде Рорка он широко открыл глаза.

 – Ты мертв! Я сам видел твой труп. Падди, как ты сумел выбраться из ада?

 – Это не тот Рорк. – Рорк оскалил зубы и ударил Грогина кулаком в лицо.

 Он поднял нож, выпавший из руки старого бандита, и приставил к его шее. Тем временем Брайан закрыл дверь.

 – Я вижу, прыти ты не утратил, – сказал он.

 – В чем дело? Какого черта? – прошепелявил Грогин.

 – Сэр, вы помните меня? – вкрадчиво спросил Рорк, не отрывая ножа от горла старика. – Вы часто давали мне пощечины шутки ради.

 – Сын Падди… – Грогин облизал разбитые губы. – Ты что, мстить пришел? Мальчишек нужно время от времени колотить, чтобы они выросли мужчинами. Я никогда не желал тебе зла.

 Рорк кольнул Грогина под подбородок.

 – Скажем так: я желаю тебе зла не больше, чем ты мне. Хочу задать несколько вопросов. Если ответы мне не понравятся, я перережу тебе глотку и брошу крысам. Но сначала дам Брайану отвести душу.

 Брайан ухмыльнулся, вынул из кармана плетку и хлопнул себя по ладони.

 – Меня ты бил тоже. Я хочу расквитаться и буду только рад, если твои ответы не удовлетворят моего друга.

 – Мне нечего вам сказать. – Бегающие глаза Грогина смотрели то на одного, то на другого. – Я ничего не знаю.

 – Будем надеяться, что знаешь. – Рорк рывком поднял его и толкнул на хлипкий диван. – Попробуй, – сказал он, заметив, что Грогин покосился на окно. – Мы погонимся за тобой как шакалы. Но тогда мне придется искать ответы у кого-то другого.

 – Чего ты хочешь? – прохныкал Грогин. – Можно было обойтись и без этого. Ведь я тебе почти что дядя.

 – Ты мне никто. Только плохое воспоминание. – Рорк придвинул стул, сел, чиркнул ножом по кончику своего большого пальца и стал следить за тоненькой струйкой крови. – Острый. Вот и хорошо. Сначала я отрежу тебе яйца – конечно, если они еще есть. Сиобан Броди.

 Грогин не сводил глаз с ножа.

 – Кто?

 – Если хочешь прожить еще час, вспомнишь. Сиобан Броди. Свеженькая, молоденькая, хорошенькая. Рыжая, зеленоглазая.

 – Парень, ты рехнулся? Сколько таких девушек на свете?

 – Меня интересует именно эта. – Рорк с каменным лицом выжал кровь из пальца. – Та, которая жила с ним больше двух лет. Та, которой он сделал ребенка и которая родила меня… Ага, – кивнул Рорк, увидев, что у Грогина расширились зрачки. – Похоже, дело сдвинулось с мертвой точки.

 – Я не знаю, о чем ты говоришь.

 Не успел Брайан пошевелиться, как Рорк протянул руку и сломал Грогину указательный палец.

 – Это тебе за Сиобан. Я слышал, что он сломал ей три пальца, так что за тобой еще два.

 Грогин смертельно побледнел и издал тонкий протяжный вой.

 – По-моему, это лишнее, – проворчал Брайан, садясь на валик дивана.

 – Он бил ее, – бесстрастно ответил Рорк. – Бил по лицу, ломал кости. Ей было всего девятнадцать. Грогин, он делился ею с тобой? Или держал для себя?

 – Я ее и пальцем не трогал. Ни разу. – Из глаз Грогина текли слезы; он баюкал больную руку. – Она была женщиной Патрика. И не имела со мной ничего общего.

 – Ты знал, что он бил ее?

 – Парень, мужчина имеет право время от времени учить жену уму-разуму. У Падди была тяжелая рука, сам знаешь. Я тут ни при чем.

 – Какое-то время ее не было. Она забрала меня и ушла.

 – Не знаю. – Когда Рорк наклонился, Грогин вскрикнул и прикрыл руками шею. – Ради бога, пощади! Это не я! Откуда я знаю, что происходило в доме Патрика при закрытых дверях? Я им свечку не держал.

 – Брайан, берись за дело, – ровно сказал Рорк.

 – Ладно, ладно! – крикнул Грогин, не дав Брайану пошевелиться. – Может, она и исчезала ненадолго. Кажется, он говорил что-то в этом роде.

 Когда рука Рорка метнулась вперед и схватила его за запястье, старик сжался и обмочился со страху.

 – Да! Я все скажу. Она убежала с тобой, и он взбесился. Женщина не имеет права уходить от мужчины и забирать его сына. Нужно показать ей ее место, понимаешь? Нужно ее проучить. Так он сказал. Она вернулась.

 – И он показал ей ее место?

 – Я не знаю, что было дальше. – Грогин заплакал навзрыд. – Можно мне выпить? Ради бога, дай мне выпить! У меня сломана рука.

 – Всего один палец, а он плачет как девчонка. – Брайан презрительно фыркнул, встал, взял с окна бутылку виски и плеснул немного в грязный стакан. – На, подавись…

 Грогин взял стакан здоровой рукой, поднес к губам и жадно выпил.

 – Тебе известно, что он мертв. Падди мертв, так какая разница? Это его рук дело, – сказал он Рорку. – Сам знаешь, каким он был.

 – Да, знаю.

 – В тот вечер он позвонил мне. Пьяный вдребезги. Я слышал твой плач. Он сказал, чтобы я немедленно приехал. Ну я взял тачку и поехал к нему. В то время слово Падди было законом. Тот, кто смел ослушаться, дорого платил за это. Я завел мотор и помчался к нему. Когда я приехал… Я не имел к этому отношения. Я за это не отвечаю.

 – Когда ты приехал туда?

 – Можно еще выпить? Просто промочить горло.

 – Рассказывай остальное, – велел Рорк. – Иначе нечего будет промачивать.

 Грогин дышал со свистом.

 – К тому времени она уже была мертва. На нее было страшно смотреть. Он просто взбесился. Ничего нельзя было сделать. Я ничего не мог сделать. Я думал, что он убил и тебя, потому что ты молчал. Но он дал тебе что-то, чтобы ты спал, вот что. Ты лежал на диване и спал. Он вызвал и Джимми. Джимми Беннигана.

 – Дай ему еще, Брай.

 – Спасибо. – Грогин протянул стакан. – Понимаешь, когда я приехал, все было кончено.

 – Что вы с ней сделали? Ты, Джимми и тот, кто убил ее?

 – Мы… уф-ф… мы закатали ее в ковер и отнесли в машину. – Он сделал глоток и облизал губы. – Так сказал Падди. Долго ехали вдоль реки. Потом привязали к телу несколько камней и утопили его. Ничего другого сделать было нельзя. Все равно она была мертва.

 – А потом?

 – Мы вернулись, все убрали и пустили слух, что она бросила мальчишку и убежала. Но предупредили, что если кто-нибудь заговорит об этом, то дорого заплатит. Все соседи боялись Падди как огня. Он заставил Мег вернуться – не знаю как. Думаю, заплатил ей или пообещал что-нибудь. И называл ее твоей матерью, как и все остальные.

 Грогин провел рукой под носом.

 – Он мог убить и тебя. Это ему ничего не стоило. Вышибить тебе мозги. Придушить.

 – Почему он этого не сделал?

 – Ты похож на него как две капли воды, разве не так? Вылитый отец… Мужчинам нужен наследник, верно? – продолжил Грогин. – Нужен сын. Если бы ты был девчонкой, он швырнул бы тебя в реку вместе с мамочкой, но мужчине нужен сын.

 Рорк встал, и выражение его лица заставило Грогина сжаться.

 – Этим делом занималась полиция?

 – Им было наплевать на нее.

 – Да, наплевать. Подумаешь, какая-то девушка, забитая до смерти и брошенная в реку… Потом ее начали искать родные. Мне говорили, что ее брата подстерегли и избили. Кто это сделал?

 – Ох… Наверно, сам Падди.

 «Лжешь», – подумал Рорк.

 – Насколько я помню, такие мелочи он поручал тебе.

 Рорк с быстротой молнии схватил Грогина за грязные волосы, дернул и приставил к горлу нож.

 – Откуда мне знать? – По дрожавшим губам старика потекла слюна. – Ради бога, откуда мне знать? По его приказу я проломил столько голов, что и не сосчитать. Нельзя убивать меня за это. Прошло столько лет…

 «Всего одно движение, – думал Рорк. – Одно движение, и кровь этого человека обагрит мои руки». Мышцы напряглись, он был готов сделать это движение.

 Он слышал хриплые крики, доносившиеся с улицы. Кто-то громко ссорился. От перепуганного Грогина несло застарелым по́том, свежей кровью, на ширинке расплылось пятно мочи. Какой-то миг, показавшийся Рорку вечностью, лезвие ножа касалось плоти. Потом Рорк отступил на шаг и сунул нож в ботинок.

 – Такое дерьмо не стоит того, чтобы его убивать.

 Они ушли, не оглядываясь на Грогина, который сидел в луже собственной мочи и рыдал.

 – В былые дни он бы у тебя одним сломанным пальцем не отделался, – сказал Брайан.

 – В былые дни… – Рорк сжал руку в кулак, представил себе, с каким удовольствием он несколько раз заехал бы этим кулаком в морду Грогину. – Не стоит он того. Он был всего лишь жалким подручным Патрика Рорка. И все же он долго будет просыпаться по ночам в холодном поту, боясь, что я вернусь.

 – Ты уже знал почти все из того, что он рассказал.

 – Мне требовалось услышать подтверждение. – В Дублине было холоднее, чем в Нью-Йорке. Кроме того, они стояли у реки. Берега Лиффи сверкали в лучах летнего солнца. В эту реку они бросили ее изувеченное тело… – Я должен был понять, как это случилось. Теперь можно переходить к следующему этапу.

 – К какому этапу?

 – У нее были родные. Они по-прежнему живут в Клэре. Нужно рассказать им, что с ней случилось и почему. О боже, Брайан… Мне нужно поговорить с ними, но до того я должен напиться.

 – Я знаю одно подходящее место. – Брайан обнял его за плечи и повел прочь от реки. – Сегодня ты ночуешь у меня.