Глава 16

 К трем часам утра почти все гости разъехались. Лишь самые стойкие допивали остатки шампанского и доедали белугу. Может, не стойкие, а разумные. Лучше встретить наступающий день с кружащейся головой, затуманенными глазами и полным желудком, чем полночи бороться с бессонницей без всякой компенсации.

 Набросив на колышущуюся тушу парчовую домашнюю куртку, Энтони Кинкейд сидел в постели и, несмотря на слабое сердце, курил сигару, что, как предупреждали врачи, верно приближало его конец. Юноша, выбранный им на эту ночь, посапывал на шелковых простынях, вжавшись лицом в подушки, обессиленный приличной дозой наркотиков и жестким сексом. На его гладкой хрупкой спине вздувался ряд розовых рубцов.

 Кинкейд не испытывал угрызений совести – он хорошо заплатил, – но сожалел, что пришлось смириться с заменой. Все то время, что он хлестал парня, все то время, что вонзался в него, он представлял себе, что карает Еву.

 Сука. Шлюха. Тяжело дыша, Кинкейд потянулся к бокалу с портвейном. Неужели она думает, что может безнаказанно угрожать ему разоблачением? Неужели думает, что все эти насмешки и поддразнивания сойдут ей с рук?

 Ева не посмеет публично выступить с тем, что знает. А если посмеет… Его рука задрожала, и он чуть не пролил вино. Глаза, почти исчезнувшие в складках дряблой кожи, злобно засверкали. Если посмеет Ева, то сколько других найдут в себе силы войти в приоткрытую ею дверь? Он не может допустить это. Не может!

 Лавина разоблачений приведет к аресту, суду…

 Он этого не допустит.

 Кинкейд пил, курил, замышлял мщение. Рядом тихо бормотал во сне продажный мальчишка.

 

 Дельрико нежился в джакузи. Горячая, ароматизированная вода билась о его загорелое тренированное тело. Вернувшись домой, он занимался любовью с женой. Сейчас его обожаемая Тереза спала сном праведницы Господи, он действительно обожал жену и ненавидел себя за то, что, лаская ее, грезил о Еве. Даже то, что Ева делала, даже то, что она угрожала сделать, не могло убить в нем вожделение. И это было его наказанием.

 Пытаясь расслабиться, Дельрико смотрел, как ароматные клубы пара поднимаются к застекленной крыше, словно окутывая звезды. Вот так же Ева окутывает его чувства, затмевает разум. Он сделал бы ее счастливой, подарил бы ей все, что только может желать женщина. Если бы она поняла это! Но нет, она отвергла его, жестоко и окончательно. И все из-за бизнеса.

 Дельрико разжал кулаки и ждал, пока ярость покинет сердце. Мужчина, думающий сердцем, совершает ошибки. Он убедился в этом на собственном опыте. Только по его вине Ева обнаружила незаконные стороны «Дельрико энтерпрайсиз». Безрассудная страсть лишила его осторожности. Правда, он верил… или заставил себя поверить в то, что с ней можно откровенничать.

 А потом она узнала о Дамиане Присте. Дельрико до сих пор помнил, как она швыряла ему в лицо обвинения, как горели презрением ее глаза.

 Бывший теннисист – его уязвимое место. Конечно, эту болтающуюся ниточку можно обрезать в любой момент, но вряд ли что-то изменится, ведь Ева, а не Дамиан собирается сорвать с него тщательно сотканный покров респектабельности.

 Придется принять меры, с сожалением думал Дельрико. Как бы ни была сильна любовь, прежде всего – честь.

 

 Глория Дюбари свернулась калачиком рядом со спящим мужем и перестала сдерживать слезы. Ее тошнило… слишком большое количество алкоголя всегда плохо действовало на ее организм. И только Ева виновата в том, что она чуть не опозорилась.

 Во всем виновата Ева. Ева и ее пронырливая ведьма с Восточного побережья.

 Они лишат ее всего: репутации, семьи, карьеры. И все из-за одной ошибки. Одной маленькой ошибки.

 Шмыгая носом, Глория погладила обнаженное плечо мужа, крепкое и надежное, как четверть века их брака. Она так любит Маркуса. Как часто он называл ее своим ангелом, своим безупречным незапятнанным ангелом…

 Как сможет понять Маркус, как сможет понять любой другой, что женщина, сделавшая карьеру на ролях веснушчатых девственниц, вступила в бурную связь с женатым мужчиной и сделала подпольный аборт, чтобы избавиться от результата этой связи!

 О господи, как она могла вообразить, что любит Майкла Торрента? И самое ужасное: встречаясь с ним в грязных мотелях, она играла в фильме его дочь. Его дочь!

 Она видела его сегодня вечером. Старый, тщедушный, скрюченный… И это его она когда-то впускала в себя. Как омерзительно. Как страшно. Она возненавидела его, возненавидела Еву. Лучше бы они оба умерли…

 Упиваясь своими страданиями, Глория рыдала в подушку.

 

 Майкл Торрент привык к мучительным ночам. Его тело, пораженное артритом, редко давало ему передышку. Старость и болезнь иссушили его, оставив лишь скорлупу, вместилище страданий. Но сегодня душевная, а не физическая боль не позволяла ему забыться спасительным сном.

 Он проклинал старость, разрушившую его тело, лишившую его энергии, укравшую радости секса. Когда-то он был королем, сейчас он не был даже мужчиной. Воспоминания впивались в него раскаленными иглами… Но это не шло ни в какое сравнение с тем, что его ожидало.

 Ева угрожала отнять ту малость, что у него осталась. Его гордость. Его имидж.

 Он не мог больше играть, но он стал живой легендой. Перед ним благоговели, его уважали, им восхищались. Великий старец, один из королей романтической эры Голливуда. Грант и Гейбл, Пауэр и Флинн мертвы. Майкл Торрент, изящно закончивший свою карьеру ролями мудрых дедушек, жив. И все вставали и аплодировали ему, когда он появлялся на публике.

 А теперь Ева расскажет всему миру, что он обманывал своего лучшего друга, Чарли Грея. Годами Майкл использовал свое влияние, чтобы студии давали Чарли лишь роли второго плана. Он наставлял Чарли рога со всеми его женами. Как убедить теперь всех, что для него это была игра, ребячество… и не признать, что он отчаянно завидовал Чарли? Чарли был умнее, талантливее, да и просто лучше. Майкл даже не надеялся когда-либо сравниться с ним. Он не хотел навредить Чарли, нет. А после самоубийства Чарли, снедаемый чувством вины, во всем признался Еве.

 Он ждал утешения, сочувствия, понимания… и не дождался ничего, кроме холодной ярости. Своим признанием он вынес их браку смертный приговор. Теперь Ева уничтожит все, что осталось от его жизни.

 Его ждет унижение. Если кто-нибудь ее не остановит.

 

 Обливаясь лотом, Дрейк слонялся по своему дому. Сколько ни пил, он никак не мог напиться до бесчувствия. Ему все еще не хватало пятидесяти тысяч, а срок истекал.

 Необходимо успокоиться, это он понимал, но, увидев на приеме Дельрико, совсем обезумел от страха.

 Дельрико разговаривал с ним приветливо, ласково, но от этого становилось только страшнее.

 Как он сможет убедить Дельрико в том, что спит с Джулией, когда все видели ее с Полом Уинтропом?

 Но он должен найти подход к ней, к пленкам, к Еве.

 Должен найти. Как бы это ни было рискованно, еще рискованнее сидеть сложа руки.

 

 Виктор Флэнниган думал о Еве. О Мюриэл. Такие разные женщины… и обе разрушали его жизнь. Одна – своей слабостью, другая – силой.

 Он понимал, что винить должен только себя. Даже любя их, он их использовал. Да, он давал обеим все, что имел, и, делая это, обокрал всех троих.

 Невозможно вернуться в прошлое, невозможно что-то изменить.

 Беспокойно ворочаясь в большой пустой кровати, он тосковал о Еве… и боялся ее. Почти так же, как жаждал и боялся припрятанной бутылки. Ева и виски. Никогда он не мог насытиться ими. Никогда, сколько ни старался, не мог избавиться от обоих пристрастий. Он научился ненавидеть алкоголь, но женщину мог только любить.

 Его религия не прокляла бы его за бутылку, но он будет гореть в аду за ночь любви. А этих ночей были сотни.

 Даже страх за свою бессмертную душу не мог заставить его сожалеть хотя бы об одной из них.

 Ну почему Ева не хочет понять, что он просто старается защитить Мюриэл? Почему она настаивает на разоблачении после стольких лет лжи? Неужели она не понимает, что сама пострадает не меньше, чем он?

 Виктор поднялся, подошел к окну, уставился на светлеющее небо.

 Необходимо найти способ защитить Мюриэл… и спасти Еву от самой себя.

 

 В роскошном номере «Беверли-Уилшир» Дамиан Прист ждал восхода солнца. Он не пытался одурманить мозг алкоголем или наркотиками. Наоборот, ему было жизненно важно сохранить ясную и трезвую голову.

 Что Ева собирается рассказать? Сколько она осмелится рассказать? Если она организовала этот прием только для того, чтобы напугать его до смерти, он не доставил ей такой радости. Он смеялся, шутил… Господи, он даже танцевал с ней.

 Как вкрадчиво она спросила о сети его магазинов спортивных товаров. С каким коварством заметила, что Дельрико прекрасно выглядит.

 Но Прист только улыбался. Если она надеялась заставить его трястись от страха, он ее разочаровал.

 Дамиан сидел, не шевелясь, слепо глядя в темное окно. И трясся от страха.

 Ева устроилась в постели и довольно вздохнула. На ее взгляд, вечер прошел более чем успешно. Как послушно подобранные ею животные прыгали через горящие обручи… А она с наслаждением наблюдала за Джулией и Полом.

 Довольно странная, но, несомненно, высшая справедливость, подумала Ева, закрывая глаза. А ведь главное – справедливость, не так ли? И хорошая доза возмездия.

 Жаль только, Виктор все еще расстроен. Ему придется смириться с тем, что она делает, с тем, что должна сделать. Возможно, он поймет… пока не будет слишком поздно.

 Как жаль, что Виктор не смог остаться с ней сегодня. Их любовь увенчала бы этот вечер, а потом они лежали бы, обнимая друг друга, и сонно болтали до рассвета.

 Еще есть время, они еще успеют. Ева крепко закрыла глаза. Уже засыпая, она слышала, как Нина быстро прошла по коридору, как она нервно ходила по своей комнате…

 Бедняжка, подумала Ева. Она слишком много тревожится.

 

 К девяти часам утра понедельника Джулия успела растянуть все свои несчастные мышцы, пропотеть на тренажерах и смыть пот под душем. Ее тело крутили, месили, мяли, растирали. И вот теперь со спортивной сумкой через плечо, в спортивном костюме она шла мимо Лайла, лениво натирающего автомобиль у гаража. Ей не нравилось, как он смотрел на нее, не нравилось, что он всегда оказывался рядом, когда она выходила из главного дома после сеанса с Фрицем.

 – Доброе утро, Лайл.

 – Мисс. – Он коснулся козырька фуражки жестом скорее непристойным, чем подобострастным. – Надеюсь, вы не перетрудились. – Ему нравилось представлять ее в открытом спортивном трико, потеющей, как разгоряченная шлюха. – Я бы не сказал, что вам нужны все эти тренировки.

 – Мне очень нравится, – солгала Джулия, не останавливаясь и зная, что он смотрит ей вслед. Она почувствовала зуд между лопатками и напомнила себе о необходимости задергивать шторы в спальне.

 Пол ждал на веранде, развалясь в одном кресле и закинув ноги на другое.

 – Похоже, тебе не помешал бы стакан чего-нибудь холодного.

 – Фриц. – Джулия нашла в кармане сумки ключи. – Он работает над моими дельтовидными мышцами. – Открыв дверь и швырнув сумку и ключи на кухонный стол, она прошла прямо к холодильнику. – Фриц был бы звездой испанской инквизиции. Сегодня, когда я страдала под штангой, он заставил меня признаться, что я люблю хот-доги и гамбургеры.

 – Ты могла бы солгать.

 Джулия фыркнула, наливая себе сок.

 – Невозможно смотреть в эти огромные наивные синие глаза и лгать. Солгавший отправится прямиком в ад. Хочешь сока?

 – Нет, спасибо.

 Осушив стакан, Джулия почувствовала себя почти нормальным человеком.

 – У нас чуть больше часа. Потом я переодеваюсь и еду на встречу. – Освеженная и готовая к делу, она поставила пустой стакан на рабочий стол. – О чем тебе так необходимо было поговорить со мной?

 – О многом. – Пол лениво провел рукой по ее волосам. – Например, о пленках.

 – Можешь о них не беспокоиться.

 – Запирать дом – хорошая мера предосторожности, Джил, но недостаточная.

 – Это не все. Пойдем. – Она провела его в кабинет. Повсюду стояли вазы и банки: многие цветы с вечеринки нашли здесь свой дом. – Джулия указала на письменный стол:

 – Посмотри.

 Пол открыл ящик.

 – Где?

 Он не казался удивленным, и Джулия немного обиделась.

 – В безопасном месте. Я достаю их по одной, только когда работаю. Так что, – она захлопнула пустой ящик, – если кто-нибудь еще сунет сюда свой любопытный нос, его ждет разочарование..

 – Если бы это было так безвредно.

 – Что ты имеешь в виду? – Только то, что ставки гораздо выше. – Пол присел на край стола. – Вспомни вчерашнее поведение Глории Дюбари.

 Джулия пожала плечами.

 – Она напилась.

 – Вот именно… это само по себе неестественно. Я никогда не видел Глорию даже слегка пьяненькой. – Пол взял в руки пресс-папье, ограненный хрустальный шар, взорвавшийся разноцветными молниями. Интересно, может ли холодная и спокойная Джулия вот так же взорваться при его прикосновении? – Она угрожала тебе. Почему?

 – Не знаю. Правда, не знаю, – повторила Джулия, увидев его подозрительный взгляд. – Ее имя не всплывало в наших с Евой беседах, разве что мельком. И сегодня мы говорили о других вещах.

 О съемках в Джорджии, о надвигающейся контрольной Брэндона по истории и охватывающем Джулию каждые полгода нестерпимом желании постричь волосы. Ева ее отговорила. Однако совершенно необязательно рассказывать обо всем этом Полу.

 Медленно выдохнув, Джулия упала в кресло.

 – Похоже, Глория думает, что я напишу о чем-то, угрожающем ее репутации. Она даже предложила мне деньги… хотя думаю, что она предпочла бы меня убить. – Пол прищурился, и Джулия застонала. – Ради бога, Пол. Я просто пошутила. – Откинувшись на спинку кресла, она расхохоталась. – Я уже вижу, как ты написал бы эту сцену. Глория Дюбари в монашеском одеянии подкрадывается сзади к неустрашимому биографу. Надеюсь, ты оденешь меня во что-нибудь воздушное… Глория заносит нож… нет, слишком грязно. Она вытаскивает револьвер… нет, слишком примитивно. Вот! Она душит жертву четками. Ну как?

 – Ничего смешного. – Пол отложил пресс-папье. – Джулия, позволь мне прослушать записи.

 – Ты знаешь, я не могу это сделать.

 – Я хочу помочь тебе.

 Он был так трогательно терпелив, что Джулия коснулась его руки.

 – Пол, я высоко ценю твою заботу, но не думаю, что нуждаюсь в помощи.

 Пол опустил глаза на ее тонкие изящные пальцы.

 – А если тебе понадобится помощь, ты обратишься ко мне?

 Джулия задумалась.

 – Да. – И улыбнулась, поняв, что совсем не трудно и не опасно доверять кому-то. – Да.

 Пол перевернул ладонь и обхватил ее пальцы.

 – Если ты решишь, что Ева нуждается в помощи? На этот раз Джулия не колебалась.

 – Ты будешь первый, к кому я обращусь.

 – Теперь я хочу спросить еще кое о чем. Ты веришь, что небезразлична мне?

 Джулия не могла бы сказать, что не ждала подобного вопроса, но это не облегчало ответ.

 – В данный момент верю.

 Это предложение сказало ему гораздо больше, чем простые «да» или «нет».

 – Все в твоей жизни было таким временным? Его рука была слишком крепкой, ладонь более шершавой, чем можно ожидать от мужчины, работающего со словами. Однако Джулия могла бы сопротивляться его хватке, но не могла противостоять его взгляду.

 Если Фрицу лгать невозможно, то лгать Полу просто бесполезно. Он видит ее насквозь.

 – Думаю, что, кроме Брэндона, да.

 – И ты хочешь оставить все как есть? – Пол действительно должен был знать и поэтому чувствовал себя неловко.

 – Я не думала об этом. – Джулия встала, надеясь отойти подальше от края пропасти, который – когда она забывала об осторожности – оказывался слишком близко.

 Не отпуская ее руки, Пол свободной ладонью обхватил ее лицо.

 – Пора заставить тебя задуматься.

 Пол целовал ее почти так же, как в последний раз, с той же страстью, с подавляемым гневом и с отчаянием. Он чувствовал ее неуверенность, смятение, и вдруг ее кожа стала согреваться – или ему так показалось? От легкого привкуса паники на ее губах у него закружилась голова.

 Он сжал ее бедра своими ногами, покусывая зубами, поглаживая языком ее губы, просунул руки под футболку, пробежал ладонями по ее спине, и она застонала от удовольствия.

 Джулия дрожала, ее кожа то разгоралась, то леденела, то покрывалась испариной под его прикосновениями. Но страх отступал, не в силах сражаться со всеми остальными чувствами. Желания, на которые она так долго не обращала внимания, как прилив, смывали все на своем пути. Все, кроме него.

 Ей казалось, что она парит, цепляясь за него, в нескольких дюймах над полом. И она могла бы так парить бесконечно, купаясь в ощущениях, слабея… и подчиняясь. Волшебство, сон…

 Когда Пол обрушил жаркие поцелуи на ее шею, она вдруг поняла, что вовсе не парит, а медленно идет за ним из кабинета… в гостиную… к лестнице.

 Реальность. В реальном мире подчинение часто равносильно капитуляции.

 – Куда мы идем? – Это ее шепот, такой хриплый и сдавленный?

 – В этот раз, в первый раз, тебе нужна кровать.

 – Но… – Джулия попыталась пробить туман, окутавший мозги, но его губы снова отвлекли ее. – Сейчас ведь утро.

 Его смех был таким же лихорадочным, как ее пульс.

 – Боже, ты прелесть, Джулия. Даю тебе последний шанс. – Сгорая от нетерпения, он сдернул с нее футболку и отшвырнул в сторону. – Ты хочешь, чтобы я ждал до захода солнца?

 Она тихо вскрикнула, то ли от тревоги, то ли от восхищения, когда он обхватил ее грудь.

 Пол прижал ее спиной к стене, лаская, искушая сильными ловкими руками. Он тяжело дышал, словно взобрался на вершину горы, и Джулия чувствовала теплый трепет его дыхания на шее, щеках, губах.

 Он сойдет с ума, он умрет, если не испробует эту нежную, как вода в озере, плоть.

 – Так что ты хочешь, Джулия?

 – Это. – Теперь уже она тянула его в спальню. – Тебя. – Дрожащими от нетерпения пальцами она попробовала расстегнуть пуговицы его рубашки. Господи, откуда эта необходимость прикоснуться к нему? Откуда эта невыносимая жажда, этот пожирающий изнутри огонь… – Я не могу… так давно. – Наконец она уронила руки, проклиная свою неловкость, и закрыла глаза, спасаясь от унижения, стыда.

 – У тебя прекрасно получается. – Пол едва сдержал смех. Она и не представляет, что творит с ним своей неловкостью, своими словами. – Расслабься, Джулия, – прошептал он, увлекая ее на кровать. – Все лучшее вернется к тебе само собой.

 Она выдавила жалкую испуганную улыбку.

 – Так говорят о езде на велосипеде, но я всегда теряю равновесие и падаю.

 Пол лизнул ее в подбородок и оцепенел. Ее ответная дрожь поразила его, как удар в солнечное сплетение.

 – Я дам тебе знать, если ты зашатаешься.

 Джулия протянула к нему руки, и он обхватил ее запястья, стал целовать ее пальцы. Слишком быстро, нельзя так спешить, упрекнул он себя, следя за ней в слабом свете, проникающем сквозь опущенные шторы. Ей необходима нежность, терпение.

 Что-то изменилось. Джулия не понимала, что именно, но изменилось. Настроение, атмосфера… такие же возбуждающие, но более сладкие. Его прикосновения больше не были властными. Его пальцы, словно пробуя, скользили по ее телу. И когда он поцеловал ее, она не почувствовала отчаяния. Он словно просил ее, умолял – и невозможно было отказать ему.

 Пол чувствовал, как она медленно расслабляется и, словно горячий воск, тает под ним. Он никогда не сталкивался с такой безоговорочной капитуляцией, с таким доверием и уже казался себе героем. И хотел дарить ей больше и больше обещать.

 Медленно, не сводя глаз с ее лица, он стянул ленту с ее волос, и они темным золотом рассыпались по розовому покрывалу. Ее губы раскрылись, и он коснулся их нежно, мягко, ожидая, пока она сама поцелует его. И когда ее язык метнулся и сплелся с его языком, утонул в поцелуе.

 Возбуждение затуманивало ее сознание, мешало дышать. Хотя ее пальцы еще дрожали, пуговицы его рубашки поддались, и она с долгим удовлетворенным вздохом прижалась к его обнаженной груди, услышала, как бьются в унисон их сердца.

 Пелена сменяющихся ощущений накрыла ее, вытеснив все сомнения. «К черту осторожность, Джулия. Живите, наслаждайтесь», – зазвенели в ушах слова Евы. Да. Она хотела, она жаждала пира.

 Ее губы метались по его лицу, шее. Она впитывала этот пьянящий, почти животный вкус мужчины. Он что-то сказал, хрипло, резко, и она услышала собственный смех, смех, захлебнувшийся изумленным стоном.

 Он целовал ее грудь, и она изгибалась под ним. Ее тело, натянувшееся как струна, словно пело победный гимн. Царапанье его зубов, неожиданная алчность губ, вечный зов плоти ошеломляли ее. Она прижалась лицом к его лицу, требуя и предлагая все, о чем он просил.

 И больше.

 В этой безрассудной, отчаянной борьбе желаний была свобода, которую она так долго отвергала.

 Воздух окутывал их ароматом камелий. Под ними стонали пружины кровати. Солнце, прокравшееся сквозь щели жалюзи, согревало и соблазняло. И при каждом прикосновении Пола ей казалось, что этот свет взрывается ослепительными радугами под ее крепко сжатыми веками.

 Именно этого он добивался. Этой томительной дрожи перед кульминацией. Сдерживая собственные желания, он дарил, дразнил, пытал и с восторгом услышал свое имя, сорвавшееся с ее губ.

 Ее кожа была гладкой, как шелк, ароматной от масел, так старательно втертых в ее тело. Пол сдернул ее спортивные брюки…

 И все же он еще мог ждать, еще немного, довольствуясь ощущением этих длинных изумительных ног, их вкусом. Одно его движение, одно легкое прикосновение, и она сорвалась с вершины, на которой он удерживал ее.

 Оргазм сотряс ее, оставил потрясенной, ослепленной, дрожащей. После такой нежной прелюдии исступленный восторг пугал. И привязывал сильнее наркотика. Новая волна наслаждения накрыла ее, и Пол смотрел, как ее глаза распахиваются, затуманенные страстью.

 Когда она обмякла, он приподнялся над ней, еле сдерживая собственную дрожь, ожидая, пока туман в ее глазах рассеется, когда ее взгляд сосредоточится на нем… и скользнул в нее. Она приподнялась ему навстречу, и они слились в древнем и прекрасном ритме. Ее веки снова опустились, ее руки крепче сжали его… и на этот раз, когда она сорвалась с вершины, то увлекла его за собой.

 

 Пол лежал неподвижно. Аромат ее кожи окутывал его, смешиваясь с тонким ароматом камелий. Время словно остановилось. Ни день, ни ночь. Волшебство приглушенного света, таинственный островок в необъятной вселенной. Только еле заметные движения ее тела при каждом тихом вздохе, только ее лицо в отблесках догорающей страсти, только вкус любви на ее губах.

 Господи, когда-то, сейчас казалось, что давным-давно, он думал, будто знает о любви все. Сколько раз он использовал романтику, чтобы соблазнить женщину? Как часто и умело вплетал любовь в сюжеты своих книг? Но эта женщина все изменила. Эта женщина унесла его к высотам, о которых он и не подозревал. И он сделает все, что в его силах, чтобы убедить ее: для них так будет всегда.

 – Я говорил, что все лучшее вернется к тебе. Ее глаза медленно раскрылись. Огромные, темные и сонные. Она улыбнулась. Бесполезно сейчас объяснять ему, что не вернулось… просто потому, что она никогда не испытывала ничего подобного.

 – Это похоже на то, что хорошо для тебя? Пол улыбнулся.

 – Я бы сказал, что гораздо лучше. Вообще-то я думаю, мы могли бы провести в этом месте очень плодотворный день.

 – Плодотворный? – Джулия запустила пальцы в его волосы, легко провела по его позвоночнику. Она не чувствовала себя кошкой, отведавшей сливок. Она чувствовала себя кошкой, обнаружившей прямой путь к корове. – Интересный? Возможно. Приятный? Несомненно. Но плодотворный – это нечто совсем другое. Мое интервью с Анной может оказаться… – Пол целовал ее шею, и было очень трудно сосредоточиться. – Ммм… плодотворным. – Она лениво взглянула на часы и тихо взвизгнула, попыталась вскочить, но оказалась лишь крепче прижатой к матрасу. – Половина двенадцатого. Как может быть половина двенадцатого? Было только девять, когда мы…

 – Время летит, – прошептал Пол, необыкновенно польщенный. – Ты все равно уже не успеешь.

 – Но…

 – Тебе потребуется больше часа, чтобы одеться и добраться до Анны. Перенеси встречу.

 – Черт! Это не в моих правилах. – Извиваясь, Джулия высвободилась из его объятий и, открыв ящик тумбочки, нашла номер телефона. – Только я буду виновата, если она откажется предоставить мне еще один шанс.

 – Ты мне очень нравишься такой, – заметил Пол, когда Джулия потянулась к телефону. – Вся разгоряченная и взъерошенная.

 – Помолчи. Мне надо подумать. – Откинув с глаз волосы, она набрала номер и задохнулась.

 Пол только ухмыльнулся и продолжал пощипывать губами пальцы ее ног.

 – Прости. Я давно мечтал об этом.

 – Сейчас не время… – Джулия снова задохнулась от изумления и удовольствия. – Пол, пожалуйста. Я должна… о боже! Что? – Пока секретарша повторяла стандартное приветствие, ей удалось чуть-чуть отдышаться. – Да, простите. – Язык Пола уже скользил по своду ее ступни. Господи, кто бы подумал, что такие простые прикосновения могут пронзать все те по – Я… говорит Джулия Саммерс. У меня назначена встреча с мисс дель Рио на половину двенадцатого. – Пол уже добрался до ее лодыжек, и она не слышала почти ничего, кроме грохота крови в висках. – Я, ах, мне необходимо перенести встречу. Я… – Он целовал икры ее ног. – Непредвиденные обстоятельства. Я не могу освободиться. Пожалуйста, передайте мисс…

 – Дель Рио, – услужливо подсказал Пол, целуя ее под коленками. Джулия вцепилась свободной рукой в скомканные простыни.

 – Передайте ей мои извинения и скажите… – Цепочка жарких поцелуев поднялась по ее бедру. – Скажите, что я свяжусь с ней. Благодарю вас.

 Телефонный аппарат с грохотом упал на пол.