Глава 18

 Брэндон сидел на огромной кровати в просторной спальне главного дома и с интересом следил за Джулией.

 – Почему, когда женщины собираются на уик-энд, им нужно больше барахла, чем парням?

 – А это, сынок, одна из величайших тайн вселенной. – Джулия виновато уложила в складной саквояж еще одну блузку. – Ты правда не огорчен, что не летишь со мной в Лондон?

 – Конечно, нет. С Маккеннами гораздо веселее. У них есть «Нинтендо».

 – Понимаю. Рори Уинтроп не может конкурировать с игровой приставкой. – Джулия застегнула «молнию» саквояжа.

 – Может, возьмешь еще одну куртку? Вдруг пойдет дождь?

 Она оглянулась. Надвинув на глаза неизменную кепку «Лейкерсов», Брэндон весело подпрыгивал на кровати и что-то мурлыкал под нос.

 – Я буду скучать по тебе, малыш.

 Брэндон поморщился, как всякий уважающий себя десятилетний мальчик, которого назвали малышом. Хорошо еще, что никто не слышал.

 – Со мной все будет в порядке. Можешь не волноваться.

 – Конечно же, я волнуюсь. Это моя работа. – Джулия подошла обнять его и чуть не задохнулась от счастья, когда худенькие ручки обвили ее шею. – Ко вторнику я вернусь.

 – Привезешь мне что-нибудь?

 – Может, и привезу. – Она поцеловала его в обе щеки. – Не расти слишком быстро, пока меня не будет. Брэндон ухмыльнулся.

 – Может, и вырасту.

 – Я все равно буду выше. Пошли, пора в путь. – Джулия взяла портфель, пытаясь вспомнить, лежат ли паспорт и билет в специальном кармашке, перекинула саквояж через одно плечо, тяжелую сумку – через другое. Брэндон подхватил битком набитую спортивную сумку. Ни одному из них и в голову не пришло вызвать кого-нибудь из слуг.

 – Я буду звонить каждый вечер в семь часов по вашему времени. Как раз после ужина. Я положила в твою сумку карточку с названием отеля и номером телефона.

 – Я знаю, мам.

 Нина выбежала в холл как раз в тот момент, когда они спустились.

 – Джулия, вы не должны таскать все это. Лайл отнесет ваши вещи в машину.

 – Большое спасибо, но он вовсе не должен везти меня в аэропорт. – При упоминании имени Лайла у Джулии мурашки побежали по спине. – Я могла бы…

 – Вы – гостья мисс Би, – строго сказала Нина. – И вы летите в Лондон по делу мисс Би. – Она улыбнулась Брэндону. – Без тебя здесь будет очень тихо и скучно, но я уверена, что тебе понравится с Маккеннами.

 – Они отличные. – Раздался звонок, и Брэндон бросился к двери. – Сесиль, ты здесь?!

 – А где же еще? Привет, мисс Соломен. Спасибо за выходные.

 – Ты их заслужила. – Нина рассеянно улыбнулась, уже полностью переключившись на собственные дела. – Все разъезжаются, и здесь практически нечего делать. Развлекайся, Брэндон. Счастливого пути, Джулия.

 Джулия наклонилась в последний раз обнять Брэндона.

 – Веди себя хорошо. Не дерись с Дастином.

 – Ладно. Пока, мам.

 

 В то самое время, как над Лос-Анджелесом сияло солнце, в Джорджии сгустились тучи. Ева открыла глаза и сладко потянулась. Дождь мерно барабанил по крыше, значит, никаких съемок сегодня. Только долгие часы безделья в маленьком уютном коттедже… В данных обстоятельствах Ева совсем не возражала против неожиданного выходного.

 Она снова потянулась и довольно замурлыкала, когда сильная широкая ладонь погладила ее бедро.

 – Не похоже, что дождь скоро прекратится, – заметил Питер, перекатывая ее себе на грудь. И снова изумился, как прекрасно Ева выглядит по утрам. Чуть старше без тщательно наложенного макияжа. Но возраст отступал перед этими чертами лица, глазами, атласной кожей. – Пожалуй, мы застряли тут на весь день.

 Ева почувствовала его возбуждение, чуть соскользнула и приняла его в себя.

 – Думаю, мы не будем скучать.

 – Держу пари, не будем.

 Ева изогнулась, впитывая изумительные волны наслаждения. Она не ошиблась. Питер Джексон – потрясающий любовник. Молодой, сильный, энергичный и понимающий желания женщины, как свои собственные. Ева ценила сексуальную щедрость в мужчинах… а то, что Питер ей нравился чисто по-человечески, считала дополнительным вознаграждением.

 Что же касается постели… Какая женщина ее возраста не почувствует себя польщенной, возбуждая желание в мужчине, не достигшем сорокалетия? А в его увлечении невозможно сомневаться. Прерывистое дыхание, блестящая от пота грудь… его уже сотрясала дрожь – предвестник оргазма.

 Улыбаясь, Ева откинула голову и отдалась бешеной скачке.

 

 – Господи! – Совершенно обессиленный, Питер откинулся на спину. Сердце колотилось в его груди, как отбойный молоток. Он спал с другими женщинами, более молодыми, но ни одна не могла сравниться с Евой. – Ты невероятная.

 Ева выскользнула из постели, завернулась в халат.

 – И ты хорош. Очень хорош. Если повезет, к моим годам станешь невероятным.

 – Милашка, если я слишком часто буду так трахаться, то просто не доживу до твоих лет. – Он потянулся, как сытый ленивый кот. – Но это была бы короткая и счастливая жизнь.

 Ева довольно рассмеялась. Питер, не в пример многим молодым мужчинам, не чувствовал себя обязанным помалкивать о ее возрасте, не приправлял секс ни ложью, ни лестью.

 – Не хочешь рассказать мне о своей короткой и счастливой жизни?

 Питер закинул руки за голову.

 – Ну, я занимаюсь любимым делом. Я хотел стать актером лет с шестнадцати… увлекся сценой еще в школе. В колледже специализировался в драматическом искусстве, чем разбил сердце матери. Она мечтала, что я стану врачом.

 Расчесывая волосы, Ева смотрела на Питера в зеркало туалетного столика.

 – Я бы сказала, что у тебя руки хирурга. Питер усмехнулся.

 – Да, но я терпеть не могу кровь. И совершенно не умею играть в гольф.

 Ева отложила щетку и стала наносить крем под глаза. Дробь дождя, голос Питера действовали на нее изумительно умиротворяюще.

 – Итак, отмахнувшись от медицины, ты приехал в Голливуд.

 – В двадцать два года. Поголодал немного, снялся в паре реклам. – Силы возвращались, и Питер приподнялся – Ты случайно не видела, как я расхваливал «Кранч Гранолу»?

 Их смеющиеся глаза встретились в зеркале.

 – Боюсь, что упустила.

 Он взял с тумбочки одну из ее сигарет, закурил.

 – Потрясающий ролик. Остроумный, стильный. А это были всего лишь овсяные хлопья с черникой.

 Ева подошла к постели, взяла у него сигарету, затянулась.

 – Я уверена, что домохозяйки попались на удочку.

 – Если честно, у этих хлопьев был вкус картона. И раз уж мы заговорили о еде, хочешь, я приготовлю завтрак?

 – Ты?

 – Ну да. – Питер забрал у нее сигарету и затянулся сам. – До рекламы я подрабатывал поваром.

 – Ты предлагаешь мне яичницу с беконом?

 – Может быть… если это поможет сохранить твой интерес.

 0-го! Он влюбляется, поняла Ева. Очень мило, очень льстит самолюбию, и в других обстоятельствах она не стала бы ему мешать. Но… необходимо разрядить атмосферу.

 – Кажется, я показала, что заинтересована. Питер потянулся к ней и поцеловал в плечо.

 – Почему бы нам сначала не принять душ, а потом ты посмотришь, как я готовлю. И у меня появилась еще одна блестящая идея.

 – Мы пойдем в кинотеатр.

 – В кинотеатр?

 – Детка, неужели ты не слышала о кинотеатре! Это такое место, где одни люди сидят и смотрят, как другие люди притворяются другими людьми. Что скажешь, Ева? Мы успеем на утренний сеанс, и я угощу тебя поп-корном.

 Она подумала немного. Пожалуй, действительно блестящая идея.

 – Я согласна.

 

 Джулия скинула туфли и погрузила ступни в пушистый ковер. Двухкомнатный номер в «Савое» был необыкновенно элегантным, а коридорный – настолько воспитанным, что, внеся ее багаж и дожидаясь чаевых, выглядел виноватым.

 Она подошла к окну, надеясь, что вид спокойной реки и городских огней поможет расслабиться. Перелет из Лос-Анджелеса в Нью-Йорк прошел почти безболезненно… никакого сравнения с мучительными часами над Атлантикой между аэропортами Кеннеди и Хитроу. Вот это был настоящий ад.

 Но она выжила. И теперь она в Британии. И остановилась в «Савое». Ее до сих пор удивляло, что она может позволить себе такую изысканную обстановку… Удивление это было приятным, напоминая, что она всего добилась сама.

 И все же ей казалось, будто она вошла в чей-то сон. Бархатная темнота, окруженный серебристым сиянием ломтик луны, тени на воде. И так тепло, так блаженно тихо. Зевнув во весь рот, Джулия отвернулась от окна, распаковала только самое необходимое и через двадцать минут видела уже свои собственные сны.

 Утром Джулия доехала в такси до Найтсбриджа и расплатилась с шофером, прекрасно понимая, что дает слишком много чаевых… и что никогда не разберется в британской валюте. Образ ее бухгалтера, чуть ли не с пеной у рта проклинающего ее безалаберность, напомнил ей, что надо взять квитанцию, правда, она тут же небрежно сунула эту квитанцию в карман.

 Огромный викторианский особняк из красного кирпича, окруженный высокими деревьями, оказался именно таким, как она ожидала. Густые клубы дыма, вырываясь из печных труб, быстро таяли в свинцовом небе.

 Хотя за ее спиной со свистом проносились машины, она легко могла представить себе цоканье лошадиных копыт, громыхание экипажей и крики уличных торговцев.

 Джулия открыла железную калитку. Мощеная дорожка вела через по-зимнему желтую лужайку к сверкающим белым ступеням и такой же сверкающей белой двери.

 Ее замерзшие ладони вдруг вспотели, и она раздраженно перехватила портфель. Невозможно отрицать: она думает о Рори Уинтропе не как о бывшем муже Евы, а как об отце Пола.

 Пол в шести тысячах миль отсюда. И злится на нее. И разозлился бы еще больше, если бы знал, что она здесь и собирается взять интервью у его отца не только ради книги.

 Джулия нажала кнопку звонка, и горничная открыла дверь почти мгновенно.

 – Джулия Саммерс. У меня назначена встреча с мистером Уинтропом.

 – Да, мадам. Он ожидает вас. Пожалуйста, проходите. Джулия оказалась в огромном холле. Пол выложен темно-бордовыми и кремовыми мраморными плитами. Высокие потолки, хрустальная люстра. Справа почти дворцовая лестница, слева два кресла в стиле Георга III. На столике красного дерева ваза с китайской розой и небрежно брошенная женская перчатка из тонкой синей кожи.

 Джулия прошла вслед за горничной в гостиную, мысленно сравнивая обстановку с гостиной Евы. Если у Евы все кричало о богатстве, то здесь тихо перешептывались наследуемые поколениями деньги и глубокие фамильные корни.

 – Пожалуйста, устраивайтесь поудобнее, мисс Саммерс. Я доложу мистеру Уинтропу.

 – Благодарю вас.

 Горничная почти бесшумно вышла из комнаты, закрыв за собой массивные двери. Оставшись одна, Джулия подошла к камину, протянула руки к огню. Дым приятно пах яблоками, напоминая ей о собственном очаге в Коннектикуте. Она расслабилась.

 На каминной полке громоздились старые фотографии в витиеватых и тщательно отполированных серебряных рамках. Джулия представила, как ругаются горничные, оттирая все эти завитки, и улыбнулась суровым лицам предков человека, к которому приехала.

 На одной из черно-белых фотографий она узнала самого Рори Уинтропа. Черный цилиндр, высокий накрахмаленный воротник. Фильм назывался «Убийства Делани», где Рори с чуть заметной иронией играл неуловимого психопата-убийцу.

 Джулия не удержалась и сняла с полки следующую фотографию. Пол. Хотя мальчику на портрете было не больше двенадцати, она была уверена, что это Пол… явно недовольный тем, что его запихнули в костюм, да еще придушили галстуком.

 Более светлые и более непослушные волосы. Глаза те же самые. Странно, что даже в детстве у него были такие серьезные взрослые глаза.

 – Пугливый мальчишка, не так ли?

 Джулия обернулась. Она так увлеклась, что не слышала, как вошел Рори Уинтроп. Он стоял, сунув одну руку в карман светло-серых слаксов, и улыбался ей обаятельной и хитроватой улыбкой. Густые темно-каштановые волосы с легкой сединой на висках зачесаны назад. Моложавое лицо, подтянутая фигура. Рори скорее можно было принять не за отца, а за старшего брата Пола. Ясно, что он сохраняет молодость благодаря не только пластической хирургии, но и обязательным еженедельным массажам лица и маскам из морских водорослей.

 – Простите, мистер Уинтроп. Вы застали меня врасплох.

 – Самый лучший способ поймать прекрасную женщину. – Он упивался ее восхищенным взглядом. Мужчина может сохранить лицо и тело с помощью тщательного ухода и денег, но только восхищение молодой женщины помогает сохранить самомнение. – Интересуетесь моим маленьким архивом?

 Джулия вспомнила о портрете в ее руке и вернула его на камин.

 – Да, очень интересно.

 – Эта фотография Пола была сделана вскоре после нашей с Евой свадьбы. Я понимал его тогда еще меньше, чем сейчас. Он говорил мне о вас.

 – Он… – Удивление, удовольствие, смущение. – Правда?

 – Да. Не припомню, чтобы он упоминал имя женщины прежде. Это одна из причин, по которым я счастлив видеть вас. – Рори подошел к ней и взял ее руку обеими руками. Вблизи обаяние его улыбки, покорившей не одно поколение женщин, оказалось еще неотразимее. – Присядем у огня. А вот и наш чай.

 Другая горничная вкатила сервировочный столик. Они уселись в глубокие кресла перед камином.

 – Я хочу поблагодарить вас за то, что вы согласились принять меня.

 – С огромным удовольствием. – Дружелюбным кивком Рори отпустил горничную и стал сам разливать чай. – В двенадцать я должен быть в театре. Утренний спектакль. Лимон или сливки, дорогая?

 – Лимон, благодарю вас.

 – И попробуйте лепешки. Поверьте мне, они восхитительны. – Он положил две на свою тарелку и добавил огромную порцию джема. – Итак, Ева решила разжечь страсти.

 – Можно сказать, что она возбудила огромный интерес.

 – Вы дипломатичны, Джулия. – И снова эта быстрая расплавляющая женские сердца улыбка.

 – Конечно.

 – Как поживает моя очаровательная бывшая жена? Джулия различила в его голосе нежность.

 – Она по-прежнему очаровательна. И говорит о вас с любовью.

 – Между нами была та редкая дружба, которая не остывает, когда проходит вожделение. – Рори рассмеялся. – Правда, к концу нашего брака она злилась на меня… и не без причины.

 – Неверность часто злит женщин. Его улыбка, так похожая на улыбку Пола, вспыхнула мгновенно, и Джулия не смогла не улыбнуться в ответ.

 – Дорогая, я выдающийся эксперт по женской реакции на неверность. К счастью, наша дружба пережила все… как я думаю, благодаря любви Евы к Полу.

 – Вы не находите странным то, что ваша бывшая жена и ваш сын так близки?

 – Нет. Вовсе нет. – Рори ел лепешку медленно, наслаждаясь каждым кусочком, и Джулия легко представила, как он наслаждался своими женщинами. – Если честно, я был плохим отцом. Когда дети маленькие, ты просто воркуешь время от времени над колыбелью или гордо гуляешь по парку с коляской. Для менее приятных обязанностей у нас была няня.

 Совершенно не оскорбленный явным возмущением Джулии, Рори похлопал ее по руке, затем подлил ей чаю.

 – Джулия, дорогая, не судите меня слишком строго, я же признаю свои недостатки. Моей семьей был театр. Пол имел несчастье родиться у двух безобразно эгоистичных и достаточно талантливых людей, которые понятия не имели о том, как растить ребенка. А Пол был до ужаса умным ребенком.

 – В ваших устах это звучит как оскорбление, а не как комплимент.

 Ага, девочка влюблена, подумал Рори и спрятал за салфеткой улыбку нераскаявшегося грешника.

 – Точнее, Пол был головоломкой, на решение которой у меня не хватало мозгов, а Ева вела себя с ним так естественно. Внимательно, терпеливо, заинтересованно. Признаюсь вам, она сблизила меня с Полом.

 – Вы не возражаете, если я включу диктофон? Так легче соблюдать точность.

 Рори колебался лишь секунду.

 – Да, безусловно. Нам необходима точность. Джулия поставила диктофон на край столика.

 – В первый год вашего брака было очень много публикаций о вас, Еве и Поле. Создался портрет семьи.

 – Семья. – Рори попробовал слово на вкус, затем кивнул. – Сначала ваша мысль показалась мне странной, но да, мы были семьей. Ева отчаянно хотела иметь семью. Может, из-за своего детства. Или потому, что достигла возраста, когда женщина страстно мечтает о пеленках и топоте маленьких ножек. Она даже убедила меня в том, что мы должны родить ребенка.

 Потрясающая информация.

 – Вы и Ева планировали ребенка?

 – Дорогая, Ева обладает потрясающим даром убеждения. Мы планировали и претворяли наши планы в жизнь, как два генерала противоборствующих армий. Сражения не были лишены приятности, но мы так и не достигли победы. Ева улетела в Европу… кажется, во Францию, к какому-то специалисту… и он сказал, что она не сможет зачать. – Рори отставил свою чашку. – Должен сказать, она стойко восприняла эти ужасные новости. Ни рыданий, ни жалоб, ни проклятий. Она окунулась в работу. Я знаю, она страдала. Она плохо спала и несколько недель почти ничего не ела.

 Джулия, до сих пор пытавшаяся сохранять объективность, слепо уставилась на пламя в камине. Какая, к черту, объективность! Ее сердце разрывалось от жалости.

 – Вы не думали об усыновлении?

 – Странно, что вы упомянули об усыновлении. – Рори прищурился, словно глядя в прошлое. – Это пришло мне в голову. Я не мог видеть Еву несчастной. И я привык к мысли о новом ребенке. Когда я предложил ей усыновление, она затихла. Даже съежилась, будто я ударил ее, и сказала… как это она выразилась? «Рори, у нас обоих был шанс. И раз уж нет пути назад, почему бы не сосредочиться на будущем?"

 – И как вы ее поняли?

 – Что разумнее продолжать прежнюю жизнь. Так мы и сделали. В конце концов оказалось, что разумнее нам жить раздельно. Мы расстались очень мирно, даже обсуждали совместный проект. – Рори задумчиво улыбнулся. – Может, мы еще и поработаем вместе.

 – Ваш брак считался прочным. Многие были шокированы, когда он распался.

 – Мы с Евой были отличной командой, однако рано или поздно занавес должен опуститься.

 – Вы не верите в «пока смерть не разлучит нас»?

 – Дорогая, искренне верю. Каждый раз, когда произношу эти слова. А теперь вы должны меня извинить. Театр – самая требовательная любовница.

 Джулия выключила диктофон, убрала его в портфель.

 – Большое спасибо за уделенное мне время и за гостеприимство, мистер Уинтроп.

 – Рори, – напомнил он, беря ее за руку и помогая подняться. – Надеюсь, мы не прощаемся. Буду счастлив снова поговорить с вами. Может, завтра за ужином? Театр завтра закрыт.

 – С удовольствием, если это не нарушит ваши планы.

 – Джулия, мужские планы для того и существуют, чтобы нарушаться ради прекрасной женщины.

 Он поднес ее руку к своим губам, и в этот момент двери гостиной распахнулись.

 – Красивые жесты, сладкие речи. Ты в своем репертуаре, – прокомментировал Пол.

 Не отпуская напрягшиеся пальцы Джулии, Рори повернулся к сыну.

 – Пол, какой восхитительный и несвоевременный сюрприз. Я могу не спрашивать, что привело тебя сюда. Пол не сводил глаз с Джулии.

 – Можешь. Разве сегодня нет утреннего спектакля? Рори подавил смешок. Впервые он видел в глазах сына такой отчаянный голод.

 – Есть, конечно. Я как раз прощался с этой очаровательной леди. Теперь, как я понимаю, придется дернуть за ниточки и обеспечить два билета на вечерний спектакль. Я был бы очень рад, если бы вы пришли.

 – Спасибо, но я…

 – Мы придем, – перебил ее Пол.

 – Чудесно. Джулия, я пришлю вам билеты в отель. А пока оставляю вас в очень надежных руках. – Выходя, Рори остановился рядом с сыном. – Наконец-то ты предоставил мне возможность сказать, что у тебя безупречный вкус. Если бы не Линда, малыш, я бы повоевал с тобой.

 Губы Пола дернулись, но – как только отец вышел – его улыбка мгновенно растаяла.

 – Тебе не кажется, что путешествие в Лондон – довольно сложный способ избавиться от меня? Почему ты не сказала, что летишь повидать моего отца?

 Его слова так же размеренны, как его движения, подумала Джулия.

 – Не сочла необходимым посвящать тебя в свои планы.

 – Ты ошиблась.

 – Не вижу причин отчитываться перед тобой.

 – Я напомню тебе одну. – Пол притянул ее к себе и обрушился на ее губы поцелуем, превратившим ее в комок оголенных нервов.

 Она даже не успела уклониться, не успела возразить, лишь выдохнула:

 – Это не…

 Его губы оборвали поток ее слов, затуманили мысли. Застонав, она уронила портфель.

 – Я достаточно ясно выразился?

 – Заткнись, – пробормотала она, обвивая руками его шею. – Просто заткнись.

 Пол закрыл глаза, невероятно тронутый тем, как доверчиво она положила голову на его плечо. Этот жест, этот короткий вздох вызвали в нем отчаянное желание подхватить ее и унести куда-нибудь в тихое и безопасное место.

 – Джулия, ты тревожишь меня.

 – Потому что прилетела в Лондон?

 – Нет, потому что я полетел за тобой. Ты остановилась в «Савое»?

 – Да.

 – Тогда поехали. Не хочу смущать отцовских слуг.

 

 Комната была тихой и безопасной. Ее тело – пьянящим, как вино. Каждое ее движение, каждый ее вздох быстрее гнали по жилам его кровь. Пол остановил ее, когда она хотела задернуть шторы. Он не хотел лишать себя удовольствия видеть ее лицо в тусклом свете зимнего солнца.

 Он не знал, что бывает такое наслаждение. Наслаждение трепетало в нем, когда он освобождал ее от делового костюма, от скользящего под ним шелка. Наслаждение грохотало в нем, когда он опустил ее на простыни, прекрасную, таинственную, соблазнительную.

 Теперь она была с ним. Ее атласная влажная кожа скользила по его телу, ее дыхание дрожало в его ушах. Ее руки, сначала осторожные, нежные, теперь были жадными, отчаянными. Он чувствовал дрожь ее желаний, когда не спеша удовлетворял их одно за другим.

 Не он, а Джулия изменила ритм.

 Комната уже не была ни тихой, ни безопасной, она вибрировала эхом требовательного шепота, прерывистых стонов. За окном низкие тучи поглотили слабеющее солнце, и в нахлынувшем мраке Пол боялся, что никогда не сможет насытиться ею… Даже когда они, обессиленные, лежали обнявшись и слушали вой ветра и шум дождя, он все еще испытывал голод.

 

 – Я должна позвонить Брэндону, – прошептала Джулия.

 – Ммм… – Пол прижал ее к своей груди. – Звони.

 – Нет, я не могу… то есть не могу звонить ему, пока мы…

 – Джулия, телефонная связь – слуховая, а не визуальная.

 Она замотала головой и высвободилась.

 – Нет, я правда не могу. – Халат лежал на спинке стула в двух шагах от нее. Пол заметил выражение ее лица и ухмыльнулся.

 – Хочешь, чтобы я закрыл глаза?

 – Конечно, нет. – Но как же нелегко было дойти до халата, зная, что Пол следит за ней!

 – Джулия, ты прелесть.

 Она запахнула халат, затянула пояс, потупилась.

 – Если это твой способ сказать, что я неискушенная…

 – Прелесть, – повторил Пол. – И я счастлив, что ты не привыкла к такой ситуации с мужчиной. – Он взглянул на дождевые струи, заливающие оконные стекла. – Хотел показать тебе Лондон, но погода явно неподходящая. Я подожду в гостиной и закажу нам ленч, хорошо?

 – Хорошо. И проверь, пожалуйста, письма. Джулия набрала номер только после того, как Пол натянул слаксы. Десять минут спустя она вышла в гостиную. Пол стоял у окна, погруженный в свои мысли, и она сделала огромный для себя шаг: подошла к нему, обняла за талию, прижалась щекой к его спине.

 – В Лос-Анджелесе жара. «Лейкерсы» продули «Пистонсам», Брэндон был в зоопарке. Где ты? Пол накрыл ее ладони своими.

 – Я думал, почему чувствую себя иностранцем в том месте, где родился. У нас была квартира на Итон-сквер, и мне рассказывали, что няня часто водила меня гулять в Гайд-парк. Я этого не чувствую. Знаешь, даже герои моих книг никогда здесь не жили. Когда я приезжаю в Лондон, все жду: вот что-то щелкнет. Но ничего не происходит.

 – Это не так уж важно. Я даже не знаю, где родилась.

 – И тебя это не тревожит?

 – Нет. Ну, иногда, из-за Брэндона. – Джулия потерлась щекой о его прохладную спину и почувствовала, как согревается его кожа. – А в повседневной жизни я редко об этом думаю. Я любила своих родителей, и они любили меня. Я была им нужна. – Она улыбнулась, когда Пол поцеловал ее пальцы. – Думаю, это самое лучшее для усыновленного ребенка – знать, что в тебе так отчаянно нуждались.

 – Наверное, так было с Евой и со мной. До десяти лет я не знал, что такое быть нужным, а потом в мою жизнь вошла она. – Ему необходимо было видеть лицо Джулии, и он повернулся к ней. – А до тебя я никогда не знал, что можно так сильно в ком-то нуждаться.

 Его слова что-то изменили в ней. Словно рухнули стены, мешавшие ей раскрыться.

 – Я… – Джулия отошла, заметалась по комнате. Даже поняв свое сердце, она не перестала бояться. – Я думала… я надеялась, – поправила она себя, – после того, как поняла, что мы будем вместе, вот так… что смогу относиться к этому… ну, как я думала, относятся мужчины.

 Вдруг занервничав. Пол сунул руки в карманы.

 – То есть?

 – Ну, ты знаешь. Небрежно. Наслаждаясь физической стороной. Не примешивая эмоции или ожидания.

 – Понимаю. – Пол следил за ней и понимал, что нервничает не он один. – И ты думала, что я отнесусь к нашей близости так же?

 – Я не знаю. Я могу говорить только за себя. – Джулия заставила себя остановиться, повернуться к нему лицом. И насколько легче говорить, когда их разделяет расстояние. – Как бы я хотела просто наслаждаться. Хороший секс между двумя взрослыми людьми, которых тянет друг к другу. – Она глубоко вдохнула и медленно выдохнула, пытаясь успокоиться. – И я хотела быть уверенной, что, когда все закончится, уйду невредимой. Проблема в том, что я не могу. Когда ты появился сегодня, я думала лишь о том, как хотела видеть тебя, как скучала по тебе, как была несчастна из-за того, что мы поссорились.

 Джулия умолкла, распрямила плечи. Пол ухмылялся, покачиваясь на пятках. Она была уверена, что еще немного, и он начнет насвистывать.

 – Я была бы тебе очень благодарна, если бы ты убрал эту самодовольную ухмылку со своей физиономии. Это не…

 – Я люблю тебя, Джулия.

 Онемев, она опустилась на подлокотник кресла. Пол не смог бы более эффективно лишить ее дыхания, даже если бы ударил кулаком в солнечное сплетение.

 – Ты… предполагалось, что ты дашь мне закончить, а потом скажешь, например, как ты ценишь каждую минуту нашей близости.

 – Прости. Неужели ты думаешь, что я прыгнул в «Конкорд» практически с одними запасными трусами только для того, чтобы провести с тобой день в постели?

 Джулия сказала первое, что пришло в голову:

 – Да.

 Пол расхохотался.

 – Ты хороша, Джил, но, если честно, не настолько. Не вполне представляя, как реагировать на его слова, она вскинула голову.

 – Несколько минут тому назад ты сказал… нет, ты простонал, что я великолепна. Да. – Джулия сложила руки на груди. – Именно это слово. Великолепна.

 – Я это сказал? – Видит бог, она великолепна. – Ну, вполне возможно. Но даже великолепный секс не оторвал бы меня от очень трудного этапа моей книги. В любом случае не больше, чем на час.

 Ну, что же, он поставил ее на место.

 – Тогда почему ты прилетел?

 – Когда ты сердишься, у тебя глаза становятся цвета сажи. Не очень лестное сравнение, но точное. Я прилетел сюда, потому что беспокоился о тебе и злился, что ты улетела без меня. Потому что я хочу быть рядом с тобой, если что-то случится. И потому что я так тебя люблю, что не могу без тебя дышать.

 Вот теперь он действительно поставил ее на место.

 – Это не должно было случиться. – Джулия встала и снова заметалась по комнате. – Я все продумала. Логически, здраво. Не предполагалось, что ты заставишь меня чувствовать так.

 – Как?

 – Как будто я не могу без тебя жить. Черт побери, Пол, я не знаю, что делать.

 – Как насчет этого? – Он поймал ее, чуть не сбив с ног, и стал целовать.

 После короткой борьбы Джулия сдалась.

 – Я люблю тебя. Я не знаю, что с этим делать, но я тебя люблю.

 – Ты больше ни с чем не будешь справляться одна. – Пол чуть отстранил ее, чтобы она видела его лицо, чтобы поняла: он абсолютно серьезен. – Джулия, ты понимаешь?

 – Я ничего не понимаю. Может, сейчас и не нужно ничего понимать.

 Вполне довольный ответом, Пол снова опустил голову, и, когда раздался стук в дверь, они оба вздохнули.

 – Я могу отослать официанта. Джулия засмеялась:

 – Нет. Я вдруг почувствовала, что умираю с голоду.

 – Хорошо. Значит – шампанское не пропадет. Пол снова поцеловал ее и все еще целовал, когда в дверь снова постучали.

 Пол впустил официанта, и Джулия увидела, что Пол заказал и цветы – дюжину нежных розовых бутонов.

 Она прижала одну розу к щеке.

 – Вам два письма, мисс Саммерс. – Пока Пол подписывал чек, официант передал Джулии конверты.

 – Спасибо.

 – Приятного аппетита, – пожелал официант и ушел, радуясь щедрым чаевым.

 – Шампанское, любовь, цветы, и все это в отеле среди бела дня. Мне нравится.

 – Тогда привыкай. – Пол открыл бутылку, налил в бокалы шампанское. – Билеты?

 – Да. Первый ряд, середина. Как ему удалось?

 – Мой отец добивается почти всего, чего хочет.

 – Он мне понравился, – заметила Джулия, разрывая второй конверт. – Не часто встречаешь человека, так точно отвечающего образу. Очаровательный, утонченный, сексуальный…

 – О, пощади мое самолюбие.

 – Ты очень похож на него. Я надеюсь, мы… Конверт упал на пол. Смертельно побледнев, Джулия не могла отвести глаз от листка бумаги, дрожавшего в ее руке.

 "ЗЛОМ ЗЛА НЕ ПОПРАВИШЬ».