- Следствие ведет Ева Даллас, #26
7
Они были женаты уже больше года, и Ева, будучи наблюдательной женщиной, хорошо знала, когда ее слова раздражают Рорка. Было глупо, просто глупо ссориться из-за такой нелепости, как призрак. Тем не менее, Ева ненадолго задумалась, балансируя на краю очередной глупости. Потом она, наконец, решилась.
— Послушай… — начала она. Рорк выпрямился в кресле.
— Я слушаю, — сказал он после затянувшейся паузы.
— Я хочу сказать… вот ведь свинство. Черт!
Она подошла к окну, потом к двери и снова повернулась к Рорку.
Правило их брака — и одно из главных преимуществ — заключалось в том, что она могла сказать ему слова, которые ей трудно было сказать даже самой себе.
— Мне приходится жить со множеством трупов. — Это вызывало у нее гнев и необъяснимую печаль. — Они не всегда уходят после того, как ты закрываешь дело, и вообще не уходят, если в нем остаются неясности и загадки. У меня в голове марширует целая армия мертвецов.
— Ты защищала их, — напомнил он. — Ты выступала на их стороне.
— Да, но это не означает, что они говорят «спасибо, дружище», а потом сматываются в загробный мир.
— Так или иначе, они ушли в загробный мир еще до того, как ты узнала про них.
— Верно. Они мертвы, но у них по-прежнему есть лица, голоса и боль, которую они испытывали, — по крайней мере, все это у меня в голове. Мне не нужно думать о призраках, посылающих вести с того света. Просто это будет перебор, если я стану гадать, парит ли у меня за плечом некий дух, который хочет убедиться, что я хорошо выполняю свою работу.
— Ну ладно.
— И все?
— Дорогая Ева, — сказал Рорк с мягкой настойчивостью, не раз приводившей ее в замешательство в самый неподходящий момент. — Разве мы уже не доказали друг другу, что не обязаны придерживаться одинаковых взглядов по каждому вопросу? И разве наша жизнь не стала бы скучнее, если бы так оно и было?
— Может быть. — Напряжение понемногу оставляло Еву. — Наверное. Я просто не ожидала, что ты так серьезно отнесешься к этому.
— Тогда, пожалуй, мне не стоит тебе говорить, что если я умру первым, то собираюсь возвращаться и любоваться тобой в обнаженном виде так часто, как только смогу.
Как он и ожидал, Ева улыбнулась.
— Тогда я состарюсь и моя грудь обвиснет до талии, — сказала она.
— У тебя маленькая грудь, она не может пасть так низко.
Ева поджала губы и бросила взгляд вниз, словно проверяя его слова.
— Вроде бы ты прав, — признала она. — Итак, мы помирились?
— Может быть, если ты подойдешь ко мне сюда и поцелуешь меня в качестве возмещения за обиду.
Ева закатила глаза.
— Ты что, за все требуешь возмещение? Ничего бесплатно?!
Но все же она обогнула стол и наклонилась, чтобы прикоснуться губами к его губам. В тот момент, когда она это сделала, он с силой притянул ее к себе и усадил на колени. Ева предчувствовала, что это произойдет — она слишком хорошо знала Рорка, — и была не прочь уступить ему.
— Если ты думаешь, что мы будем играть в глупенькую секретаршу и похотливого начальника…
— Очередное оскорбление, — перебил ее Рорк. — И, кроме того, ты напомнила мне, что рано или поздно состаришься. Пока ты молода и полна сил, я должен увидеть тебя обнаженной прямо сейчас.
— Я не собираюсь обнажаться. Эй! Эй!
— Тогда я должен почувствовать тебя обнаженной. — Его руки уже заползли ей под футболку и легли на грудь. — Славные маленькие грудки…
— Вот как? Стоит ли мне говорить то же самое о твоем инструменте?
— Оскорбление за оскорблением! — Рорк со смехом просунул руку ей за спину и привлек к себе. — Ты задолжала мне целую кучу извинений.
— Тогда мне лучше начать прямо сейчас.
После поцелуя Ева перекинула ногу через колено Рорка и оседлала его. Требовалась определенная гибкость и энергия, чтобы принести серьезное извинение прямо в его кресле, но Ева не сомневалась, что справится с этим.
Он заставил ее испытывать самые разные ощущения, но она сама нуждалась в них. Жажда, голод, насмешка, любовь и страсть. Она ощущала пламя его желания и неутоленную жажду, когда его губы терзали ее рот. Ее собственное тело наполнилось таким же пламенем и жаждой, когда он срывал с нее одежду.
Вся его жизнь была в этой странной женщине — не просто в ее гибком соблазнительном теле, но в ее разуме и духе, заключенном в эту форму. Она могла волновать и раздражать, очаровывать и разочаровывать, но все это каким-то образом сочеталось с его внутренним «я» и делало его целостным человеком и сильным мужчиной.
Теперь Ева захватила всего его, прижавшись всем телом, и приняла его в себя с удовлетворенным мурлыканьем. Они слились в единое целое, довели друг друга до исступления, и тихие звуки перешли в рвущийся из горла протяжный стон.
— Надеюсь, теперь мы на равных, — проговорила она, отдышавшись.
— По-моему, я даже задолжал тебе. Какое-то время Ева лежала тихо, прильнув головой к его плечу.
— Пожалуй, призраки не могут трахаться друг с другом в кресле за письменным столом, — пробормотала она.
— Это маловероятно, — согласился с ней Рорк.
— Тяжело быть мертвым.
В четверть девятого утра Ева сидела в своем кабинете в Центральном управлении и просматривала последние отчеты криминалистов и людей из ОЭС.
— Ничего! Они ничего не нашли. Никаких следов электронного наблюдения, голографических установок, аудио- и видеоаппаратуры. Полный ноль, невероятно!
— Наверное, это говорит о том, что вчера вечером вы столкнулись с паранормальными явлениями.
Ева бросила на Пибоди ледяной взгляд.
— В задницу паранормальные явления, — буркнула она.
— Такие случаи были задокументированы, Даллас.
— Фруктовые пирожные тоже можно задокументировать. Будем исходить из того, что убийство совершил кто-то из родственников, намеревавшийся получить некий предмет, который мог находиться у Хопкинса. Начнем с членов семьи. Вычеркнем всех, у кого есть твердое алиби, и посмотрим, кто останется.
У Евы на столе снова запищал коммуникатор, и она усмехнулась, увидев номер абонента.
— Еще один репортер. Мы не будем кормить собак, пока не получим такого приказа. Проверяй все входящие звонки. Если на тебя нажмут — никаких комментариев, следствие идет в установленном порядке, и точка.
— Ясно. Даллас, как оно было вчера вечером? Страшно или забавно?
Ева удержалась от резкого ответа и медленно выдохнула.
— Когда этот придурок попробовал разыграть меня, сначала было страшновато, а потом я разозлилась.
— Призрак Бобби Брэй, распевающий серенады? У меня от этого мороз по коже.
— Если бы я верила, что это призрак, со мной было бы то же самое. В общем, это было скорее неприятно, чем забавно. Кто-то хочет, чтобы мы считали дом номер двенадцать проклятым местом, и пытается нас напугать. Я получила заметки Фини к отчету его отдела. По его словам, двое ребят тоже слышали пение. Еще один клянется, что кто-то хлопнул его пониже спины. Криминалисты говорят примерно то же. Похоже на массовый психоз.
— Я покопалась в деле и узнала, что двое предыдущих владельцев пытались заниматься экзорцизмом. Они нанимали священников, медиумов, парапсихологов и так далее. У них ничего не получилось.
— Почему это меня не удивляет? А теперь начинай проверять алиби.
Ева тоже взялась за дело, вычеркнула двух потенциальных подозреваемых, а потом позвонила дочери Серенити Мэсси, жившей в Скоттсдейле.
— У нас еще нет семи утра!
— Мне очень жаль, мисс Сойер.
— Еще нет семи утра, — раздраженно повторила женщина, — а мне уже трижды звонили репортеры и главная медсестра дома для престарелых, где находится моя мать. Вам известно, что репортер пытался добраться до нее? Она страдает старческим слабоумием и с трудом может вспомнить меня, когда я приезжаю к ней, а тут какой-то идиот пытается взять у нее интервью насчет Бобби Брэй. Моя мать даже не знала ее!
— Ваша мать знает, что она является дочерью Бобби Брэй?
Худое усталое лицо женщины сделалось непроницаемым, но по выражению ее глаз можно было обо всем догадаться.
— Что вы сказали?
— Она знает, и вы тоже знаете.
— Я не позволю беспокоить мою мать ни репортерам, ни полицейским.
— Я не собираюсь беспокоить вашу мать. Почему бы вам не рассказать, как и когда она узнала, что является дочерью Бобби, а не ее сестрой?
— Не знаю. — Мисс Сойер потерла лицо руками. — Она уже давно, очень давно болеет. Даже когда я была ребенком… — Она опустила руки и теперь выглядела еще более усталой, даже больной. — Лейтенант, это так необходимо?
— У меня на руках два убийства. В обоих случаях ваши родственники имеют отношение к делу.
— Я не считаю семью Хопкинсов своими родственниками. С какой стати? Мне жаль, что этого человека убили, потому что старая история снова всплыла на поверхность. Я тщательно оберегала свою семью от шумихи вокруг Бобби Брэй. Проверьте, если хотите. Я никогда не давала интервью и не соглашалась ни с кем встречаться.
— Почему? Судя по тому, что мне известно, это прибыльное дело.
— Потому что я хотела жить нормально. Я имею право на это, и мои дети тоже. Моя мать всегда была хрупкой разумом и телом. Но я не такая, и я приняла меры, чтобы держаться подальше от этого водоворота. Если сведения о том, что я внучка Бобби, а не ее внучатая племянница, просочатся наружу, на меня откроют охоту.
— Я не могу обещать, что все останется в тайне, но обещаю, что не буду давать интервью об этом аспекте расследования. Я не раскрою ваше имя и имена членов вашей семьи.
— Спасибо, но они уже раскрыты, — устало проговорила мисс Сойер.
— Тем более вам не повредит, если вы ответите на несколько вопросов. Как ваша мать узнала о том, кто были ее родители?
— Она сказала мне и моему брату, что нашла письма Бобби. Мать Бобби сохранила их. В этих письмах она спрашивала, как поживает ее дочка, и называла мою мать по имени. Она называла ее «моя Серенити [1]», как будто речь шла о состоянии души, а не о ребенке, нуждавшемся в материнской заботе.
Горечь, прозвучавшая в ее словах, подсказала Еве, что ее собеседница не принадлежит к числу поклонниц Бобби Брэй.
— Она якобы сожалела о том, что ее жизнь снова покатилась под гору. По словам моей матери, Бобби собиралась уйти от Хопкинса и покинуть сцену. Она хотела избавиться от наркозависимости и вернуться к дочери. Но так и не вернулась. Моя мать была убеждена, что Хоп либо убил ее, либо заказал ее убийство.
— А как вы сами думаете?
— Вполне возможно, — она пожала плечами. — А может быть, она отправилась на Бимини и стала продавать морские раковины на побережье. Может, она вернулась в Сан-Франциско и прыгнула с моста Голден-Гейт. Я не знаю, и, честно говоря, мне все равно, — женщина глубоко вздохнула и прижала пальцы к глазам. — Она никогда не была частью моего мира, но стала едва ли не целым миром для моей матери. Мама клялась, что призрак Бобби являлся ей и разговаривал с ней. Думаю, частично из-за этой одержимости она все время испытывала эмоциональные и психические проблемы, насколько я помню. Гибель моего брата во время Городских войн окончательно подкосила ее. Он был ее любимцем.
— Вы сохранили письма?
— Нет. Хопкинсу удалось добраться до моей матери. Тогда я училась в колледже, а брат был за границей. Боже мой, это случилось больше тридцати лет назад! Он уговорил маму отдать почти все, что осталось от Бобби или принадлежало ей. Оригиналы записей, письма, дневники, фотографии. По его словам, он собирался открыть что-то вроде мемориального музея в Калифорнии, но у него так ничего и не вышло. Когда мой брат вернулся домой и узнал об этом, он был в ярости. Они разругались с матерью и так и не успели помириться. Теперь его нет, да и ее практически нет. Мне не нужно наследство Бобби Брэй. Я просто хочу жить своей жизнью.
Ева понимающе кивнула и откинулась на спинку стула. Теперь она готова была поспорить, что убийца хотел заполучить эти письма.
Вместе с Пибоди они отправились в квартиру Хопкинса для еще одного тщательного обыска.
— Письма Бобби подтверждают, что у нее был ребенок от Хопа, — объяснила Ева. — Письма и другие документы или записи, оставшиеся от Хопа, в конце концов привели его внука к Серенити Мэсси. Это было нечто скандальное, а потому интересное и ценное. Я уверена, что Хопкинс надежно устроил свои сокровища — поместил в банковскую ячейку или сейф. Мы начнем поиск банковских ячеек, зарегистрированных на его имя или на вероятные псевдонимы.
— А если он взял эти документы с собой и теперь они попали к убийце?
— Не думаю. Швейцар в его доме сказал, что он вышел с пустыми руками. С учетом ценности документов, он должен был иметь при себе кейс или портфель. Он любил стильные вещи — хорошие костюмы, туфли, дорогие часы, — так зачем упускать подобную возможность? Но он нуждался в деньгах. Возможно, он продал документы или хотя бы показал их в надежде поднять цену.
— «Былые времена»?
— Стоит проверить. — Ева помедлила в дверях и еще раз обвела взглядом квартиру.
«Здесь-то уж точно нет никаких призраков, — подумала она. — Ничего, кроме застоявшегося воздуха и несбывшихся ожиданий. Каждому из нас достается разное наследство. Хопкинс оставил в наследство неудовлетворенные амбиции, которые, в свою очередь, достались ему от отца. Внучка Бобби Брэй приложила все силы, чтобы отказаться от своего наследства и вести обычную жизнь. Она не хотела такого наследства, и кто может винить ее?»
— Если бы тебе по наследству достались ложь и разочарование, что бы ты сделала? — спросила Ева Пибоди, закрывая дверь.
— Зависит от того, как к этому отнестись, — хмуро ответила та. — Можно сетовать на судьбу и проклинать своих предков, а можно отгородиться от этого.
— Да. А еще можно переплавить свое наследство в золото и жить на широкую ногу, как хотел Хопкинс. Или тронуться умом, как дочь Бобби. Или захлопнуть наглухо дверь и уйти, как ее внучка.
— Ну и что дальше?
— Есть несколько способов хлопнуть дверью, — сказала Ева, когда они вышли на улицу.
— Садись за руль.
— Сесть за руль? Мне? Сегодня даже не мой день рождения.
— Давай, Пибоди.
На пассажирском сиденье Ева достала свой карманный компьютер и вызвала армейское удостоверение личности Джона Мэсси. Она наклонила голову, изучая фотографию.
Молодой, со свежим лицом. Невыразительный рот, простодушный взгляд. Она не увидела в нем сходства с дедом или бабушкой, но разглядела нечто иное.
«Наследственные признаки», — подумала она.
Воспользовавшись имевшейся на коммуникаторе функцией набора, Ева связалась с полицейским специалистом по фотороботам и реконструкции детективом Янси.
— У меня есть для тебя срочная работа, — сказала она. — Я собираюсь переслать фотографию с удостоверения личности и хочу, чтобы ты состарил ее.
