Глава 14

 Кэйси проснулась. В окно бил слепящий свет. День был в разгаре. Она застонала, словно автоматически продолжая протестовать, и повернулась на бок. Протянув руку, она нащупала возле себя пустоту. Кэйси открыла глаза. Джордан ушел. Она с трудом села и быстро оглядела комнату, пытаясь обнаружить хоть какие-то намеки на его присутствие. Положив руку на соседнюю подушку, она убедилась, что та холодна.

 Когда он ушел? Она помнила только, что они снова и снова любили друг друга, молча, в отчаянии. Она думала, что он тоже спит и что несколько часов они провели рядом, совершенно помирившись. Ей необходимо было в этом убедиться.

 Да, никто у нее не сможет отобрать эти последние часы, проведенные вместе с ним. Он не был с ней нежен, да этого и трудно было ожидать, но она необходима ему. Она почти успокоилась. Кэйси надеялась, что эта ночь утолила и его боль, пусть даже он по-прежнему сердится. Она сомневалась, что Джордан когда-либо простит ее. Кэйси встала. Как бы то ни было, надо успеть на самолет.

 Тут она увидела конверт на туалетном столике и долго на него смотрела. Может быть, лучше притвориться, что она и не видела его? Что может скрываться в нем, кроме новых страданий? Но прежде чем Кэйси успела все как следует обдумать, она уже держала конверт в руке. Открыв его, она прочитала:

 "Кэйси.

 Прошу извинить мое вчерашнее поведение. Это не утешит тебя, но больше мне нечего сказать. Понимаю, что гневом не оправдать того, что случилось. Я сожалею об этом больше, чем о каком-либо ином своем поступке.

 Оставляю чек за прошлый месяц. Надеюсь, ты понимаешь, чем ты меня одарила на самом деле, потому что у меня нет слов выразить это.

 Джордан".

 

 Кэйси прочла письмо раз, потом второй. Да, она была права – надо было оставить все как есть. Меньше знаешь – лучше спишь. Она скомкала листок в руке, затем уронила его на пол. «Он сожалеет», – подумала она и медленно взяла чек. Теперь она была уже совсем спокойна. Просто кладбище эмоций. Она быстро взглянула на сумму и усмехнулась.

 «Ты щедр, Джордан. Да, ты щедрый человек». Она методично разорвала чек на мелкие кусочки и тоже бросила их на пол. «Твой бухгалтер с ума бы сошел».

 

 Нет, больше она плакать не станет. Да и слез не осталось. И, прерывисто вздохнув, Кэйси взяла сигарету.

 «В Монтану», – решила она молниеносно. В Монтане сейчас шесть футов снега и чертовски холодно. Не время ехать домой. Там она сразу рассыплется на куски. И Кэйси бросилась к телефону, готовая немедленно изменить свои планы.

 

 Доктор Эдвард Бреннан выключил зажигание в старом «Понтиаке». Солнце понемногу садилось, а он целый день на ногах, да и спина давала о себе знать. «Старею», – подумал он. Бывали дни, когда он мог принять трех младенцев, удалить пару гланд, вправить мениск и сделать трем семьям противогриппозные прививки – и все это до ленча.

 Наверное, пора брать напарника, молодого человека со свежими идеями. Доктор Бреннан любил свежие идеи. Он улыбнулся и стал смотреть на закат. Очень скверно, что Кэйси не выбрала медицину. Она стала бы чертовски хорошим врачом. Как бы замечательно она вела себя у постели больного, для этого нужно иметь особый талант, и он у нее есть.

 Солнце бросало оранжевые отблески на снежный склон его горы. Доктор был большим собственником во всем, что касалось его небольшого участка земли. Он так и говорил: «моя гора», «мой закат». У него всегда появлялось это чувство, когда он пребывал в одиночестве. Хорошее чувство. Оно позволяло ему оставаться в форме.

 Открыв дверцу машины, он достал сумку с хлебом домашней выпечки и банками варенья, которые ему навязала миссис Оутс за то, что он вылечил ее сына от ветрянки. Сейчас он с удовольствием попьет кофе с этими дарами. А потом, подумал он, выпрямляя затекшую спину, он, возможно, позволит себе и немного виски. Фляжку та же миссис Оутс сунула ему в карман, когда он уходил. Оутсы владели лучшим перегонным кубом на восточной стороне горы.

 Дверь в его дом никогда не запиралась. Откусив изрядный кусок хлеба, он распахнул ее.

 – Привет, дед!

 Доктор Бреннан вздрогнул и затем уставился во все глаза на женщину, сидевшую за его кухонным столом.

 – Кэйси!

 Он был ошеломлен ее неожиданным приездом. Немного опомнившись, старый доктор удивился, что она не бросилась яростно обнимать его и чмокать как сумасшедшая. Так она обычно приветствовала его, независимо от того, сколько времени они не виделись, день или год.

 – А я думал, что ты еще в Теннесси.

 – Не-а, я как раз туточки, – и она, улыбаясь, глядела на дедушку, потом перевела взгляд на сверток у него в руках.

 – Пахнет вроде свежим хлебом. Часть твоего гонорара?

 – Миссис Оутс, – ответил он, подходя, чтобы положить сверток на стол.

 – Ах, миссис Оутс, – усмехнулась Кэйси, – значит, у тебя наверняка имеется еще кое-что. Как поживает твой желудок?

 – Стаканчик-другой вполне приемлет. Кэйси дотронулась до его руки.

 – Как ты чувствуешь себя, дед?

 – Прекрасно, Кэйси.

 Он всматривался в ее лицо. Взгляд был ласковый, но все же это был взгляд врача. Что-то не совсем в порядке. Он сжал ее руку. Что же, Кэйси сама ему все расскажет, когда сможет. Так бывало всегда. И торопить ее не нужно. Он знал ее слишком давно, чтобы ожидать чего-то иного.

 – А ты как? Чем занимаешься? Я уже почти месяц не получал от тебя твоих шестистраничных писем.

 – Ну не такие уж они длинные, – передернула она плечами. – Я провела пару недель в Монтане, купила потрясающее пальто. Тебе будет тепло в нем, хотя бы и на Аляске. Потом – экспедиция Файферов. Молли Файфер, как всегда, – молоток. Она отпраздновала в лагере свой шестьдесят восьмой день рождения. Я прочла два курса лекций в Сент-Поле и половила форель в Теннесси. И, между прочим, я бросила курить.

 Глаза Кэйси потемнели. Она сделала глубокий вдох:

 – Дед… Я беременна.

 – Беременна? – Он широко раскрыл глаза. – Что значит беременна?

 – Дед. – И Кэйси опять коснулась его руки. – Ты же врач. Опомнись. Беременна значит беременна.

 – Кэйси!

 Доктор Бреннан ощутил необходимость сесть.

 – Как это случилось?

 – Как у всех, – ответила она, пытаясь улыбнуться. – Тут я сторонница старых испытанных способов, а о предохранении ты знаешь не хуже меня. Ничто не дает стопроцентной гарантии.

 Но он спросил совсем о другом:

 – А какой срок?

 – Сегодня какое число? Он знал за ней эту забавную привычку не заглядывать в календарь.

 – Май, семнадцатое.

 – Значит, четыре месяца и семнадцать дней.

 – На редкость точно, – заметил он с некоторым сомнением.

 – Уж в этом я уверена.

 Кэйси нервно сжимала и разжимала пальцы.

 Заметив это судорожное движение, он перешел к вопросам медицинским:

 – Ты была у врача? Как себя чувствуешь, какое-нибудь недомогание, побочные явления?

 – Да, у врача я была. – Она снова улыбнулась, успокоенная его деловитым интересом. – Я чувствую себя прекрасно, тошнота по утрам давно прошла. Мы до отвращения здоровы.

 – И отец – здоров? Она опять сжала руки.

 – Да, полагаю, он тоже очень здоровый человек.

 – Кэйси. – И он прикрыл ладонью ее беспокойно снующие пальцы. – Каковы его планы относительно ребенка? Ты явно решила доносить дитя. Но вы, наверное, пришли к определенному соглашению относительно младенца?

 – Нет, никакого соглашения между нами не существует.

 Кэйси посмотрела ему прямо в глаза, и он почувствовал, что она несколько уязвлена таким вопросом.

 – Я ему ничего об этом не говорила.

 – Ты ему не говорила?

 Это известие, казалось, поразило его больше, чем что-либо иное. На нее совсем не похоже, такое безответственное поведение.

 – А когда ты собираешься ему об этом сообщить?

 – А я не собираюсь, – голос ее слегка дрогнул.

 Кэйси достала сигарету и стала рвать ее на мелкие кусочки.

 – Кэйси, он имеет право знать. Это его ребенок.

 – Нет! – стрельнула она взглядом. – Это ребенок мой. А что касается прав, пусть Джордан сам о себе позаботится.

 – Я не узнаю тебя, Кэйси, – сказал он тихо.

 – Пожалуйста. – Она покачала головой и смяла остатки сигареты в руке. – Ничего не говори. Я приняла такое решение не с наскока. Я думала об этом целые месяцы. Теперь я уверена, что приняла правильное решение. Моего ребенка не будут рвать на части только потому, что я и его отец когда-то наделали ошибок. Я знаю, что было бы, скажи я об этом Джордану.

 Голос у нее задрожал, и ей пришлось замолчать, чтобы справиться с собой.

 – Он бы предложил жениться на мне. Он человек честный и порядочный. А я бы отказалась, потому что не в силах…

 Голос ее осекся, и она нетерпеливо стукнула маленьким кулачком по колену.

 – Я не желаю жить с его чувством долга. А других чувств тут быть не может. Он непременно захотел бы обеспечить меня с финансовой стороны. Но мне это не нужно. Я способна заработать нам на нормальную жизнь. Были бы установлены правила посещений и встреч, и ребенок стал бы мотаться с одного побережья на другое, не зная, где его настоящий дом. А это несправедливо. Я этого не желаю. Ребенок принадлежит мне.

 Доктор Бреннан взял руки внучки в свои и посмотрел на нее. Так они посидели немного.

 – Ты любишь его отца? Она поникла у него на глазах.

 – О господи, да, люблю.

 Кэйси опустила голову на стол и заплакала.

 Дедушка дал ей выплакаться. Он не видел такого горя с тех пор, как она была ребенком. Он только держал ее руки в своих и ждал. Интересно, что за человек этот Джордан? Если она любила его, то почему плачет здесь одна? Если он подлец… но Кэйси не полюбила бы подлеца, да и, судя по ее словам, для таких предположений не было оснований.

 Он попытался вспомнить, что она писала ему о своей жизни. Джордан, это, стало быть, тот писатель. Она работала с ним какое-то время в прошлом году. Книги у него хорошие, но чужая душа – потемки. Письма Кэйси были и восторженные, и счастливые, и одновременно странные. Но это как раз ей свойственно.

 Наверное, надо было читать внимательнее, между строк. Ах, старый дурень! Вот теперь, и уже так долго, она мучительно решает самый важный вопрос жизни в одиночестве. Он давно не видел ее такой – растерянной, плачущей. И это было ужасно. Однажды ему пришлось отослать ее далеко от себя. И тогда она вот так же плакала, такая же растерянная и одинокая. Он тоже, помнится, думал, что решил все правильно. Для ее же блага. Когда жизнь снова наладилась и пыль улеглась, оно так в конечном счете и оказалось. Но тот проклятый промежуток времени, когда она жила вне дома, оставил неизгладимый след. И он был достаточно проницателен, чтобы понимать: ее теперешнее решение более всего продиктовано ее собственным опытом. Все, что он может ей сейчас предложить, это поддержку и любовь. А время, оно само поработает на них. Он полагал, что этого будет достаточно.

 Кэйси перестала плакать. Она все еще не поднимала головы, отдыхая от слез. Она не плакала уже несколько месяцев. Она медленно выпрямилась и заговорила снова:

 – Я его любила – я его и сейчас очень люблю. И это одна из причин, почему я поступаю именно так, – и вздрогнула. Ей было необходимо откровенно поговорить с кем-нибудь с той самой минуты, как она вышла из гостиной Беатрисы четыре месяца назад. – Я расскажу тебе, и тогда, может быть, ты поймешь.

 Говорила она теперь спокойно, бесстрастно, подробно. Когда она упомянула об Элисон, он сразу же подумал о сходстве их судеб, но продолжал слушать молча. И взорвался лишь тогда, когда она рассказала о последнем разговоре с Беатрисой.

 – Так ты говоришь, что она тебе угрожала? – и старик вскочил, забыв о боли в спине. Он готов был драться.

 – Не мне. – Кэйси взяла его за руку и встала. – Джордану и Эдисон. Мне она ничего не могла сделать, ничего, что имело бы для меня хоть какое-то значение.

 – Но ведь это шантаж, Кэйси. Примитивный, гадкий шантаж.

 Его голос звучал резко и сердито.

 – Тебе надо было сразу же пойти к Джордану и рассказать ему обо всем.

 – А ты знаешь, что бы он сделал? – Кэйси повернулась к окну. – Он бы разбушевался, вот как ты сейчас. Устроил бы ужасную сцену, от которой больше всего пострадала бы Элисон. Ты думаешь, я могла сделать ее судьбу полем сражения? Ведь она еще маленькая девочка. Я знаю, что чувствуешь, видя снимки и свое имя в газетах и слушая все эти перешептывания у себя за спиной.

 Глаза Кэйси были красноречивее слов. Слезы высохли.

 – Поставь себя на мое место, дед. Ты ведь очень близко был ко всему этому много лет назад.

 Он вздохнул и обнял ее.

 – Кэйси, никогда не думал, что мне снова придется пройти через все это.

 Да, ей необходимо было вернуться домой и снова почувствовать его большие, сильные и такие нежные руки. Он всегда стоял как скала, и более надежной опоры у нее никогда не было.

 – Я люблю тебя, дед.

 – И я тебя люблю, Кэйси.

 Он молча постоял, обнимая ее. И тут понял, что она уже не напоминает ивовый прутик. В ней появилась непривычная округлость. Это его потрясло. Она уже не была его деткой, но женщиной, которая носит в себе своего собственного будущего ребенка.

 – До меня только сейчас дошло, – сказал он мягко, – что я скоро стану прадедушкой.

 – И самым лучшим на свете, – тихо отвечала Кэйси.

 – Ты останешься дома, пока ребенок не родится.

 Кэйси вздохнула и стала успокаиваться.

 – Конечно, я останусь.

 Он отодвинул ее и деловито спросил:

 – Витамины принимаешь?

 – Да, доктор. – Кэйси усмехнулась и поцеловала его в щеку.

 – И молоко каждый день?

 Она поцеловала его в другую щеку.

 – Как тебе нравится имя Брайен? Оно одинаково подходит и для мальчика, и для девочки. Брайен Уайет – хорошо звучит. Не напыщенно, недостойно.

 – Ну, ты уже задаешь мне работенку.

 – А еще вполне симпатично – Пол, – продолжала Кэйси, а он направился к холодильнику.

 – Но для этого уж обязательно надо родить мальчика.

 Кэйси глядела, как он наливает молоко в высокий стакан.

 – А мы съедим что-нибудь из припасов миссис Оутс?

 И развернула сверток.

 – Это варенье из терна? – спросила она, подняв кувшин. – Люблю терновое.

 – Ну и хорошо.

 Доктор Бреннан подал ей стакан молока и улыбнулся:

 – Можешь попробовать вместе с молоком, а потом я тебя осмотрю.