• Следствие ведет Ева Даллас, #11

ГЛАВА 17

 Ева ворвалась в помещение «Скорой помощи», на ходу расталкивая врачей и санитаров. Она кричала, ру­галась, требовала и наконец сквозь собственные крики и возражения врачей услышала что-то про серьезные множественные переломы и внутреннее кровоизлия­ние.

 Когда Ева открыла ударом ноги дверь в приемную, ей преградила дорогу огромных размеров медсестра, чья блестящая темная кожа резко контрастировала с блед­но-голубым халатом.

 – Отойдите в сторону! Там мой человек!

 – Нет, это вы отойдите в сторону. – Сестра поло­жила свою огромную руку Еве на плечо. – Дальше раз­решено проходить только медицинскому персоналу. Кстати, у вас серьезная рана на лице. Сейчас вами зай­мется хирург. Он обработает и зашьет вам щеку.

 – Я могу обработать рану и сама. Видите ли, этот парень там, у вас, – мой подчиненный. Я его лейте­нант.

 – Ну что ж, лейтенант, теперь над ним не ваша власть: дайте возможность врачам спокойно делать свое дело. – Она достала опросный лист больного. – Если вы действительно хотите нам помочь, дайте мне все его данные.

 Ева подошла к стеклянной стене приемного покоя, но перестала рваться внутрь. Сейчас она ненавидела их всех. То, что она видела через стекло – хаотическое движение врачей в зеленых халатах и медсестер в голу­бых, – казалось ей бессмысленным. Они что-то делали с Трухартом, который без сознания и признаков жизни лежал на смотровом столе.

 – Лейтенант, – голос медсестры помягчел, – давайте поможем друг другу. Мы обе хотим одного и того же. На­зовите мне все данные, которые знаете о пациенте.

 – Трухарт… Боже, а как его зовут, Пибоди?

 – Трой, – сказала Пибоди из-за ее плеча. – Его зо­вут Трой. Ему двадцать два года.

 Ева прислонилась лбом к холодному стеклу, закры­ла глаза, и перед ней вновь проплыли картины только что произошедшей трагедии.

 – Мы занимаемся им, – сказала медсестра. – А вам сейчас необходимо заняться своей раной. Срочно идите в кабинет номер четыре. – Она открыла дверь и присоединилась к группе хирургов.

 – Пибоди, свяжись с его семьей. Переговори с пси­хологами, может быть, им придется подъехать сюда.

 – Хорошо, сэр. Фини и Макнаб следят за Стайлсом. Он в соседней комнате.

 В больницу продолжали прибывать машины «Скорой помощи» с ранеными людьми, которые пострадали от давки на вокзале. Эта трагедия значительно прибавила работы врачам, которые штопали раны, ставили на место вывихнутые и сломанные кости, залечивали ушибы.

 Ева отошла от стекла, чтобы без помех переговорить с начальством и проинформировать его о происшед­шем. После рапорта Уитни она позвонила домой.

 – Рорк?

 – Наконец-то! Ты где?

 – Я в больнице…

 – Где? В какой? Ты ранена?

 – Больница имени Рузвельта. Слушай…

 – Я немедленно выезжаю.

 – Нет, подожди. Со мной все в порядке. Но я, ка­жется, потеряла человека. – Ева с трудом сдерживала слезы. – Он совсем мальчишка! Сейчас над ним рабо­тают врачи. Мне надо быть здесь, пока… Мне надо быть здесь.

 – Я уже еду, – повторил он.

 Она хотела возразить, но лишь кивнула головой:

 – Ладно, спасибо.

 Из приемного покоя вышла уже знакомая медсестра.

 – Почему вы не в кабинете номер четыре?

 – Как состояние Трухарта?

 – Они делают все возможное и стараются стабили­зировать его состояние. Вскоре его перевезут в опера­ционную. После того как вам обработают рану на щеке, я провожу вас в комнату посетителей.

 – Я хочу получить полный доклад о состоянии Тру­харта!

 – Вы его получите. После того как вам обработают рану.

 

 Ожидание было хуже всего. У Евы оказалось слиш­ком много времени, чтобы заново все вспомнить, про­играть и обдумать. Она теперь со всей ясностью видела допущенные ошибки, и это сводило ее с ума. Ева про­сто органически не могла спокойно сидеть и ждать. Она постоянно ходила по комнате, пила жиденький кофе и подолгу стояла у окна, глядя невидящими глазами на стену противоположного крыла больницы.

 – Он еще совсем молодой, у него должен быть крепкий организм, – начала Пибоди, потому что не могла больше сидеть молча и наблюдать мучения своей начальницы. – Природа на его стороне.

 – Мне следовало отослать его домой! Его нельзя было брать с собой на задержание. Не было никакой необходимости брать с собой на такую сложную операцию новичка.

 – Вы же хотели, чтобы он начал приобретать опыт.

 – Опыт? – Она резко обернулась и уставилась на Пибоди сверкающими от гнева глазами. – Я рисковала его жизнью! Я поставила его в ситуацию, к которой он не был подготовлен. Он пострадал. И я одна несу ответ­ственность за это.

 – Ну, зачем вы так себя изводите?! – Пибоди ре­шила, что клин клином вышибают. – В конце концов, он полицейский. Когда надеваешь на себя форму, ты знаешь, что твоя работа связана с риском. Он был на службе, а это означает постоянно находиться под угро­зой, рисковать собственной жизнью. Если бы я отпра­вилась в левый сектор, а не в правый, то я бы сделала то же самое, что и Трухарт. И лежала бы сейчас вместо не­го на операционном столе. И меня бы крайне оскорби­ло сознание того, что вы в это время рассуждаете, имела ли я право участвовать в этой операции, то есть выпол­нять свою работу.

 Ева промолчала и, покачав головой, вновь направи­лась к автомату для приготовления кофе, который, ка­жется, уже готов был взорваться от перегрева.

 – Хорошо сказано. – Рорк подошел и положил ру­ку на плечо Пибоди. – Ты просто клад!

 – Я не могу спокойно смотреть, как она себя изво­дит.

 – А она не может иначе, такая уж натура.

 – Да, кажется, вы правы. Я пойду поговорю с Макнабом, выясню, как там состояние Стайлса. Может быть, вы прогуляетесь с ней на свежем воздухе? Там и поговорите. А то она мечется здесь, как тигр в клетке собственных переживаний и мыслей.

 – Я посмотрю, что могу для нее сделать. – Рорк пе­ресек комнату и подошел к Еве. – Если ты будешь про­должать пить этот кофе, то у тебя в желудке образуется такая язва, что в нее можно будет просунуть руку. Ты устала, лейтенант. Давай присядем.

 – Я не могу! – Оглянувшись, Ева увидела, что они остались в комнате одни, и тут силы оставили ее. – О боже! – пробормотала она, зарывшись лицом в грудь Рорка. – У него была такая счастливая глупая улыбка, когда я сказала ему, что беру его с собой на операцию! Мне казалось, что я смогу его прикрыть, но затем си­туация вышла из-под моего контроля. Люди в панике кричали и давили друг друга, я никак не могла про­браться через толпу к нему. Я не успела пробраться к нему вовремя!

 Рорк слишком хорошо ее знал, чтобы что-нибудь говорить. Он просто крепко обнимал Еву и ждал, когда она выговорится.

 – Мне надо знать, как там у него дела, – сказала она, глядя ему в глаза. – У тебя тут есть какие-то связи? Воспользуйся ими, постарайся узнать, что там происхо­дит в операционной, а?

 – Хорошо. – Он взял у нее из рук неизвестно ка­кую по счету чашку кофе и отставил ее в сторону. – Посиди здесь несколько минут. Я пойду попробую воспользоваться своими знакомствами.

 Ева выдержала на стуле целую минуту, потом вско­чила и налила себе очередную чашку кофе. В этот мо­мент в комнату вошла незнакомая женщина. Она была высокой и стройной, как Трухарт. И у нее был такой же открытый бесхитростный взгляд.

 – Извините, – осмотревшись в комнате, обрати­лась она к Еве. – Я ищу лейтенанта Даллас.

 – Я Даллас.

 – Ну, конечно же! Мне следовало вас сразу узнать. Трой мне так много рассказывал о вас… Я – Полин Трухарт, мать Троя.

 Ева ожидала паники, горя, гнева и требований, а вме­сто этого Полин Трухарт просто подошла к ней и взяла за руку.

 – Миссис Трухарт, я очень сожалею, что ваш сын оказался раненым при исполнении служебных обязан­ностей. Я хотела бы, чтобы вы знали: он с честью выполнил свой долг в очень сложной ситуации.

 – Он был бы так счастлив, если бы услышал эти ва­ши слова! Он просто восхищается вами. Это правда. И я надеюсь, вас не смутит мое признание, что Трой даже немного влюблен в вас. Уверена, что вы правильно поймете это.

 Ева почувствовала, как у нее перехватило горло, и поставила стаканчик с кофе на стол.

 – Миссис Трухарт, я была начальником вашего сы­на, когда он получил ранения. Это произошло у меня на глазах, но я….

 – Да, я знаю. Ваши сослуживцы, которые приходи­ли ко мне, все рассказали. Я только что говорила с вра­чами. Они делают все, чтобы спасти его. Я уверена, что с ним все будет в порядке. – Она улыбнулась и, не от­пуская Евину руку, подвела ее к стулу. – Если бы дела обстояли иначе, мое материнское сердце подсказало бы мне. Знаете, он для меня – все в этой жизни.

 Ева машинально опустилась на стул, глядя снизу вверх на стоящую перед ней женщину.

 – Он молодой, – пробормотала она. – У него силь­ный здоровый организм. Он все выдержит и переборет.

 – Да, он настоящий боец. Сколько я его помню, он всегда хотел быть полицейским. Эта форма так много значит для него! Он очень хороший мальчик, лейтенант, и никогда не доставлял мне никаких беспокойств, только радость. – Она посмотрела на дверь. – Я не мо­гу думать о том, что ему сейчас очень больно…

 Ева покачала головой.

 – Я думаю, что он с самого начала не чувствовал никакой боли. Когда я подошла к нему там, он был без сознания.

 – Это хорошо, так легче. Спасибо вам.

 – Как вы можете благодарить меня?! Это из-за меня он оказался в таком положении!

 – Не казните себя. – Полин опять взяла Еву за ру­ку. – Вы прекрасный командир и начальник, который очень заботится о своих подчиненных. Мой сын мечтал служить под вашим началом. Служить людям и защи­щать их… Правильно я говорю?

 – Да.

 – Я всегда очень тревожусь о нем. У вас очень бес­покойная работа – для ваших близких, которые вас лю­бят: служить и защищать. Но я верю Трою. Безоговорочно. Уверена, что ваша мать сказала бы о вас то же самое.

 Ева откинулась на стуле и постаралась собрать всю свою волю, чтобы не дать чувствам выплеснуться наружу.

 – У меня нет матери.

 – О, извините меня. – Полин дотронулась до обру­чального кольца на пальце Евы. – И все же есть чело­век, который вас любит. И верит вам.

 – Да. – Ева подняла голову и встретилась глазами с входящим в комнату Рорком. – Думаю, что это так.

 – Миссис Трухарт, – Рорк быстро подошел к ним. – Мне только что сообщили: скоро вашего сына переве­зут из операционной в палату.

 Ева почувствовала, как у Полин задрожала рука.

 – Вы врач?

 – Нет. Я муж лейтенанта Даллас.

 – О… А они не сказали вам, как Трой… как его со­стояние?

 – Оно стабилизировалось. Они надеются, что все будет в порядке. Вскоре к вам придет один из хирургов, которые его оперировали, все подробно расскажет.

 – Спасибо вам. Мне сказали, что на этом этаже есть часовня… Я пойду туда и помолюсь, пока они не осво­бодятся. Лейтенант, вы выглядите очень усталой. Ду­маю, Трой не будет возражать, если вы поедете домой и немного отдохнете.

 Когда они с Рорком вновь остались одни, Ева обессиленно закрыла лицо руками.

 – А теперь расскажи мне то, что ты не сказал при ней. Говори все без утайки, как оно есть.

 – Их беспокоит травма позвоночника.

 – Он останется парализованным на всю жизнь?

 – Они надеются, что это временно, из-за опухоли от сильного удара. Но даже если окажется, что дело намного серьезнее, у них есть в арсенале специальные методики лечения. Так что вероятность полного выздо­ровления достаточно велика.

 – Он должен остаться полицейским! У тебя есть знакомые специалисты?

 – Я уже побеспокоился об этом.

 Не меняя позы, она слегка наклонилась к нему.

 – Я буду тебе обязана по гроб жизни.

 – Не обижай меня, Ева.

 – Ты видел его мать? Видел, какая это женщина? Какая сильная и мужественная женщина! Таких просто не бывает.

 Рорк взял ее за запястья и оторвал руки от лица.

 – Посмотрись в зеркало.

 Ева покачала головой.

 – Она очень любит его. Всей душой желает ему сча­стья и благополучия. Уверена, она с радостью отдаст за него свою жизнь…

 – Материнская любовь – очень мощная сила, – заметил Рорк.

 Ева повернулась к нему:

 – А ты часто вспоминаешь свою мать?

 Он задумался, и на его лице отразилось сомнение.

 – Я собирался сказать «нет», но это был бы обман. Я действительно иногда о ней вспоминаю. Последние годы я порой думаю, где она и что с ней.

 – А почему она оставила тебя?

 – Я знаю, почему она меня оставила. – Его голос звучал резко. – Ей не нужна была лишняя обуза.

 – А я не знаю, почему моя мать оставила меня. Ду­маю, что это еще хуже – не знать, почему тебя бросили. И не помнить… – Она тяжело вздохнула, разозлясь на себя. – Ладно, хватит заниматься пустым словоблуди­ем. Надо будет спросить Карли о ее матери.

 Ева решительно поднялась, постаравшись отбро­сить усталость.

 – Я хочу выяснить, как там себя чувствует Стайлс, и допросить его, если он в сознании. Потом я собираюсь заехать в управление, написать рапорт обо всем происшедшем. Утром мне предстоит неприятный раз­говор с начальством.

 Рорк тоже поднялся, озабоченно глядя на жену. Она была бледна, глаза лихорадочно блестели. Черты лица заострились, четче обозначились морщинки и темные круги под глазами.

 – Тебе надо поспать.

 – Попробую вздремнуть немного в управлении. В любом случае, если ничего не изменится, все закон­чится через несколько часов. Вот тогда и я отдохну не­много.

 – Когда все закончится – давай куда-нибудь по­едем. Тебе не помешало бы немного погреться под сол­нышком.

 – Я подумаю об этом.

 Они были одни в комнате, и Ева позволила себе по­целовать мужа.

 

 В семь десять Ева была в кабинете Уитни. Держа пе­ред собой ее рапорт, он внимательно слушал устный до­клад.

 – Врач утверждает, что Стайлса можно будет до­просить после полудня. К этому времени он придет в себя. Его состояние стабильно. А вот полицейский Трухарт находится в тяжелом состоянии. У него пока не восстановились полностью все рефлексы, и он не при­шел в сознание. Я бы хотела просить вас отметить Трухарта в приказе за смелость и безупречное выполнение задания. Именно благодаря его быстрым и умелым дей­ствиям, несмотря на угрозу личной безопасности, уда­лось задержать подозреваемого. Ранения, которые он получил во время операции, объясняются не его ошиб­ками, а моими.

 – Вы написали об этом в своем рапорте. Должен сказать, что с вашим выводом я не согласен.

 – Сэр, Трухарт проявил мужество и находчивость в сложной и опасной ситуации!

 – Я не об этом. – Он откинулся в кресле. – Вы по­разительно сдержанны в своем рапорте и устном докла­де. А разве вам не мешало несвоевременное обсуждение хода операции лично с капитаном Стюарт? Если это не так, я вынужден буду наказать вас за то, что в ходе опе­рации вы совершенно не контактировали с капитаном Стюарт. Сейчас ее руководство делает ей выговор. Вам не кажется, что этого недостаточно?

 – Не мне об этом судить.

 – Поразительно сдержанны! – вновь повторил он. – Она все испортила. Из-за ее нежелания признать ваше руководство операцией, из-за ее отказа выполнять ваши приказы и команды – кстати, весьма разумные и своевременные – на нее ложится ответственность за десятки раненых, сотни тысяч долларов ущерба от разрушений, за то, что подозреваемый чуть не сбежал, и, наконец, за то, что тяжело ранен один из моих офице­ров. – Он наклонился вперед и проговорил сквозь зу­бы: – Вы полагаете, что я должен оставить все это без последствий?

 – Вы поразительно сдержанны, сэр.

 Уитни издал какой-то булькающий звук, который с некоторой натяжкой можно было бы назвать смехом.

 – Вы сообщили капитану Стюарт, что полностью отвечаете за проведение операции и что оружие должно применяться только при исключительных обстоятельствах?

 – Да, сэр, я сообщила.

 – Капитан Стюарт будет сурово наказана, я вам это обещаю. Она будет рада остаться постовым полицей­ским, когда расследование будет завершено. Будьте в этом уверены.

 – Трухарту двадцать два года. – Этот камень тяже­лым грузом лежал у Евы на сердце.

 – Я знаю это. Я знаю, как себя чувствует офицер, когда его подчиненный попадает в беду. Выбросьте это из головы, лейтенант, и займитесь своим делом. Садитесь.

 Когда Ева выполнила его приказание, он посмотрел на нее внимательно и отложил рапорт в сторону.

 – Когда вы последний раз спали?

 – Я себя нормально чувствую.

 – Как только мы закончим разговор, вы отправи­тесь спать на два часа. Это приказ. А теперь расскажите мне об Анне Карвелл. Вы считаете ее важным элемен­том в этом деле?

 – Все нити ведут к ней. А любая необорванная нить расследования является важным элементом.

 – Вы имеете в виду ее отношения с Кеннетом Стайлсом и Ричардом Драко?

 – В этом деле множество пересекающихся связей, и они образуют огромное количество треугольников, ко­торые приходится игнорировать. Но все складывается так, что именно Стайлс организовал убийство Драко и последующее за ним убийство Квима. Однако существу­ет еще масса людей, которые имели мотивы и возможно­сти совершить эти преступления. Нельзя пока с абсо­лютной уверенностью сказать, что убийца – Стайлс, бо­лее того – что убийца действовал один. Кстати, прежде чем я вышла на него, я собиралась просить ордер на арест некой Карли Лэндсдоун за фальшивое свидетель­ство о рождении.

 – Поспите два часа, а затем повстречайтесь с судьей Левинским. Большинство судей не любят выдавать ор­дера на арест по такому незначительному поводу. Но вам, может быть, повезет, особенно если сможете пой­мать его сразу после обеда.

 

 Ева собиралась честно выполнить приказ. В конце концов, если ей удастся растянуться под одеялом хоть на какое-то время – возможно, ее мозги прояснятся и она что-нибудь придумает.

 Она закрыла дверь в свой кабинет, заперла ее и про­сто улеглась на полу, подстелив одно одеяло и накрыв­шись другим. Но прежде чем она успела закрыть глаза, раздался звонок мобильного телефона.

 – Да, слушаю.

 – Доброе утро, лейтенант.

 – Не издевайся, – пробормотала она, привставая на локте. – Я только что прилегла.

 – Это хорошо. – Рорк попытался по голосу опреде­лить ее состояние. – Однако было бы лучше, если бы ты лежала в постели дома, а не на полу в своем кабинете.

 – Ты что, знаешь все на свете?

 – Я знаю тебя. Именно поэтому я и решил позво­нить. Вчера вечером я не сообщил тебе об одной вещи. Я обнаружил в файле Карли Лэндсдоун имя женщины, которая ее родила.

 – Черт возьми, Рорк! Я же велела тебе не лезть в это дело!

 – Я не подчинился. Ты накажешь меня потом. Так вот, имя матери – Анна Карвелл. Она родила ее в част­ном родильном доме в Швейцарии. Свидетельство о рождении и документы об отказе от ребенка были абсо­лютно законными и выполнены по всем правилам. Ей предоставили полагающиеся двадцать четыре часа на то, чтобы изменить свое решение, но она этим не вос­пользовалась и сразу подписала необходимые бумаги. В качестве отца она записала Ричарда Драко и предста­вила, как требует закон, необходимый документ, что он был проинформирован о ее беременности и решении рожать, а также ознакомлен со свидетельством о рожде­нии и отказе от ребенка.

 – Он был проинформирован о рождении нормаль­ного здорового ребенка?

 – Да. Все документы оформлены надлежащим об­разом. Драко знал, что у него появился ребенок, девоч­ка. Генетический тест подтвердил, что ребенок его. У него это не вызвало никаких возражений.

 Ева прилегла на свою импровизированную аскети­ческую постель, чтобы как-то переварить полученную информацию, а Рорк между тем продолжал:

 – Приемные родители указаны в этих документах, но без имен и фамилий. Можно ознакомиться с их ме­дицинскими, культурными и этническими данными, а также с интеллектуальными, сенсорными и моторными способностями. Из всего этого складывается очень чет­кая и ясная картина. Кстати, приемные родители также могли получить всю запрошенную информацию, вклю­чая настоящие имена родителей ребенка. Правда, я не нашел в файлах никаких данных, что они делали такие запросы.

 – Очень интересно… Значит, что же мы имеем? Карли могла все знать с самого начала, а могла просто сопоставить все факты и догадаться, что Драко является ее отцом. Впрочем, не исключено, что она вообще ни­чего не знает… Мне нужно как можно скорее погово­рить с ней!

 – Ты выяснишь все потом. А сейчас ложись спать.

 – Ладно. Напомни мне надрать тебе задницу за на­рушение закона о закрытой электронной информации.

 – Я с нетерпением жду этого.

 Ева постаралась заснуть, думая об отцах и дочерях, об обманах и убийствах. Она проснулась от старого кошмара, с криком ужаса, вся покрытая липким потом. В голове стучало. Сев на своем импровизированном ло­же, она прижала колени к подбородку, пытаясь побо­роть подступившую тошноту. Ей понадобилось не­сколько мучительных секунд, чтобы осознать, что стук раздается не только в ее голове. Часть его исходила от двери в кабинет.

 – Да. Подождите… Черт побери!

 Ева встала на колени, пытаясь восстановить дыха­ние, потом поднялась на ноги и, дождавшись, когда они перестанут дрожать, распахнула дверь.

 – Ну, что надо?

 – Вы не отвечаете на телефонные звонки, – быстро сказала Пибоди; ее лицо все еще светилось утренним румянцем. – Я пыталась… С вами все в порядке? Вы выглядите… нездоровой.

 – Я спала.

 – Ой, извините! – Пибоди расстегнула пальто. Ее последняя попытка сбросить вес сводилась к тому, что она выходила на станции метро за пять кварталов до ра­боты и шла пешком. А в это утро зима решила напом­нить о себе резким похолоданием. – Я пришла в управ­ление и столкнулась в дверях с Уитни. Он направлялся в больницу.

 – Трухарт? – Ева схватила Пибоди за руку. – Он умер?!

 – Нет. Он пришел в сознание. Уитни сказал, что узнал об этом двадцать минут назад, и это самая прият­ная новость за последнее время. Вводимые ему лекарст­ва помогают, у него нет паралича, и он находится сей­час в удовлетворительном состоянии.

 Напряжение последних часов слегка отпустило Еву, и она почувствовала нервную дрожь.

 – Слава богу, все хорошо. Мы зайдем к нему, когда поедем снимать допрос со Стайлса.

 – Многие в управлении бросились покупать цветы. Все очень хорошо относятся к Трухарту.

 – Ладно. Помоги мне, пожалуйста. – Ева села за стол. – Сделай кофе, я чувствую себя абсолютно разби­той.

 – Вы так и не уходили? Когда вы отсылали меня, вы сказали, что тоже собираетесь домой.

 – Я лгала. Так что с кофе? Кстати, я получила ин­формацию от одного анонимного источника… Нам те­перь надо побеседовать с Карли Лэндсдоун.

 Пибоди подошла к кофеварке и включила ее.

 – Полагаю, что вашей помощнице не следует инте­ресоваться, как зовут этот анонимный источник?

 – Моей помощнице следует сделать мне кофе, пока я не перерезала ей глотку!

 – Я уже делаю, – пробормотала Пибоди. – Но по­чему вдруг сейчас возникла необходимость допраши­вать Карли?

 – Мне только что удалось выяснить, что Ричард Драко – ее настоящий отец.

 – Но они же были… – На лице Пибоди отразилась целая гамма самых противоречивых чувств. – Вот черт!

 – Ты умеешь иногда быть очень красноречивой, – сказала Ева, принимая из ее рук кофе. – Мне надо по­ложить на стол судье Ленинскому официальный запрос на разрешение проникнуть в закрытые файлы. Надо обязательно получить официальное разрешение, ина­че… – Она замолчала, прерванная телефонным звон­ком.

 – Лейтенант Ева Даллас?

 Голос был незнакомый, в нем чувствовался легкий французский акцент.

 – Именно так.

 – Лейтенант Даллас, меня зовут Анна Карвелл. Я бы хотела поговорить с вами по очень важному делу. И как можно скорее.

 – Я искала вас, мисс Карвелл.

 – Я предполагала это. Вы смогли бы встретиться со мной в моем отеле? Я остановилась в «Паласе».

 – Популярное местечко. Я буду у вас через двадцать минут.

 – Спасибо. Я полагаю, что смогу прояснить вам множество разных вопросов.

 – Дева Мария! – Пибоди чуть не пролила свой ко­фе, когда Ева положила трубку. – Мы ищем ее по всему свету, а она сама идет к нам в руки!

 – Да, миленькое совпадение. – Ева решительно поднялась из-за стола. – А я не люблю совпадений.

ВСКРЫТЬ ПОСЛЕ МОЕЙ СМЕРТИ

 Да, это замкнутый круг, из которого существует только один выход. Никто не хочет потерять вкус к жизни, даже вынужденно. Особенно вынужденно. Таблетки могут дать легкий выход из этого порочного кру­га. На крайний случай, конечно, но быстро и безболез­ненно. Если дело идет к тюрьме, смерть предпочтитель­нее.

 Жизнь – это постоянный выбор. Дорога никогда не бывает прямой, пока не подведет к моменту, когда жизнь уже не приносит ни радости, ни печали. Мне всегда удавалось делать выбор, который был, по-моему, правильным, хотя многих он удивлял. Однако – лучше или хуже – это был мой собственный выбор. Я несу полную ответственность за свои поступки.

 Даже за Ричарда Драко. Нет, особенно за Ричарда Драко! Его жизнь состояла не из серии выборов, а из смеси жестокости и подлости, большей или меньшей. Все, к чему он прикасался, тут же подвергалось разру­шению. Его смерть не вызывает у меня сожаления. Все, что он делал в своей жизни, – сознательно, бездушно и жестоко – требует возмездия. Если бы мне представи­лась возможность все повторить, у меня не было бы ко­лебаний и сомнений. Я не буду притворяться, будто ис­пытываю угрызения совести, освободив людей от кро­вопийцы. И то, что он испытывал боль, сильнейшую боль и осознанный страх в тот момент, когда нож вошел в его сердце, доставляет мнерадость.

 Я, пожалуй, сожалею, что имею отношение к смер­ти Лайнуса Квима. Но это было необходимо, видит Бог. Можно было бы, конечно, согласиться на шантаж и платить ему, но шантаж – это как болезнь, не так ли? Если уж она поразила тело, то поедает его, проявляясь в самые неподходящие моменты. Зачем же рисковать? Мне удалось сделать все, чтобы Квим не чувствовал бо­ли и страха, чтобы он умер в иллюзии удовольствия.

 Но я отдаю себе отчет, что это не снимает с меня от­ветственности за лишение жизни другого человека.

 Мне казалось, что все придумано безупречно и с вы­думкой: спектакль смерти Ричарда был поставлен при стечении огромного количества зрителей. Мне удалось учесть, что все окружавшие его люди имели основание желать ему зла. Это была очень удачная идея: настоя­щая Кристина Воул вонзает нож в черное и подлое сердце Леонарда Воула. Это был великолепный ход!

 Я сожалею и прошу прощения у моих друзей и това­рищей за то, что они испытали неудобства, оказавшись, хотя и на короткое время, под подозрением. С моей стороны было глупостью, большой глупостью, надеяться, что дело не зайдет так далеко. Однако мне казалось, что, поскольку никто не пожалеет о Ричарде Драко, его смерть никого не заинтересует – кроме тех, кто прольет крокодиловы слезы на загримированные щеки на похоронах.

 Но мне не удалось избежать ошибок. Эта смерть заинтересовала лейтенанта Даллас. Не из-за личности самого Ричарда, конечно: без сомнения, она уже разобралась в этой мерзкой личности. Но она служит закону. Мне кажется, это своего рода ее религия – каждое преступление, особенно убийство, должно быть наказано.

 Понимание этого пришло ко мне слишком поздно, когда впервые удалось заглянуть ей в глаза. Недаром же вся моя жизнь прошла в изучении людей, попытках по­нять их суть и суметь это отобразить.

 В конце замечу: мне было предначертано сделать это, этого желали мое сердце и душа. Мой долг выпол­нен. Мир избавлен от огромного зла.

 Не это ли называется справедливостью?..