• Следствие ведет Ева Даллас, #11

ГЛАВА 19

 – Гм… – Он прочистил горло, стараясь куда-ни­будь пристроить свои руки, но, не найдя ничего подхо­дящего, просто опустил их вдоль тела. Он выглядел по­мятым и растерзанным. – Доброе утро, лейтенант.

 Карли запрокинула голову и громко расхохоталась.

 – О, Майкл, соберись! Постарайся как минимум выглядеть удовлетворенно и вызывающе, а не смущен­но и виновато. Она работает не в полиции нравов.

 – Карли…

 Она отмахнулась.

 – Сделай себе кофе, ты будешь чувствовать себя лучше.

 – Гм… Могу я предложить кому-нибудь… что-ни­будь?

 – Он очень мил, не правда ли? – воскликнула Кар­ли, как мать, гордящаяся хорошими манерами своего ребенка. – Продолжай, дорогой.

 Когда Майкл вышел из комнаты, она вновь повер­нулась к Еве. Выражение ее лица полностью измени­лось, как будто она сбросила маску, в голосе зазвучала сталь.

 – Мне кажется, что секс между двумя совершенно­летними гражданами не противоречит закону в этом штате. Надеюсь, мы можем продолжать?

 – Как давно вы с Майклом занимаетесь сексом?

 Карли внимательно изучала свои ногти, а потом не­сколько секунд полировала их.

 – Думаю, часов двенадцать. Боюсь, что не смогу сказать вам точно, сколько времени длился половой акт и когда наступил оргазм. В этот момент я была без ча­сов.

 – Вы собираетесь вывести меня из себя своим хам­ством? – спросила Ева совершенно спокойно с легким налетом презрения. – Отлично. Мы отвезем вас в Управ­ление полиции и там посмотрим, у кого задница креп­че. Там вы с радостью и по собственной инициативе расскажете мне о том, как Майкл Проктор оказался се­годня утром в вашей постели.

 Карли уже скривила было рот в презрительной гри­масе, но идея провести несколько часов в Управлении полиции заставила ее взять себя в руки.

 – Мы встретились на похоронах, потом отправи­лись пропустить по стаканчику, а после этого приехали сюда. Удовольствия возрастали с каждым последующим пунктом повестки дня. В этом есть что-либо недозво­ленное?

 – Похоронить одного любовника и тут же подо­брать свеженького? Не у всех это получается так просто.

 Искры гнева брызнули из глаз Карли, но она сумела сохранить спокойствие в голосе.

 – Оставьте свой узколобый взгляд на эти вещи для кого-нибудь другого! У нас с Майклом очень много об­щего – например, мы оба со школьной скамьи увлека­емся химией. Кроме всего прочего, я очень сильно его люблю.

 – Одно вас объединяет точно – Ричард Драко.

 – Верно. Но Ричард мертв. А мы – нет.

 Майкл почти неслышно вошел в комнату.

 – Карли, может быть, мне лучше уйти?

 – Ни в коем случае! – Она постучала по дивану ря­дом с собой. – Сядь. – Это звучало скорее как приказ, чем как предложение. Когда он сел, она довольно улыбнулась и просунула руку ему под локоть. – Итак, лейтенант, о чем вы говорили?

 – Майкл, почему вы не сказали мне о том, что ваша мать была знакома с Ричардом Драко?

 Чашка подпрыгнула у него в руке, и кофе пролился на брюки.

 – Моя мать? При чем здесь она?!

 – Она в свое время играла в одном спектакле с Драко.

 – Твоя мать актриса? – Карли наклонилась к нему.

 – Была ею когда-то. Она покинула сцену много лет назад. До моего рождения. – Он поставил чашку на место и аккуратно стряхнул кофе с брюк. – Оставьте мою мать в покое. Она тут ни при чем.

 – Я разве сказала, что она имеет к чему-то отноше­ние? – «Нервы, – подумала Ева. – Он не может совла­дать со своими руками». – Вы знаете, что она находи­лась в интимных отношениях с Драко?

 – Это было мимолетное увлечение. С тех пор прош­ло много лет…

 – Твоя мать и Ричард? – Карли откинулась назад, изучая его лицо. – Как ужасно! – В ее глазах светилась жалость к нему. – Не позволяй ей спровоцировать те­бя, милый.

 Но он уже явно позволил.

 – Послушайте, у нее была малюсенькая роль. Она не была серьезной актрисой. Они с отцом просто вместе… Она бы сказала мне, так как знала, что я боготво­рю Ричарда, что я его дублер. Он использовал ее! Он всю жизнь использовал женщин! – Майкл решительно посмотрел на Карли. – Да, она была в него влюблена. Все хорошенькие женщины в него влюблялись.

 «Его мать, – подумала Ева, – а может быть, и жен­щины вообще – его слабое место».

 – Да, ему нравилось использовать женщин. Моло­деньких, хорошеньких женщин. Они для него были просто игрушками, которые ему быстро надоедали. Ва­ша мать отказалась от карьеры, от своих планов и на­дежд из-за него?

 – Может быть. – Майкл побледнел. – Может быть, это была одна из причин. Но она дала жизнь человеку, это ее делало счастливой!

 – Он сломал ей жизнь.

 – Да. – Глаза Проктора сверкали, в голосе звучала горечь. – Да, он сломал ей жизнь. Вы хотите, чтобы я признался, что ненавидел его за это? Может быть, и так, в какой-то мере.

 – Майкл, не говори больше ничего! – предупреди­ла Карли.

 – Гори все синим пламенем! – В его голосе звучали решимость и гнев. – Моя мать не была дешевой девоч­кой для мимолетных развлечений, игрушкой, с которой можно поиграть немного и выбросить. Она была милой наивной девушкой. Этим он и воспользовался.

 – Он давал ей наркотики или запрещенные психотропные лекарства, Майкл? – спросила Ева. – Он да­вал ей их попробовать?

 – Нет. Но он пытался, сукин сын!

 – Майкл, ты не обязан отвечать на эти вопросы.

 – Я хочу раз и навсегда прояснить это. – Горячие волны возбуждения и гнева прокатывались по всему его телу. – Она рассказывала мне, что, когда вошла в комнату, он капал какие-то капли в ее стакан с вином. Она спросила его, что это такое. В ответ он лишь рассмеял­ся. Он сказал… Моя мама обычно не употребляет гру­бых выражений, но она точно повторила мне его слова: «Это заставит тебя трахаться, как крольчиха».

 У Майкла на лбу нервно билась жилка, он прямо смотрел Еве в глаза.

 – Она не знала, что это такое. Но мне ясно, что не­годяй пытался влить ей в вино «бешеного кролика».

 – Она не выпила это отравленное вино?

 – Нет, она испугалась. Она сказала, что не хочет ничего пить, и это привело его в бешенство. Он стал об­зывать ее и пытался заставить выпить зелье насильно. Тут она поняла, что он за человек, и убежала. Мама рас­сказывала, что была тогда в ужасном состоянии – раз­бита, растоптана, лишена всяческих иллюзий. Она вер­нулась домой. И потом всегда говорила: «Лучшее, что я сделала в жизни, – это смогла тогда сбежать домой».

 – А что же Драко?

 – Он даже не помнил ее, – горько усмехнулся Майкл. – У него не хватило порядочности даже на то, чтобы запомнить, как ее зовут!

 – Вы говорили с ним о ней?

 – Мне хотелось увидеть, как он отреагирует на ее имя. Он даже не стал притворяться, что помнит его. Она для него ничего не значила. Все люди для него ничего не значили.

 – Вы сказали ему об этом? Вы напомнили ему о ней?

 – Нет. – Майкл сник. Казалось, из него выпустили весь пар. – Нет, я не видел в этом смысла. Если бы я стал настаивать на этом, я бы потерял работу.

 – Нет! Не давай этим мыслям мучить тебя. – Карли нежно обняла Майкла. Они сидели, обнявшись, в мол­чании, а потом Ева поймала на себе взгляд Карли, полный ненависти. – Оставьте его в покое! Вам нравится издеваться над людьми слабее себя?

 – Да, я занимаюсь исключительно этим целыми днями.

 «А ты не слабая, – подумала Ева. – От кого ты это унаследовала? От тех, кто тебя родил, или от тех, кто те­бя воспитал?»

 – Вероятно, вам приходилось тяжело, Майкл, знать все это и продолжать работать с ним бок о бок, видеться с Драко каждый день, – заметила она.

 – Я вынужден был выбросить все это из головы. Ведь я не мог изменить того, что уже произошло! – Он пожал плечами, пытаясь изобразить вызов. – Что бы я ни сделал, это ничего не изменит. Но в один прекрас­ный день, когда я выйду на сцену вместо него, все уви­дят, что я лучше. Этого будет достаточно.

 – Теперь у вас появился такой шанс, не правда ли? – Ева намеренно не щадила его. – Шанс оказаться в свете лучей его славы, шанс спать с одной из его любовниц.

 Майкл сжал зубы, пытаясь унять дрожь.

 – Карли, это не так! Я не хочу, чтобы ты думала, что…

 – Конечно, это не так. – Она взяла его за руку. – Просто у лейтенанта извращенное воображение и испорченное профессией восприятие жизни. Наверное, тяжело иметь дело с одними преступниками? Незамет­но для себя сам можешь перенять их оценки людей.

 – Мисс Лэндсдоун…

 Карли проигнорировала Евино обращение, медлен­но и нежно поцеловав Майкла в обе щеки.

 – Ты пролил свой кофе, дорогой. Почему бы тебе не отправиться на кухню и не сделать нам еще по ча­шечке?

 – Да. Хорошо. – Он встал с дивана. – Моя мать прекрасная женщина!

 – Конечно, – подтвердила Карли.

 Когда Майкл скрылся за дверью в кухню, она по­вернулась к Еве и посмотрела на нее с вызовом и гне­вом.

 – Мне не нравится, когда кто-то пользуется его не­защищенностью, лейтенант. Сильные должны защи­щать слабых, а не бить их ниже пояса.

 – Я предпочитаю не нянчиться с людьми, а давать им возможность развивать свою силу духа. – Ева при­слонилась к спинке кресла. – Майкл очень хорошо защищал свою мать. Для некоторых людей семейные свя­зи важнее всего. Кстати, вы не рассказали, что вас удо­черили, мисс Лэндсдоун.

 – Что? – Ее глаза подернулись дымкой сму­щения. – Какого черта я должна была рассказывать? Я сама об этом редко вспоминаю. И какое вам до этого дело?

 – Мне нужно знать, когда вам стало известно, что вас удочерили.

 Карли пожала плечами:

 – Мои родители никогда не скрывали этого от ме­ня. В нашем доме никогда не делали из этого особого секрета.

 – Они показывали вам бумаги о вашем удочерении?

 – Бумаги? Да, конечно, медицинские карты, этни­ческие исследования и прочее. Мне рассказали, что моя природная мать отдала меня другим людям, потому что хотела для меня лучшей судьбы, и так далее и тому по­добное. Правда это или нет – не имеет значения. У ме­ня есть мать.

 Карли немного помолчала, а потом внимательно посмотрела на Еву.

 – Вы намекаете, что моя мать когда-то имела близ­кие отношения с Ричардом? – Она громко рассмеялась и отбросила со лба густую прядь своих прекрасных волос. – Могу вас заверить, что это не так. Мама никогда не встречалась с Ричардом Драко. Они с отцом живут в счастливом браке почти тридцать лет. До моего рожде­ния она работала туристическим агентом, а не актри­сой.

 – Я имею в виду не ее. Вы никогда серьезно не ин­тересовались судьбой женщины, которая дала вам жизнь?

 – Никогда! У меня прекрасные родители, которых я люблю и которые любят меня. Почему я должна инте­ресоваться женщиной, которая для меня никто – про­сто посторонний человек?

 «Мать и дочь говорят одно и то же, слово в сло­во», – подумала Ева.

 – Многие усыновленные дети интересуются свои­ми настоящими родителями, хотят знать, почему их отдали, даже стремятся поддерживать отношения с ними…

 – А я не хочу. В моей жизни нет пустот, которые можно и нужно было бы заполнять. Уверена, что, если бы я попросила, мои родители помогли бы мне найти ее. Если бы мне это было нужно. Но мне не нужно. К тому же это было бы им неприятно, – добавила она тихо. – Я никогда не позволю себе оскорбить их. И вообще, какое это имеет отношение к делу?

 – Вам говорит что-нибудь имя Анна Карвелл?

 – Нет. – Карли слегка напряглась. – Вы хотите сказать, что это имя женщины, которая отдала меня на удочерение? Я не спрашивала вас об этом. И я не хочу знать этого имени.

 – Вы никогда не слышали этого имени и никогда не встречались с женщиной с таким именем?

 – Нет. И не желаю! – Карли вскочила с дивана. – У вас нет права говорить со мной об этом. Вы не имеете права играть с моей жизнью!

 – Вы никогда не интересовались именем своего на­стоящего отца?

 – Да пошел он к черту! Если уж она для меня ниче­го не значит, то он – тем более. Удачная сперма – и больше ничего. Вы хотели это из меня вытащить и добились своего. А теперь ответьте, какое все это имеет отношение к смерти Ричарда Драко?

 Ева ничего не ответила. В полной тишине она толь­ко наблюдала, как в глазах Карли появилось выражение недоверия, сменившееся ужасом.

 – Нет, это ложь! Страшная, подлая ложь! Вы мерз­кая сука! – Она схватила маленькую изящную вазочку с фиалками со стола и швырнула ее в стену. – Это неправда!

 – Есть официальные документы, – спокойно про­изнесла Ева. – Ричард Драко – ваш настоящий отец по рождению.

 – Нет, нет!

 Карли уставилась на Еву, а потом подняла стоящую на столе лампу. Китайский фарфор разлетелся на куски с грохотом разорвавшейся гранаты. Прежде чем Пибоди успела вмешаться, Ева сделала ей знак не двигать­ся – и выдержала пощечину Карли, не пытаясь защи­титься.

 – Скажите, что это не так! Это не так!

 Она билась в истерике и кричала, слезы градом тек­ли по ее щекам. Ее красота сильно померкла: бледное лицо, темные глаза. Затем с воплем отчаяния она бро­силась к Еве, схватила ее за куртку и начала трясти.

 – О боже! Боже мой!

 – Карли?!

 Майкл влетел в комнату из кухни. Один взгляд – и Ева поняла, что он подслушивал и все слышал. Когда он подбежал к девушке, пытаясь обнять ее, она оттолк­нула его и встала, с вызовом скрестив руки на груди.

 – Не прикасайся ко мне! Не прикасайся ко мне!

 Как догоревшая свечка, она, вспыхнув последний раз, без сил упала на диван.

 – Пибоди, отведи Майкла на кухню.

 Майкл сделал шаг назад, с ненавистью глядя на Еву.

 – То, что вы делаете, это жестоко. Жестоко!

 Он вышел из комнаты, сопровождаемый Пибоди, а Ева склонилась над девушкой. У нее все еще горела щека, но она была абсолютно спокойна.

 – Я сожалею.

 – Неужели?

 – Да.

 Карли подняла голову, ее глаза были пусты.

 – Я не знаю, кого сейчас больше ненавижу: себя или вас.

 – Если вы не знали о кровном родстве между вами, вам не за что себя ненавидеть.

 – Я занималась с ним сексом! Я ласкала его своими руками. Позволяла ему ласкать меня… Вы понимаете, что я теперь чувствую? Какой грязной тварью я себя ощущаю?

 «Боже, как я тебя понимаю!» Ева неожиданно по­чувствовала страшную усталость и полное опустоше­ние. Она постаралась прогнать из головы своих собственных демонов и прямо посмотрела Карли в глаза.

 – Он был чужим человеком для вас.

 Карли тяжело дышала.

 – Он знал об этом? Мне теперь кажется, что знал. Как он добивался меня, как он смотрел на меня! Слова, которые он говорил… «Мы очень похожи», – говорил он и смеялся. – Она опять схватила Еву за куртку. – Он знал?

 – Не могу вам точно сказать.

 – Я рада, что он мертв. Я бы хотела сама убить его. Какая досада, что этот нож не оказался в моей руке! Я всегда буду жалеть об этом.

 

 -Какие комментарии, Пибоди?

 – Никаких, сэр.

 Они спускались на лифте. Пибоди стояла, отвернувшись к двери, и смотрела прямо перед собой. Жуткая боль разрывала тело Евы, билась глухими ударами в каждой клеточке.

 – Тебе не понравилось, как я вела допрос?

 – Не мне об этом судить, лейтенант.

 – Не держи в себе, выплесни.

 – Хорошо. Я не понимаю, зачем вам понадобилось говорить ей все это.

 – Это было необходимо, – выпалила Ева. – Имеют значение все связи.

 – Вы просто добили ее.

 – В этом состоит мой метод, который выходит за рамки твоих стандартов.

 – Вы сами спросили меня о моем мнении. Если и было необходимо рассказать ей об этом, то почему обя­зательно таким жестоким образом? Неужели нельзя бы­ло как-то смягчить удар?

 – Смягчить удар? Ну-ка, скажи мне, как это можно было сделать. Расскажи мне, как все это упаковать в ко­робочку с розовой ленточкой. – Она повернулась к Пибоди, и, как недавно у Карли, глаза ее пылали ненави­стью. – Что ты, черт побери, понимаешь в этом? Что ты можешь об этом знать? Ты, которая выросла в боль­шой, благополучной, счастливой и дружной семье, все члены которой каждый вечер в полном составе собира­лись за столом, чтобы сообщить друг другу приятные новости прошедшего дня!

 Ева задыхалась, ей не хватало воздуха. Она никак не могла вдохнуть его полной грудью.

 – Когда отец приходил к тебе на ночь сказать спо­койной ночи, он не лез в твою постель и не пытался об­нять тебя своими потными лапами! Отцы не пытаются трахнуть своих дочерей в твоем милом тепленьком мирке!

 Ева выскочила из лифта, пулей промчалась по холлу и бросилась на улицу.

 Она шла по тротуару, с трудом сдерживаясь, чтобы не пнуть изо всех сил пуделя, который увязался следом. Голова у нее раскалывалась от дикой боли, в мозгу с ошеломляющим грохотом взрывались бомбы. Она чув­ствовала, как дрожат руки, хотя держала их в карманах сжатыми в кулаки.

 – Даллас…

 – Не надо! – предупредила она Пибоди. – Не тро­гай меня сейчас.

 «Она сможет убежать от этого, – уговаривала себя Ева. – Она сможет победить накатывающую ненависть, от которой хочется выть и кататься по земле. А когда она справится с этим, останется лишь головная боль, тоска и жуткая слабость во всем теле».

 Когда Пибоди подошла к ней, Ева была бледна как смерть и сосредоточенна.

 – Мои личные ремарки не имеют значения. Я изви­няюсь за них.

 – В этом нет необходимости.

 – Есть. Я все равно считаю, что во время прошед­шей беседы необходимо было быть жестокой, но ты здесь не для того, чтобы быть мальчиком для битья у своей начальницы.

 – Все нормально. Я уже немного привыкаю. – Пи­боди попыталась улыбнуться, но с ужасом увидела, как глаза Евы наполняются слезами. – Боже мой, Даллас?!

 – Молчи. Черт! Сейчас пройдет. – Она отвернулась и уставилась в стену дома. – Мне надо пару часиков от­дохнуть. Воспользуйся общественным транспортом и отправляйся в управление. – Слезы и крик разрывали ей грудь, пытаясь вырваться наружу. – Встретимся в больнице имени Рузвельта через два часа.

 – Хорошо, но…

 – Через два часа, – бросила Ева и прыгнула в свою машину. Ей было необходимо побыть дома, чтобы не­много успокоиться и собраться.

 

 С восьмилетнего возраста Ева старалась, безжалост­но ломая себя, заблокировать свое подсознание, изо всех сил загоняла внутрь мерзость, которая случилась в ее жизни. Она стремилась начать жизнь с чистого лис­та, написать на ней новую судьбу, кровью выводя стро­ку за строкой. Но она хорошо знала чувство, когда эта мерзость вырывается из своего логова и начинает грызть ее душу и тело. Ева прекрасно понимала нынеш­нее состояние Карли. Знала, через что ей придется пройти, чтобы научиться жить с этим.

 Дикая головная боль бушевала, как торнадо, в ее мозгу, когда она подъехала к воротам своего дома. Глаза были полны боли и ужаса, к горлу подступала против­ная липкая тошнота. Но она приказала себе собраться. Собраться и спокойно войти в дом.

 – Лейтенант… – начал Соммерсет, увидев ее.

 – Не трогай меня.

 Ева пыталась говорить спокойно, но дрогнувший голос выдал ее. Неся себя, как стеклянный сосуд, из ко­торого нельзя до времени выплеснуть ни капли нена­висти и мерзости, она поднялась наверх. Ей казалось, что, если удастся просто полежать хотя бы час, с ней все будет в порядке. Но организм подвел ее. Она бросилась в туалет и упала на колени. Ее рвало.

 Когда в желудке уже ничего не осталось, не имея сил встать, Ева растянулась на коврике. Очнулась она, почувствовав холод на лбу. Блаженный холод.

 – Рорк, оставь меня в покое.

 – Не сейчас.

 Она попыталась отвернуться от него, но он об­нял ее.

 – Я сейчас без сил…

 – Вижу, дорогая.

 Ева ощущала себя хрупкой, как стеклянная ваза, ко­гда Рорк поднял ее на руки и отнес в постель. Пока он снимал с нее туфли и накрывал одеялом, ее начало тря­сти.

 – Мне хотелось прийти домой.

 Он ничего не сказал, лишь плотнее закутал ее в одеяло и поцеловал в лоб. Лицо Евы было настолько бледным, что на его фоне черные круги под глазами выглядели как дыры. Когда он приблизил стакан с какой-то жидкостью к ее губам, она резко отверну­лась.

 – Нет! Никаких транквилизаторов, никаких сно­творных.

 – Это чтобы остановить тошноту. Ну, выпей. – Он отвел прядь ее густых волос со лба, решив, что ему при­дется влить лекарство ей в горло насильно. – Ничего другого. Я обещаю.

 Она выпила, потому что в желудке опять начались жжение и судороги, а в горле все жгло и скребло, как будто она проглотила ежа.

 – Я не знала, что ты дома. – Внезапно слезы, кото­рые последние часы жгли ей грудь, хлынули из глаз. – Рорк! О боже!

 Она крепко прижалась к нему, пытаясь зарыться в теплой груди родного и по-настоящему близкого человека. Все ее маленькое тело трясло в лихорадке, и он прижал ее сильнее к себе.

 – Расслабься. Что бы это ни было, пусть оно выхо­дит из тебя.

 – Мне противно то, что со мной происходит! Я не­навижу себя за это!

 – Ш-ш-ш. Все равно ведь уже произошло, и с этим ничего не поделаешь.

 Ева повернула голову, прижалась щекой к его плечу и, не открывая глаз, все ему рассказала.

 – Я знаю, что сейчас с ней творится. – Ей станови­лось легче, слабость постепенно проходила. – Я знаю, что она чувствует. И я видела себя в ней, когда она смотрела на меня!

 – Ева, никто не знает лучше нас с тобой, сколько в мире мерзости. Ты сделала то, что должна была сде­лать.

 – Я могла бы…

 – Нет.

 Он откинулся назад, повернув ее голову к себе, и те­перь Ева могла видеть его глаза. В них не было жалости, которую она ненавидела. В них не было сочувствия, которое ее бесило. В них было просто понимание.

 – Ты не могла. Кто-нибудь другой – может быть, но не ты. Тебе необходимо было точно знать, так ведь? Ты должна была быть уверена, что она не знала, кем он ей приходился. Теперь ты точно знаешь.

 – Да, теперь я знаю точно. Никто на свете не смо­жет сыграть такие чувства. У нее перед глазами посто­янно прокручивались сцены их близости. Кадр за ка­дром…

 – Стоп! Ты ничего не можешь изменить здесь. Так или иначе, она найдет для себя выход.

 – А вдруг нет?! – Она закрыла глаза. – Я наорала на Пибоди…

 – Она переживет это.

 – Я полностью потеряла самообладание и орала прямо на улице! Я почти…

 – Но ведь ты этого не сделала. – Он слегка потряс ее, чтобы она немного пришла в себя. – Не серди меня, Ева. Почему ты должна доводить себя до такого состоя­ния? Ты не спала почти тридцать часов. Ты подошла к такой фазе расследования, когда оно сильно ранит са­мого следователя. Большинство людей на твоем месте просто убежали бы от ужаса, с которым столкнулись, или сошли с ума. С тобой не произошло ни того, ни другого.

 – Я развалилась на части.

 – Нет, Ева. Ты обожглась и заблокировала свое со­знание. – Он прикоснулся губами к ее лбу. – Потом ты пришла домой. Прилегла немного. Закрой глаза и выброси все из головы.

 – Мне не следовало тебя прогонять. Я не хотела этого делать…

 – Это все равно вряд ли получилось бы. – Глубокая внутренняя убежденность в его голосе заставила ее улыбнуться. – Я никогда не оставлю тебя одну. И ты это прекрасно знаешь.

 – Да, я знаю. И я хочу, чтобы ты был рядом. – Она просунула руку ему под рубашку, прежде чем он успел отстраниться. – Мне необходимо, чтобы ты был. И ты есть. – Она потянулась к нему губами, ища поцелуя. – Рорк!

 – Тебе надо поспать.

 – Я чувствую себя пустой, и мне это не нравится. – Она стала гладить его по спине под рубашкой. – На­полни меня чем-нибудь. Пожалуйста.

 Рорк знал, что любовь заполнит все пустоты и щели, какими бы глубокими они ни были. И он сделает это для нее – и для себя. Нежно и терпеливо.

 Он целовал ее, пока не почувствовал, что она пол­ностью расслабилась и ни о чем больше не думает. Его нежные сильные руки летали над ней, как крылья, про­никая под блузку и поглаживая ее грудь, а затем зами­рали на время очередного поцелуя. И когда она тяжело задышала, когда ее тело бессильно откинулось на подушки, он раздел ее – без единого слова или требова­тельного жеста его губы повторяли путь его пальцев, ощущая, как все сильнее бьется у нее сердце.

 Ева полностью раскрылась перед ним, чего никогда не делала раньше. Только перед ним она могла лежать вот так – абсолютно голой. Она обнажала для него все: тело, сердце и мозг. И при этом знала и верила, что и он делает то же самое.

 Рорк аккуратно снял с нее всю одежду и разделся сам, он лег рядом с ней и, нежно прижавшись к ее ма­ленькому трепещущему телу, ласкал ее, пока не почувствовал, что возросшее в ней желание принадлежать го­тово вырваться наружу.

 – Я люблю тебя. – Он смотрел ей в глаза, когда входил в нее. – Бесконечно! Безгранично!

 Ева задохнулась, а затем облегченно выдохнула. Она закрыла глаза, чтобы подольше задержать в себе этот миг счастья. Счастья полного блаженства и гармонии.

 

 Ева крепко прижималась к нему, пытаясь еще на ка­кое-то время сохранить его тело около себя.

 – Спасибо.

 – Ненавижу говорить банальности, но я получил огромное удовольствие. Тебе лучше?

 – Намного. Рорк… Нет, полежи еще так минутку. Когда мы вместе, как сейчас, я чувствую то, чего рань­ше никогда не знала. Как будто в мире больше никого нет.

 – Я тоже.

 Она рассмеялась – весело, насколько могла.

 – У тебя этих «никого» было намного больше.

 – А кто считал?

 Рорк перевернулся на спину, увлекая ее за собой, и с радостью отметил, что слабость уже прошла. Сила и лов­кость ее движений очень хорошо характеризовали состояние Евы. Она уже не была такой бледной, но ее гла­за были еще подернутыми дымкой опустошенности. Это заставило его пожалеть, что он все-таки не влил в нее транквилизатор.

 – Кончай! – Она резким движением отбросила во­лосы назад, и ей почти удалось посмотреть на него сер­дито.

 – Кончать в каком смысле?

 – Прекрати думать о том, как влить в меня эту жид­кость. – Еве не нужно было видеть веселые искорки в его глазах, чтобы понять всю двусмысленность своих слов.

 – Давай попробуем.

 – Не могу. Полагаю, что и ты не сможешь. Нет, серьезно: ты не должен все время беспокоиться обо мне. Впрочем, я, кажется, пропустила тот последний день, когда тебя еще можно было приучить к этому, На­верное, ты тогда покупал Солнечную систему или что-то в этом роде.

 – Только маленькую, почти необитаемую планету. Она все равно ни на что не годится. Ладно, я воспользу­юсь передышкой, а ты поспи.

 – Да, хорошо бы, но я не могу.

 – Ева!

 – Послушай, я обязательно прихвачу пару часиков позднее. И не тебе об этом говорить: ты сам спал не больше моего.

 – Наши моторы работают на разной скорости.

 Ева замерла, спустив одну ногу с кровати.

 – Что это значит?

 – То и значит.

 Она нахмурилась, задумавшись.

 – Это звучит оскорбительно для меня. Но я не могу понять точно – почему. Когда пойму, я надеру тебе задницу.

 – Ну что ж, я подожду. Однако едва ли ты что-ни­будь поймешь, потому что не только не спишь, но и не ешь. Тебе надо что-нибудь бросить в желудок. А что те­бя так рассмешило?

 – Ты. Ты такая заботливая жена! – бросила она, когда он уже направлялся в душ.

 Рорк замер, ошеломленный,

 – Теперь обиделся я.

 – Ну и прекрасно. Теперь ты знаешь, как чувствует себя человек в таком положении. Ладно, прикажи при­готовить мне что-нибудь поесть, – крикнула она ему вдогонку. – И пусти воду похолоднее, чтобы успоко­иться.

 – Ну, ты у меня дождешься, – пробормотал он и приказал по телефону приготовить для нее суп со спе­циальными протеиновыми добавками.

 

 Ева ела с большим аппетитом и не оставила ни кап­ли на тарелке. Это весьма обрадовало Рорка. Слава бо­гу, ее голова вновь свежа, она одета, пистолет пристег­нут.

 – Я поеду в больницу, посмотрю, что мне удастся вытащить из Стайлса.

 – Зачем? Ты же уже во всем разобралась.

 Ева уставилась на него с немым вопросом во взгля­де, и он пожал плечами.

 – Я слишком хорошо знаю тебя, лейтенант. Пока ты ела и приводила себя в порядок, ты уже все прокру­тила в своей головке, и для тебя не осталось никаких загадок.

 – Ничего подобного. В этом деле еще масса белых пятен. Мне надо посмотреть еще несколько баз данных и переговорить с Уитни. Кстати, это касается и тебя.

 – И что бы это могло быть?

 Ева покачала головой.

 – Если Стайлс не прояснит мне кое-что, разговор не будет иметь смысла. Я смогу с тобой связаться?

 – Весь к твоим услугам! Наверное, я буду занят приготовлением печенья.

 Его холодный тон вызвал у нее лишь усмешку.

 – У тебя это отлично получится, дорогой. – Ева по­вернулась, чтобы поцеловать его и заметила, что он по­казывает ей язык. – Слушай, парень! Если бы я каждый раз показывала тебе язык, когда делаю это мысленно, то он у меня давно бы уже стелился по земле, – Она ос­тановилась перед дверью и оглянулась. – Но ты великолепен и в гневе!

 

 Пибоди стояла перед входом в главный корпус больницы, съежившись и хлюпая покрасневшим от хо­лода носом.

 – Какого черта ты не ждешь внутри? – возмутилась Ева. – На улице настоящий мороз!

 – Я хотела перехватить вас. Мы можем поговорить минуту?

 Ева внимательно посмотрела Пибоди в лицо.

 – Хорошо. Давай пройдемся, чтобы разогнать кровь по жилам.

 Она направилась прочь от стеклянных дверей, услы­шав пронзительный вой сирены, говорящий о том, что еще один житель города намерен воспользоваться услугами больницы.

 – Это о том, что произошло у Карли… – начала Пибоди.

 – Слушай, я была не в себе, а ты оказалась ближай­шей мишенью. Я извиняюсь и сожалею.

 – Нет, я не это имею в виду. Я все обдумала. Дайте мне сказать. Вы были с ней так жестоки, потому что вам надо было увидеть ее реакцию. Если она с самого начала знала, что Драко был ее отцом, тогда становит­ся очевидным мотив убийства. Но если бы она узнала об этом только сейчас – после того, как они… ну, вы понимаете, что я имею в виду, у нее могла бы поехать крыша.

 Ева проводила взглядом маленький грузовичок, ко­торый проехал мимо.

 – Она не знала.

 – Я тоже так думаю. Если бы вы не стали так ее прессинговать, у нее было бы время все обдумать и при­думать, как себя вести и что говорить. Мне бы следова­ло понять все это сразу, вместо того чтобы набрасы­ваться на вас.

 – Мне надо было ввести тебя в курс моих планов до начала допроса. – Ева покачала головой и поверну­лась. – Нет. До того, как мы вошли в квартиру, у меня еще не было намерения вести беседу в таком ключе.

 – Это было невозможно. Я бы тоже не сообразила.

 – Для этого не надо соображать.

 – Нет, надо. – Пибоди остановилась, ожидая, пока Ева посмотрит ей в лицо. – Если у тебя нет души, то­гда – не надо. Но у вас есть. Мозг может быть безжало­стным оружием, если его не контролирует душа. Это было очень тяжело, но вы сделали это. Хороший поли­цейский на моем месте сразу же понял бы все.

 – Я дала тебе слишком мало шансов на это, разо­равшись, как базарная торговка. Мне вообще надо бы уделять тебе больше внимания… Мы что, собираемся обойти весь Нью-Йорк?

 – Да нет. Всего лишь прошли пару сотен метров.

 – Ладно. Пошли в больницу. Я уже всю задницу от­морозила.