- Следствие ведет Ева Даллас, #24
14
Она опять изменила внешность. Это был ее конек. За последние двенадцать лет кого только ей ни приходилось изображать! Будучи, по сути, никем. У нее было кропотливо и безупречно подделанное удостоверение личности. В этом она тоже была мастером.
Школа Брукхоллоу представляла собой красное кирпичное здание, увитое плющом. Никаких железобетонных башен, никаких стеклянных куполов. Старомодное достоинство, солидность, благородные традиции. Большая территория, старые деревья с толстыми стволами, прелестные сады, процветающее плодоовощное хозяйство. Теннисные корты и конно-спортивный центр: только эти виды спорта считались достойными учениц Брукхоллоу. Одна из ее одноклассниц взяла олимпийское золото по конкуру и выездке в нежном шестнадцатилетнем возрасте. Три года спустя ее выдали замуж на молодого английского аристократа, такого же страстного любителя лошадей, как и она сама.
Их создавали с определенной целью, и они служили этой цели. И, тем не менее, ее одноклассница была счастлива покинуть эти стены, вспомнила Дина. Большинство из них этому радовалось.
Дина не завидовала их счастью. Она собиралась сделать все возможное, чтобы защитить тех, чья жизнь, как и ее собственная, была создана искусственно.
Но войн без жертв не бывает, некоторым из них грозит разоблачение. Зато остальные вкусят наконец желанной свободы, в которой им было отказано навек.
А как быть с теми, кто оказал сопротивление, или не прошел экзамен, или подпал под сомнение?
Как с ними быть? Ради них, как и ради тех, кому еще только предстоит появиться на свет, она готова была рискнуть чем угодно.
При школе имелись три плавательных бассейна — два из них крытые, — три научных лаборатории, специальное помещение для проекции голограмм, два актовых зала и театральный комплекс, который мог поспорить с любым бродвейским театром. Здесь была школа единоборств, три фитнес-центра и полностью оснащенная клиника для лечения и обучения. В школьных стенах функционировал медиа-центр, в котором ученицы, намеченные для журналистской карьеры, оттачивали свои перья, а также музыкальная и танцевальная студии.
Двадцать классов с живыми преподавателями и автоматизированными компьютерными программами.
Единая столовая, где сбалансированную и вкусную пищу подавали три раза в день: в семь утра, двенадцать тридцать дня и семь вечера. Второй завтрак и полдник можно было съесть на солнечной террасе в десять утра и в четыре пополудни.
Ей нравились ячменные лепешки. У нее сохранились самые теплые воспоминания о ячменных лепешках.
Просторные, хорошо обставленные жилые помещения для учениц. Если в пятилетнем возрасте ты с успехом проходила все тесты, тебя переводили в одно из таких помещений. Твои воспоминания о тех первых пяти годах подвергались… коррекции.
Со временем удавалось забыть — или почти забыть — о том, как ты была подопытной мышкой в лабиринте.
Тебе выдавали школьную форму и обычную одежду, специально подобранную под твою индивидуальность и под твое прошлое.
Да, где-то у тебя было прошлое. Ты была родом откуда-то, хотя это было не то, что они для тебя придумывали. Твое истинное прошлое никогда не совпадало с тем, что тебе давали.
Требования были очень высоки. Считалось, что ученица школы Брукхоллоу должна успевать по всем предметам, поступать в колледж и там тоже учиться образцово. И так вплоть до размещения.
Сама она свободно владела четырьмя языками. Это сослужило ей хорошую службу. Она умела решать сложные математические задачи, распознавать и датировать археологические находки. Могла безупречно выполнить акробатический прыжок любой сложности и организовать государственный прием на двести персон.
Электроника была для нее детской забавой. Она профессионально владела многообразными методами убийства. Она знала, как удовлетворить мужчину в постели, а утром могла спокойно обсуждать с ним мировую политику за чашкой кофе.
Ее не предназначали ни для брака, ни для свободной любви. Ее специальностью были тайные операции под прикрытием. Что ж, в этой части ее преподаватели, можно сказать, преуспели.
Она была прекрасна, у нее не было генетических пороков или отклонений. Она могла прожить до ста двадцати лет или даже дольше: наука не стоит на месте, медики все время придумывают новые способы продления жизни.
Она сбежала, когда ей было двадцать лет. Двенадцать лет она скрывалась, прокладывала себе путь в подполье, оттачивала усвоенные в школе навыки. Прожить подобным образом еще сто лет? Одна мысль об этом наполняла ее сердце ужасом.
Она убивала профессионально, но не хладнокровно. Она убивала от отчаяния, убивала со страстью воина, защищающего невинных.
На эту казнь она надела строгий черный костюм, сшитый для нее по заказу в Италии. Деньги никогда не были для нее проблемой. Она украла полмиллиона еще до бегства из Брукхоллоу, да и потом не раз пополняла свой счет. Она могла бы прекрасно жить, не боясь разоблачения. Но у нее была миссия. Одна-единственная на всю жизнь.
И она была близка к завершению.
Строгость костюма придавала ей еще больше женственности, подчеркивала яркость рыжих волос и глубину зеленых глаз. В это утро она провела целый час перед зеркалом, тонко и незаметно меняя контуры лица. Чуть более округлый подбородок, чуть более крупный нос.
Она добавила несколько фунтов веса к своему телу, и все они пошли на округлости.
Оставалось лишь надеяться, что этого будет достаточно.
Она не боялась умереть, но ее приводила в ужас мысль о том, что ее поймают. Поэтому она всегда носила при себе в капсуле то, что нужно на случай, если ее разоблачат и задержат.
Отец согласился с ней встретиться, позволил ей войти, поверил ее рассказу об одиночестве и раскаянии. Он не разглядел свою смерть в ее глазах.
Но здесь, в этой тюрьме, им уже известно, что она сделала. Если ее узнают, ей конец. Но если она падет в бою, ее место займут другие. Их много.
Горло у нее сжималось от страха, но лицо оставалось спокойным и невозмутимым. Этому она тоже научилась. Ничего им не показывать. Ничего им не давать.
Она встретилась взглядом с водителем в зеркальце заднего вида и заставила себя улыбнуться.
Они остановились у ворот для сканирования. Теперь ее сердце забилось неровно. Если это ловушка, ей никогда больше не выйти за эти ворота. Живой иди мертвой.
Машина проехала в ворота и покатила по аллее, петляющей по живописной территории. По сторонам мелькали деревья, цветы, статуи. А впереди уже маячило главное здание. Шесть этажей темно-красного кирпича в пышном плющевом убранстве. Блеск оконных стекол. Внушительные колонны.
Она увидела девочек, и ей захотелось плакать. Юные, свежие, прелестные, они ходили поодиночке парами, группами, входили в другие здания.
Там их инструктировали. Тестировали. Совершенствовали. Оценивали.
Она ждала, пока водитель в униформе остановит машину, выйдет, обогнет капот, откроет ей дверцу и подаст руку. Ее рука была сухой и прохладной.
Она ничем не выдала себя и приветствовала Эвелин Сэмюэлс, вышедшую из громадных парадных дверей, чтобы ее встретить, лишь легкой вежливой улыбкой.
— Миссис Фрост, добро пожаловать в Брукхоллоу. Я Эвелин Сэмюэлс, директор школы.
— Рада наконец встретиться с вами лично. — Она протянула руку. — Ваша территория и здания производят сильное впечатление, особенно при личном осмотре.
— Мы устроим для вас полный тур, но сначала давайте выпьем чаю. Входите, прошу вас.
— Это было бы чудесно.
Она пошла в двери, и ее желудок свело судорогой, но она не подала виду, огляделась вокруг, как перспективная клиентка, выбирающая школу для своей дочери.
— Я надеялась, что вы привезете Эйнджел, чтобы мы могли познакомиться.
— Я решила с этим повременить. Как вы уже знаете, у моего мужа есть сомнения. Он не хочет посылать нашу дочь в школу так далеко от дома. Я предпочла на этот раз приехать одна.
— Если мы возьмемся за дело вместе, не сомневаюсь, нам удастся убедить его, что Эйнджел не только будет здесь счастлива, но и получит превосходное образование. Наш большой холл. — Эвелин Сэмюэлс повела рукой вокруг. — Все растения выращены по нашим садоводческим программам, как и наши сады. Собранные здесь произведения искусства, которые вы видите, созданы нашими ученицами. В этом здании, на этом этаже, расположены канцелярия, столовая, солнечная терраса, одна из шести наших библиотек, кухня и помещения для кулинарных классов. Здесь же моя личная достиная. Если хотите, буду рада показать вам все помещения.
Ее разум кричал ей: «Беги, спасайся, прячься!» Она повернулась к Эвелин и с очаровательной светской улыбкой ответила:
— Я с удовольствием выпила бы чаю, если вы не против.
— Безусловно. Одну минуту. — Эвелин вытащила карманный телефон. — Абигайль, позаботься, чтобы чай для миссис Фрост был сервирован в моей гостиной. Немедленно.
И она продолжила объяснения.
«Она ничуть не изменилась, — думала Дина. — Величественная, накрахмаленная, такой благородный голос… Прямо-таки воплощение деловитости и компетентности. Все те же темно-каштановые волосы, все та же скромная короткая стрижка. Ее выдают глаза. Острый и цепкий взгляд. Глаза все те же. Глаза миссис Сэмюэлс. Эммы Сэмюэлс».
Дина пропускала слова мимо ушей. Все это она уже слышала раньше, когда была здесь пленницей. Она смотрела на девочек. Аккуратные, как куколки, в своей синей с белым школьной форме, они разговаривали тихо, как и полагается в большом холле.
И вдруг она увидела себя. Прелестная, тоненькая, она грациозно спускалась по ступенькам из восточного крыла. Дина вздрогнула — один раз, можно только один раз — и решительно отвернулась.
Ей пришлось пройти мимо девочки, пройти так близко, что она ощутила запах ее кожи. Своей кожи. Ей пришлось услышать свой голос, когда девочка заговорила:
— Доброе утро, мисс Сэмюэлс. Доброе утро, мэм.
— Доброе утро, Диана. Как прошел кулинарный класс?
— Спасибо, очень хорошо. Мы делали суфле.
— Прекрасно. Миссис Фрост сегодня у нас в гостях. У нее есть дочка, которая, возможно, присоединится к нам в Брукхоллоу.
Она заставила себя взглянуть прямо в глубокие темно-карие глаза, в свои собственные глаза. Есть ли в них та же настороженность, что была когда-то в ее глазах? Та же ярость, та же неистовая решимость, вскипающая под внешней невозмутимостью? Или они нашли способ заглушить этот внутренний огонь?
— Я уверена, что ваша дочь полюбит Брукхоллоу, миссис Фрост. Мы все любим нашу школу. «Моя дочь, — думала она. — О боже!»
— Спасибо, Диана.
Неспешная, непринужденная улыбка тронула губы девочки. На один миг их взгляды встретились. Потом девочка попрощалась и ушла.
Сердце неистово колотилось. Они узнали друг друга. А разве могло быть иначе? Разве можно заглянуть в свои собственные глаза и не увидеть?
Диана оглянулась через плечо, когда Эвелин ее уводила. Девочка тоже оглянулась. Опять их глаза встретились, и опять Диана ей улыбнулась, только теперь это была широкая, торжествующая улыбка.
«Мы выберемся, — подумала Дина. — Они не удержат нас здесь».
— Диана — одна из наших лучших учениц, — объясняла Эвелин. — Острый и пытливый ум. Прекрасные спортивные достижения. Мы стремимся дать нашим ученицам разностороннее образование, но в то же время проводим тщательное тестирование, чтобы выявить их сильные стороны и персональные интересы.
«Диана», — вот и все, о чем она могла думать. Чувства душили ее. Но она говорила все, что требовалось, делала все нужные движения. Ее наконец провели в личные покои Сэмюэлс.
Учениц впускали в это святилище, только когда они добивались каких-то необыкновенных успехов или совершали какой-то крупный проступок. Сама она никогда раньше не ступала за этот порог.
Она старалась не выделяться.
Но ей рассказали, чего нужно ждать, ей дали точный план помещения, ей все подробно описали и объяснили. Она сосредоточилась на том, что ей предстояло сделать, и вытеснила из головы все мысли о дочери.
Гостиная, куда привела ее Сэмюэлс, была отделана в цветах школы — синем и белом. Белые стены, синие ткани. Белый пол, синие ковры. Два окна в западной стене, одно двойное окно в южной.
Полная звукоизоляция и никаких камер.
Окна и дверь, разумеется, снабжены сигнализацией, на руке у Сэмюэлс часы с мини-рацией. Два телефона — один служебный, другой личный.
Экран на стене, а за ним сейф с личными делами всех учениц.
На белом столе был сервирован чай. Синие тарелки, белое печенье.
Она заняла место в предложенном кресле, выждала, пока Сэмюэлс наливала чай.
— Расскажите мне об Эйнджел.
Сколько она ни старалась, ее мысли возвращались к Диане.
— В ней моя жизнь.
Эвелин снисходительно улыбнулась.
— Разумеется. Вы упомянули, что она проявляет артистическое дарование.
— Да, она любит рисовать. Это доставляет ей большое удовольствие. Больше всего на свете я хочу, чтобы она была счастлива.
— Это естественно. А теперь…
— Какое любопытное ожерелье! «Сейчас, — скомандовала она себе. — Сделай это сейчас, пока тебе не стало плохо». — Вы позволите?
Эвелин машинально взглянула на кулон у себя на груди. В тот же момент Дина поднялась с кресла и наклонилась вперед, словно изучая камень. Скальпель уже был у нее в руке.
И вонзился в сердце Эвелин.
— Ты не узнала меня, Эвелин, — добавила она, наблюдая, как стекленеют уставленные на нее глаза Сэмюэлс, а кровь тонкой струйкой стекает на белую накрахмаленную блузку. — Как мы и думали, ты увидела лишь то, что хотела увидеть. Ты продлеваешь это безумие до бесконечности… но ведь ты для этого и была создана, может быть, тебя не стоит винить. Мне жаль, — сказала она, глядя, как Эвелин умирает, — но этому надо положить конец.
Она мгновенно обработала руки защитным составом, чтобы не оставлять отпечатков, и подошла к экрану. Щиток она обнаружила именно там, где ей сказали, открыла его и использовала декодер, который принесла с собой в сумочке, чтобы открыть электронный замок.
Она забрала все диски до единого. Она ничуть не удивилась и, уж конечно, не огорчилась, увидев солидную сумму денег. Правда, она предпочитала кредитные карточки, но наличные — это тоже неплохо.
Она вновь заперла сейф кодовым замком, повернула экран на место и закрепила его.
Она покинула комнату, ни разу не оглянувшись, и ввела на входной двери режим «Не беспокоить».
Пульс у нее галопировал, но она, не торопясь, вышла из здания. У крыльца ее ждала машина с водителем.
Она еле дышала, пока они ехали к воротам. Когда они открылись, тиски, сдавившие ей грудь, немного ослабли.
— Ты быстро управилась, — сказала та, что сидела за рулем.
— Быстрота — лучшая тактика. Она меня не узнала и ничего не заподозрила. Но… я видела Диану, и она меня видела. Она все поняла.
— Надо было мне пойти.
— Нет. Камеры. Даже с твоим алиби ты не смогла бы обойти камеры. Я дым. Дезире Фрост уже не существует. А вот Авриль Айкон… — Она наклонилась вперед и сжала плечо Авриль. — У нее все еще есть работа.
Влияние его имени и стоявшие за ним миллионы обеспечили Рорку встречу с исполнительным директором клиники Айкона.
— Это будет неформальная предварительная встреча, — предупредил он Луизу, пока шофер вез их в лимузине сквозь привычные утренние заторы. — Но мы хотя бы пробьемся внутрь.
— Если Даллас напала на верный след, последствия будут ошеломляющими. Я имею в виду не только технологию, разработанную подпольно, и не только погибшую репутацию самого Айкона, и этой клиники, и всех остальных, которые в этом замешаны. Вообрази, какую этическую, юридическую, нравственную дилемму придется решать, когда мы будем иметь дело непосредственно с клонами. Вспыхнут медицинские, законодательные, политические, религиозные конфликты, это неизбежно. Разве что удастся все это скрыть, засекретить.
Рорк повернулся к ней и вопросительно поднял бровь.
— Ты выбрала бы такой вариант?
— Не знаю. Честно говоря, меня раздирают противоречия. Как врач я невольно восхищаюсь научной стороной проекта: это грандиозное достижение. Наука влечет к себе, даже когда она преступна.
— В этом случае даже больше.
— Да, иногда даже больше. Дискуссии о дублировании человека вспыхивают время от времени. В принципе я категорически против этого, но соблазн велик. Слишком велик, хотя и чреват катастрофой. Если Даллас взяла верный след, возникает масса вопросов. Кло-нирование человека в лабораторных условиях, отбор одних наследственных признаков, подавление других. Кто решает, каковы критерии? Как быть с потерями, неизбежными при любом научном эксперименте? И как, наконец, быть с искушением, которому предположительно поддался даже такой уважаемый человек, как Айкон: использовать клоны в качестве товара?
— А если это когда-нибудь выйдет наружу, — подхватил Рорк, — начнется «охота на ведьм». Вдруг мой сосед — один из них? А если да, и я на него разозлюсь, имею ли я право его уничтожить? Правительства будут драться за обладание этой технологией. И еще один вопрос: неужели авторы открытия уйдут в историю незапятнанными? Должны же они хоть чем-то поплатиться! Этого требует элементарная справедливость. Вот о чем будет думать Ева.
— Давай не будем забегать вперед. Мы уже почти приехали.
— Ты хоть представляешь, что именно надо искать?
Луиза расправила плечи.
— Полагаю, это выяснится прямо на месте.
— А ты бы хотела?
— Что? — спросила она с недоумением.
— Продублировать себя.
— О боже, нет! А ты?
— Ни за что на свете. Мы постоянно… воссоздаем себя как человеческий род, не правда ли? Мы эволюционируем. И этого должно быть достаточно. Мы меняемся. Мы для того и созданы, чтобы меняться. Нас изменяют люди, обстоятельства, опыт. К лучшему или к худшему, — ответил Рорк.
— Мое происхождение, воспитание, окружение в первые годы жизни должны были, по мнению моих родителей, предрасположить меня к определенному образу жизни, — задумчиво проговорила Луиза. — Но я его отвергла. Мой выбор и пережитый опыт изменили меня. Знакомство с Даллас привело к новым переменам во мне и дало мне возможность работать в «Доче». Знакомство с вами обоими помогло мне встретить Чарльза, и наши с ним отношения вновь изменили меня. Я открыла в себе нечто новое. Какова бы ни была наша ДНК, наша наследственность, нас формирует жизнь. Я думаю, мы должны любить… Как бы пошло это ни звучало, мы должны любить, чтобы стать по-настоящему живыми, полноценными человеческими существами.
— Нас с Евой свела смерть. Но, как бы пошло это ни звучало, мне иногда кажется, что мы встретились в тот самый миг, когда я впервые вдохнул в себя воздух.
— По-моему, это звучит великолепно.
Рорк смущенно засмеялся.
— И теперь у нас общая жизнь. Сложная жизнь. Мы охотимся за убийцами и безумными учеными… и собираемся устроить званый ужин на День благодарения.
— На который мы с Чарльзом приглашены, за что вам обоим большое спасибо. Мы ждем его с нетерпением.
— Мы впервые устраиваем такое… семейное мероприятие. Тебе предстоит познакомиться с моими родственниками из Ирландии.
— Жду не дождусь.
— Моя мать была одной из двойняшек, — тихо, словно себе самому, сказал Рорк.
— Правда? Я этого не знала. Однояйцевых или разнояйцевых?
— Однояйцевых, насколько я могу судить. Это наше расследование невольно заставляет кое о чем задуматься. Что у моей тети общего с ней, помимо физического сходства?
— Семейные отношения ничем не отличаются от любых других. Чтобы что-то понять, требуется время. Ну, вот мы и приехали.
Луиза выхватила из сумки пудреницу, посмотрелась в зеркальце и взбила свои светлые кудри, пока лимузин подруливал к тротуару.
Их встретили трое в костюмах, спешно пропустили через охрану и препроводили в частный лифт для начальства. Рорк на глаз определил, кто здесь главный: единственная среди троих женщина, брюнетка лет тридцати с небольшим в строгом костюме со строгим взглядом.
Его догадка оказалась верна. Она немедленно взяла бразды правления в свои руки.
— Нам приятно, что вы проявили интерес к нашей клинике, — начала она. — Как вам известно, на днях мы пережили двойную трагедию. Заупокойная служба по доктору Айкону состоится сегодня в нашей часовне. В знак траура наши административные службы и научно-исследовательские отделы сегодня закроются в полдень.
— Да, это можно понять. Спасибо, что согласились нас принять по первому требованию, да еще в такое трудное время.
— Я буду вас сопровождать во время вашего визита, отвечать на ваши вопросы… или искать на них ответы, — добавила она с ослепительной улыбкой. — Я готова помогать вам всем, чем могу.
Рорк обнаружил, что задает себе тот самый вопрос, которым, по его прогнозу, должны были задаваться другие: «Может, она одна из них?»
— Каковы ваши функции в клинике Айкона, мисс Пул? — спросил он, приглядевшись к опознавательному значку у нее на лацкане.
— Я исполнительный директор.
— Вы молоды, — заметил Рорк, — для столь высокого поста.
— Верно. — Ее тысячевольтовая улыбка не гасла ни на секунду. — Я поступила на работу в клинику сразу после колледжа.
— Где вы получили высшее образование?
— Я училась в колледже Брукхоллоу. Прошла ускоренный курс. — Двери открылись, и она сделала приглашающий жест: — Пожалуйста. После вас. Я проведу вас прямо к миссис Айкон.
— К миссис Айкон?
— Да. — Мисс Пул снова указала на выход, но, в конце концов, сама прошла вперед через приемную, через стеклянные двери. — Доктор Айкон был президентом компании, доктор Уилл Айкон занял этот пост после смерти отца. А сейчас президентом стала миссис Айкон… до тех пор, пока не будет найден постоянный преемник. Несмотря на трагедию, клиника будет работать и с прежней эффективностью обслуживать своих клиентов и пациентов. Удовлетворение их запросов — первоочередная задача для нас.
Двери кабинета, раньше принадлежавшего Айкону, были раскрыты настежь. Пул шагнула внутрь.
— Миссис Айкон?
Она сидела, повернувшись к ним спиной, и смотрела на угрюмое небо над Нью-Йорком. Но вот она развернула кресло. Ее светлые волосы были гладко зачесаны назад и уложены узлом на затылке. Она была в черном, ее лавандовые глаза казались измученными и печальными.
— Да, Карла. — Она заставила себя улыбнуться, вышла из-за стола и протянула руку Рорку и Луизе. — Очень рада встрече.
— Примите наши соболезнования по поводу ваших недавних утрат, миссис Айкон.
— Благодарю вас.
— Мой отец был знаком с вашим свекром, — вставила Луиза. — И я сама посещала его лекции, когда училась на медицинском факультете. Большая утрата для науки.
— Да. Карла, вы не оставите нас одних ненадолго?
Удивление промелькнуло на лице мисс Пул, но она его тут же замаскировала.
— Разумеется. Я буду в приемной, если понадоблюсь.
Она вышла и закрыла за собой дверь.
— Садитесь, прошу вас. Это кабинет моего свекра. Мне здесь немного не по себе. Хотите кофе? Чего-нибудь еще?
— Нет, не беспокойтесь.
Они сели, и Авриль сложила руки на коленях.
— Я не деловая женщина и никогда не стремилась делать карьеру. Здесь я выполняю — да и впредь буду выполнять — функцию номинального главы. Я ношу фамилию Айкон. — Она опустила взгляд на свои руки, и Рорк увидел, как она проводит большим пальцем по обручальному кольцу. — Но когда вы выразили свой интерес к клинике и к «Юнилэб», я сочла необходимым встретиться с вами лично. Я должна быть с вами откровенной.
— Я ничего другого и не жду.
— Карла… мисс Пул полагает, что вы хотите приобрести основной пакет акций «Юнилэб». А этот визит — всего лишь рекогносцировка. Это правда?
— Вы против этого?
— Я считаю, что прежде всего мы должны подсчитать потери и в полном объеме восстановить функционирование всех отделений клиники. Как глава семьи я буду принимать самое активное участие в этом процессе. В будущем, возможно в ближайшем будущем, я была бы рада, если бы такой человек, как вы, с вашей репутацией и деловой хваткой, возглавил проводимую здесь работу. Но мне нужно время. Вам не хуже, а, вероятно, лучше, чем мне, известно, что этот комплекс представляет собой чрезвычайно сложное и многогранное предприятие. Мой муж и его отец принимали непосредственное участие в работе на всех уровнях. Заменить их будет непросто.
«Откровенно, — подумал Рорк. — Что ж, это логично. Она хорошо подготовилась к встрече».
— У вас нет желания принять постоянное и более активное участие в работе клиники и «Юнилэб»?
Она улыбнулась. Вежливая, сдержанная, ничего не значащая улыбка.
— Ни малейшего. Но мне нужно время, чтобы исполнить мой долг, и возможность передать дело в надежные руки, когда я его исполню. — Она встала. — Предоставлю вас Карле. Она проведет вас по клинике и все объяснит гораздо лучше, чем я. Она ответит на все ваши вопросы.
— Она производит впечатление весьма компетентной молодой особы. Она упомянула, что посещала колледж Брукхоллоу. Как вы понимаете, я провел собственное исследование перед этой встречей. Ведь вы тоже окончили колледж Брукхоллоу, не так ли?
— Да. — Ее взгляд остался спокоен и тверд. — Хотя Карла моложе меня, она окончила колледж раньше, чем я. Она училась по ускоренному курсу.
Ева проводила брифинг в конференц-зале. Аудитория была солидная: шеф полиции Тиббл, майор Уитни, заместитель окружного прокурора Рио, доктор Мира, юрисконсульт полицейского управления Адам Куинси, а также ее напарница, Фини и Макнаб.
Куинси, как всегда, выполнял типичную для себя роль «адвоката дьявола», и Ева порадовалась, что ей редко приходится иметь с ним дело.
— Вы всерьез утверждаете, что отец и сын Айконы, клиника Айкона, «Юнилэб», школа и колледж Брукхоллоу, а также другие медицинские учреждения, связанные с именами этих двух прославленных врачей и ученых, замешаны в незаконных процедурах, включая
клонирование человека, психологическое программирование и торговлю женщинами?
— Спасибо за краткое изложение сути, Куинси.
— Лейтенант. — Лицо Тиббла, высокого, худощавого темнокожего шефа нью-йоркской полиции, было сурово как камень. — Наш юрисконсульт прав: речь идет о поразительных и весьма тяжких обвинениях.
— Да, сэр, они действительно таковы. И я ими не бросаюсь. В ходе расследования убийств мы установили, что Уилфрид Айкон-старший сотрудничал с доктором Джонасом Д. Уилсоном, известным генетиком, сторонником отмены запретов в области генного манипулирования и клонирования человека. После смерти жены Уилфрид Айкон публично поддержал позицию своего компаньона. Его открытая поддержка носила временный характер, но он не взял назад ни одного из своих утверждений. Вместе эти двое создали мощности…
— Медицинские клиники, — вставил Куинси, — лаборатории, прославленный «Юнилэб», за который они получили Нобелевскую премию.
— Я с этим не спорю, — сухо отрезала Ева. — Но вместе они основали также школу Брукхоллоу. Уилсон был ее президентом, затем пост заняла его жена, а вслед на ней ее племянница.
— Еще одно солидное и уважаемое учреждение.
— Авриль Айкон, подопечная Айкона-старшего, ставшая впоследствии женой Айкона-младшего, училась в этом уважаемом учреждении. Мать Авриль была коллегой Айкона-старшего.
— Что логически обосновывает установление его опеки над девочкой.
— Женщина, подозреваемая в убийстве Айкона-старшего, визуально идентифицированная как Дина Флавия, тоже училась в Брукхоллоу.
— Ну, во-первых, ее идентифицировали всего лишь визуально. Во-вторых…
— Может, дадите мне закончить?
— Куинси, — вмешался Тиббл, — избавьте нас от перепалки. Продолжайте, лейтенант.
Кто-то когда-то сказал, что картинка стоит тысячи слов. Ева знала, что у Куинси в запасе пара миллионов слов, если не больше. Но и у нее большой запас картинок. Кто кого переплюнет?!
— Пибоди, первый кадр, пожалуйста.
— Есть. — Пибоди знала, в каком порядке выводить изображения на экран.
— Это изображение получено с камер наблюдения в клинике Айкона. Женщина, назвавшая себя Долорес Ночо-Кордовец, выходит из кабинета Айкона-старшего через несколько секунд после установленного времени смерти. На том же экране лицо Дины Флавии. Снимок сделан тринадцать лет назад, незадолго до ее исчезновения из колледжа Брукхоллоу, о котором власти не были проинформированы.
— По-моему, это одно и то же лицо, — сказала Рио, покосившись на Куинси. — Знаю, есть способы дублировать изображение, как и способы изменить свою внешность — временно или навсегда. Но, спрашивается, зачем? Если Долорес получила доступ к удостоверению личности Дины Флавии, можно предположить, что она либо заручилась помощью Дины, либо воспользовалась удостоверением после ее смерти. В любом случае они связаны друг с другом.
— Фини? — спросила Ева.
— Данные Долорес Ночо-Кордовец сфабрикованы. Все с начала до конца: имя, дата рождения, место рождения, родители, место проживания, адрес. У нас это называется «труба» — быстрое временное укрытие, куда можно нырнуть и отсидеться.
— Следующий кадр, Пибоди, — приказала Ева, не давая Куинси себя перебить. — Это снимок одной из учениц школы Брукхоллоу. Возраст — двенадцать лет.
— Мы же установили, что женщина по имени Дина Флавия училась в Брукхоллоу, — начал Куинси.
— Да, установили. Но это не Дина Флавия. Это Диана Родригес, ей двенадцать лет сейчас. Она учится в школе Брукхоллоу в настоящий момент. Идентифицирована по сравнительному компьютерному поиску лицевых совпадений как Дина Флавия.
— Может, это ее дочь, — пробормотал обескураженный Куинси.
— Компьютер идентифицировал их как одно и то же лицо. Но даже если это ее дочь, все равно остается вопрос о фальшивом удостоверении личности и анкетных данных этой несовершеннолетней. Остается вопрос о том, каким образом Дине Флавии, тоже на тот момент несовершеннолетней, было позволено забеременеть и родить — без регистрации — в столь уважаемом учреждении. Нет никаких записей об удочерении или опеке. Имеется еще пятьдесят пять аналогичных совпадений бывших учениц Брукхоллоу с несовершеннолетними, обучающимися там в настоящее время. Какова, по-вашему, вероятность того, что пятьдесят шесть учениц произвели на свет пятьдесят шесть отпрысков женского пола, идеально копирующих все их физические данные?
Ева сделала выжидательную паузу, но ответом ей было всеобщее молчание.
— Все сто двенадцать получили или в настоящий момент получают образование в одном и том же учебном заведении, причем в анкетных данных отпрысков не содержится никаких сведений об удочерении или опеке, никаких поминаний об их биологических родителях.
— Я не поставил бы свои деньги на такую вероятность, — признался Тиббл. — У вас на руках бомба, лейтенант. И нам всем придется сообразить, как бы сделать так, чтобы она не подпалила нам шкуру. Куинси?
Куинси потер пальцами переносицу.
— Мы должны увидеть их всех. — Он вскинул руку, не давая Еве заговорить. — Раз уж нас могут поставить к стенке, мы должны проверить каждую до того, как это случится.
— Хорошо. — Она чувствовала, как время утекает. — Следующий кадр, Пибоди.
