- Следствие ведет Ева Даллас, #24
18
Ева встала, подошла к бару и запрограммировала кофе для себя и Пибоди. Они говорили по очереди, но сохраняли единство. Одна подхватывала рассказ там где умолкала другая.
— Хотите что-нибудь? — спросила их Ева.
— Если можно, воды.
— Откуда вы узнали, что они нарушили слово?
— Мы хорошо знали нашего мужа и сразу поняли, что что-то не так. Пока его не было дома, мы проверили регистрацию в его потайном кабинете и обнаружили записи о детях. Мы хотели забрать их, забрать наших детей и бежать.
— Но это не защитило бы тех, которых они собирались создать. Создать их, а потом изменять и совершенствовать. Тестировать и оценивать.
— Наши дети развивались у нас внутри, в тепле нашей утробы, а они решили отнять это и сделать копии в холодной лаборатории. В своих заметках Уилл писал, что это всего лишь предосторожность, только на случай, если что-то случится с детьми. Но они не вещи, которые можно заменить. За все годы нашей с ним совместной жизни мы просили только об этом, а он не смог сдержать слово.
— Мы рассказали Дине. Мы поняли, что этому надо положить конец. Они не остановились бы никогда. А мы никогда бы не узнали, как далеко это зашло, останься Айконы в живых. Пока они были живы — отец и Уилл, — мы ничего не могли поделать.
— Поэтому вы убили их обоих. Вы с Диной.
— Да. Мы спрятали для нее оружие. Мы верили, что ее не опознают. А если и опознают, мы успеем добраться до всех записей и сможем положить этому конец. И мы увезли детей в безопасное место, а потом вернулись за Уиллом.
Ева уже привыкла к их ритму и решила, что он вполне продуктивен.
— Вы отвезли Дину в школу, чтобы она убила Эвелин Сэмюэлс.
— Она была такой же, как мы. Ее взяли из ДНК Эммы Сэмюэлс и создали для того, чтобы продолжить работу. Она копия Эммы. Но вы и сами это знаете.
— Эмма помогала убивать таких, как мы и Дина, когда мы не были достаточно хороши для них. Она убивала других. Многих других. Вы нас видите? От нас требуют, чтобы у нас не было никаких недостатков — физических или биологических. Такова директива отца. Наши дети родились небезупречными, как и все дети. У них есть недостатки. Это нормально. Мы знали, что когда-нибудь они возьмут то, что есть, и попытаются усовершенствовать.
— Нам не дали выбора. С той самой минуты, как они создали нас, выбора у нас не было. Таких, как мы, сотни. У них не было выбора, их тренировали и готовили каждый день до самого совершеннолетия. У наших детей будет выбор.
— Которая из вас убила Уилфрида Айкона-младшего?
— Мы — одна. Мы убили нашего мужа.
— Одна рука держала нож.
Каждая совершенно одинаковым жестом подняла правую руку.
— Мы — одна.
— Чушь! У каждой из вас пара легких, сердце, почки. — Ева схватила стакан с водой и обрызгала левую руку той, что сидела ближе к ней. — Только у одной из вас рука мокрая. Одна из вас вошла в этот дом и приготовила в кухне поднос с закусками для человека, кото-
рого вы хотели убить. Одна из вас села рядом с ним на диване. А потом ударила его ножом в сердце.
— Для них мы были одной. Одна из нас жила в доме, была матерью наших детей, женой нашего мужа. Другая жила в Италии, на вилле в Тоскане. Большая вилла, прекрасное поместье. Как и замок во Франции, где жила третья. Каждый год в день нашего появления нас меняли. Другой из нас давали год пожить с нашими детьми. Мы думали, у нас нет выбора. — Слезы заблестели в трех парах глаз. — Мы делали то, что было велено. Потому что мы были тем, чего хотел Уилл, тем, что отец решил ему дать. Он создал нас, чтобы любить, и мы любили. Но если мы умеем любить, мы можем и ненавидеть.
— Где Дина?
— Мы не знаем. Мы связались с ней, когда решили сотрудничать с вами. Мы сказали ей, что собираемся делать. Сказали, что она должна исчезнуть. Она это умеет.
— В школе держат второе поколение?
— Многих. Не нас. Этого Уилл потребовал от отца. Но мы знаем, что где-то еще хранятся наши клетки. На всякий случай.
— Многих из них продавали.
— Размещение. Он называл это размещением. Сделанные на заказ приносили много денег. На продолжение проекта требовалось много денег.
— А те, кто… стал основой проекта… они все из того времени? Из войны? — спросила Ева.
— Дети, кое-кто из взрослых, смертельно раненных. Другие — доктора, ученые, лаборанты, учителя, проститутки.
— Все женщины.
— Насколько нам известно.
— Вы когда-нибудь просили разрешения покинуть школу?
— Куда идти? Что делать? Нас обучали, готовили, тестировали каждый день, всю нашу жизнь. Нам внушили, что у нас есть предназначение. Каждая минута нашего времени была регламентирована, каждую минуту за нами наблюдали. Даже в наше так называемое свободное время. Нас программировали. Кто мы, что мы, что нам делать, что мы должны знать, как действовать, что думать.
— Как же вы при этом могли убить того, кто вас создал?
— Мы были запрограммированы любить наших детей. Мы бы жили, как они хотели, если бы они не трогали детей. Вам нужна жертва, лейтенант Даллас? Выберите любую из нас, и она сознается во всем. — Они опять взялись на руки. — Эта одна пойдет в тюрьму до конца нашей жизни, если остальные смогут уйти, забрать детей туда, где их никто не тронет, где никто не будет за ними наблюдать. Где на них никто не будет глазеть, тыкать в них пальцами. Где их не будут рассматривать как диковинку, где их не будут бояться. Разве вы не боитесь нас? Того, что мы есть?
— Нет! — Ева вскочила на ноги. — И жертва мне не нужна. Допрос прерван. Прошу вас оставаться на месте. Пибоди, со мной.
Она вышла из комнаты, заперла дверь снаружи и направилась прямо в комнату наблюдения. Рио уже сидела на телефоне, вся поглощенная разговором вполголоса.
— Они должны знать, где находится Дина Флавия, — сказал Уитни.
— Да, сэр. Они знают, где она или как ее найти. Я могу опять их разделить, допросить поодиночке. Признание получено и запротоколировано, теперь я могу запросто получить ордер на анализы и узнать, которая из них беременна. Если это правда, она будет самой уязвимой. Пибоди может разыграть на одиночных допросах доброго следователя, у нее хорошо получается. Их следующий шаг — ударить по лабораториям, где разрабатывается проект, где хранится клеточный материал и где работает тот, кто предположительно идет следующим в списке Дины на уничтожение. Их миссия еще не завершена. Они еще не добились всего, чего хотели. А ведь они запрограммированы на успех.
Для подтверждения Ева бросила взгляд на Миру.
— Я согласна. Сейчас они дают вам то, что сами считают нужным. Им нужна ваша помощь, чтобы закрыть это дело. И еще им нужно ваше сочувствие. Они дают вам понять, зачем они это сделали и почему готовы пожертвовать собой. Вам их не сломить.
Ева вскинула голову.
— Хотите пари?
— Это не имеет никакого отношения к вашему умению вести допрос. Они действительно одно лицо. Отличия только в жизненном опыте, но эти отличия столь малы, что ими можно пренебречь. Они были созданы, чтобы быть одной и той же, они были этому обучены. Им был навязан образ жизни, который это гарантировал. Они и стали одной и той же.
— Одна рука держала нож.
— Вы это понимаете слишком буквально, — нетерпеливо возразила Мира. — Во вполне реальном смысле слова эта одна рука принадлежала им всем.
— Можно предъявить обвинение им всем, — сказал Тиббл. — Заговор с целью убийства. Первая степень.
— До суда не дойдет. — Рио захлопнула крышку сотового телефона. — Мы с моим боссом в этом едины. С учетом того, что мы сейчас слышали, того, что мы знаем, у нас ничего не выйдет. Защита надерет нам задницу задолго до того, как дело попадет в суд. Честно говоря, я сама была бы не против выступить в их защиту. И прославилась бы, и денег заработала. Стала бы богатой и знаменитой.
— Так что же, они уйдут на все четыре? — возмутилась Ева.
— Попробуй их обвинить, и пресса съест тебя живьем. Подключатся правозащитники, и не успеешь оглянуться, как у нас возникнут организации «За права клонов». Ты лучше заставь их отвести тебя к Дине. Я бы охотно послушала ее историю. И, может быть, если она только одна, мы смогли бы за что-то зацепиться. А с этими — думать забудь! — Рио указала на стеклянную стену и на трех женщин, сидящих за столом. — Знаешь, что мы тут имеем? Принудительное заточение, промывание мозгов, ограниченную правоспособность, угрозу жизни детей. А если бы я взялась за это дело, то и старую добрую самозащиту. И у меня бы это сработало, не сомневайся. Выиграть это дело невозможно.
— Трое убиты.
— Эти трое, — напомнила Рио, — составили заговор с целью нарушения международных законов и нарушали их десятилетиями. Эти трое, если Авриль говорит правду, создавали жизнь, а потом обрывали ее, если она не соответствовала их стандартам. Эти трое своими руками создали то, что их погубило. — Она подошла к стеклянной стене. — Ты слышала, что они говорили? «Нас программировали, чтобы быть, делать, чувствовать…» Непробиваемая линия защиты. Потому что это правда. Они действительно были созданы, сконструированы, запрограммированы. Они реагировали так, как были запрограммированы. Они защищали своих детей от того, что многие сочтут кошмаром.
— Вытащите из них все, что сможете, — приказал Тиббл. — Добудьте Дину Флавию, добудьте адреса лабораторий. Добудьте детали.
— А потом? — спросила Ева.
— Домашний арест. Будем держать их в изоляции, пока не закроем дело. Они должны носить опознавательные браслеты. Охрана — механическая — круглосуточно без выходных. Нам придется отдать это дело наверх, Джек.
— Да, сэр, придется, — согласился Уитни.
— Добудьте детали, — повторил Тиббл. — Мы их проверим, расставим все точки над i. Двадцать четыре часа максимум, и мы пасуем этот мяч, пока он не отскочил и не ударил нам в лицо.
— Я должна вернуться на работу, начну планировать, что и когда нам делать. — Рио взяла свой портфель. — Найдешь что-нибудь для меня, звони. Днем или ночью.
— Я покажу вам дорогу. — Рорк подошел к двери. Мира не двинулась с места.
— Мне нужно поговорить с лейтенантом. Наедине, если вы не против.
— Пибоди, пройти туда. Спроси, не нужно ли им в туалет, предложи еду, питье. Потом выведи одну из них и начинай работать. Мягкий подход.
Оставшись наедине с Мирой, Ева взяла большой кофейник, видимо, оставленный на столе Горком, и налила себе чашку.
— Я не собираюсь извиняться за свои слова, сказанные ранее, — начала Мира.
— Прекрасно. Я тоже не собираюсь извиняться. Если это все…
— Иногда вы кажетесь такой жестокой, что просто не верится. От вас как будто все отскакивает. Я знаю, что это не так, и все же… Если Уилфрид и его сын делали то, что они… она говорит, это преступление.
— Загляните через стекло. Видите их? Я думаю, они являют собой наглядное доказательство правдивости своих показаний.
— Я не слепая. — Голос Миры дрогнул, но тут же зазвучал с новой силой: — Он использовал детей. Не взрослых добровольцев, проинформированных о последствиях и идущих на это сознательно, а невинных, несовершеннолетних, раненых, умирающих. Каковы бы ни были его мотивы и цели, одно это достойно осуждения. Но, поймите, Ева, трудно осуждать человека, которого считаешь героем.
— Эту песню я уже слышала.
— Черт побери, проявите хоть каплю уважения!
— К кому? К нему? Не дождетесь. К вам? Хорошо, пожалуйста: я вас уважаю. Вот потому-то я так и злюсь на вас сейчас. Если у вас сохранились остатки уважения к нему, тогда…
— Нет. То, что он сделал, выходит за все рамки. Может быть, может быть, я могла бы простить то, с чего он начал. На это его толкнуло горе. Но он на этом не остановился. Он пошел дальше. Превратил это в постоянную практику. Он возомнил себя богом и начал играть жизнями. Он не только создавал их, он манипулировал ими. Ею и всеми остальными. Он вручил ее своему сыну как какой-то приз.
— Точно подмечено.
— Его внуки. — Мира сжала задрожавшие губы. — Он готов был использовать собственных внуков!
— И себя самого.
Мира тяжело вздохнула.
— Да. Я знала, что рано или поздно вы это поймете.
— Когда в руках у человека такая власть, что он может создавать жизнь, с какой стати ему склоняться перед смертностью? У него где-то хранится клеточный материал с приказом его активировать после своей кончины. А может, где-то уже трудится его более молодая версия?
— Если так, вы обязаны найти его. Остановить его.
— Она об этом уже подумала. — Ева кивнула в сторону стеклянной стены. — Она и Дина. Они опередили меня большим скачком. Ей хотелось бы выйти на суд. — Подойдя к стеклу, Ева внимательно изучила двух оставшихся в конференц-зале женщин. — Да, если дети в надежном месте и им ничто не грозит, она охотно пойдет на процесс и с радостью выложит все. В тюрьму сядет не моргнув глазом, лишь бы все вышло наружу. Она прекрасно знает, что не проведет в тюрьме ни дня, но она на это готова, если понадобится.
— Вы ею восхищаетесь.
— Даю ей десять баллов за отвагу. Люблю отважных. Он втиснул ее в шаблон, промывал ей мозги, но несмотря на это, она сломала шаблон. Она сломала его самого. — Ева знала, каково это — убить своего тюремщика. Своего отца. — Вам пора домой. Вам придется потратить на них время завтра, если мы хотим расставить все точки над «i», как хотел Тиббл. Сегодня уже поздно начинать.
— Хорошо. — Мира двинулась к двери, но на полпути остановилась. — В какой-то степени я имею право быть расстроенной, — сказала она. — Имею право на иррациональные выплески, как ранее сегодня, на оскорбленные чувства.
— А я имею право требовать от вас, чтобы вы были безупречной, потому что именно такой я вас вижу. Поэтому, когда вы ведете себя как обычный человек со своими слабостями и недостатками, как все мы, «простые смертные», это сбивает меня с толку.
— Все, что вы говорите, так несправедливо! И так трогательно. А знаете, на всем белом свете только Деннис и мои дети умеют доводить меня до белого каления так, как вы.
Ева сунула руки в карманы.
— Вроде бы это тоже должно звучать трогательно, но звучит как оплеуха.
Легкая улыбка осветила измученное лицо Миры.
— Это материнский фокус. Один из моих любимых. Спокойной ночи, Ева.
Ева стояла у стекла, глядя на двух женщин. Они без особого аппетита «клевали» жареного цыпленка с зеленым салатом, мелкими глоточками отпивали воду.
Они говорили мало и только о вещах совершенно невинных. Еда, погода, дом. Ева продолжала изучать их, но тут дверь открылась, и вошел Рорк.
— Можно ли приравнять разговор со своим клоном к разговору с самим собой? — спросила она.
— Один из многочисленных вопросов и саркастических замечаний, которые прозвучат, если все это когда-нибудь станет достоянием гласности. — Он подошел, встал у нее за спиной и положил руки ей на плечи. И безошибочно нашел место, где был сосредоточен самый болезненный узел нервного напряжения. — Расслабьтесь немного, лейтенант.
— Спать я не лягу. Дам им еще десять минут, а потом мы опять поменяем их местами.
— Насколько я понял, вы с Мирой помирились.
— Я не уверена, что мы помирились. Скорее перешли из состояния крайней озлобленности к обычному раздражению.
— Это уже прогресс. Вы с ней обсудили то, что сказала Рио? Она дала вам именно то, на что вы надеялись.
Ева вздохнула.
— Нет. Мне кажется, Мира была так раздражена, что до нее просто не дошло. — Она оглянулась через плечо, встретилась с ним взглядом. — Но ты-то ничего не упустил.
— Я на тебя не злюсь, что можно считать своего рода рекордом. Ты не хочешь их наказывать. Не хочешь, чтобы их обвинили и судили.
— Нет. Я не хочу, чтобы они были наказаны. Это не мне решать, но я бы этого не хотела. Посадить их в тюрьму было бы несправедливо. Они сидели в тюрьме всю свою жизнь. Этому надо положить конец.
Рорк наклонился и поцеловал ее в макушку.
— Им есть куда бежать. У них уже подготовлено укрытие. Дина об этом позаботилась. Пожалуй, я могла бы его найти рано или поздно.
— Да, если бы у тебя было время. — Теперь он начал гладить ее по волосам. — Ты этого хочешь?
— Нет. — Ева потянулась назад и взяла его за руку. — Когда мы их выпустим, я не хочу знать, где они. И тогда не придется об этом лгать. Мне надо вернуться к работе.
Рорк повернул ее лицом к себе и поцеловал.
— Дай мне знать, если я тебе понадоблюсь.
Ева допрашивала их. Вместе, поодиночке, одна, в паре с Пибоди. Она давала им побыть в одиночестве, потом нападала на них снова.
Она действовала по правилам, соблюдала все до последней буквы. Кто бы ни изучал потом запись допроса, придраться будет не к чему. Никто не скажет, что допрос не был тщательным или что он был некорректным.
Они так и не потребовали адвоката, даже когда она надела на них опознавательные браслеты. Глубоко за полночь, когда она отвезла их обратно в дом Айкона, они падали от усталости, но не утратили своей невозмутимости.
— Пибоди, дождись охраны, будь добра. А я пойду проинструктирую эту троицу.
Ева провела трех женщин в гостиную.
— Вам не разрешается покидать дом. Если вы попытаетесь это сделать, ваши браслеты подадут сигнал, вас задержат и в связи с нарушением доставят в изолятор Центрального полицейского управления. Поверьте, здесь вам будет удобнее.
— Долго нам здесь оставаться?
— До того времени, пока Департамент полиции Нью-Йорка или другое компетентное ведомство не освободит вас от этой меры пресечения. — Ева оглянулась, чтобы убедиться, что Пибоди их не слышит, и все-таки понизила голос: — Запись отключена. Скажите мне, где Дина. Если она опять кого-нибудь убьет, это никому не поможет. Я хочу, чтобы эксперименты прекратились, и я могу их остановить. Вы хотите, чтобы об этом стало известно, и я знаю, как это устроить.
— Ваши начальники, да и любые правительственные чиновники не захотят предавать это гласности.
— Я же сказала: я знаю, как это устроить. Но вы сами не даете мне вам помочь. Меня оттеснят. И меня, и мою команду, и наш департамент. Они возьмут вас за шкирку, как котят, запихнут в какой-нибудь научный модуль и начнут изучать под микроскопом. Вернетесь к тому, с чего начали.
— Разве вам не все равно, что с нами будет? Мы же убили.
«Вот и я тоже убила, — подумала Ева. — Чтобы спасти себя, чтобы избежать жизни, которую спланировал для меня кто-то другой. Чтобы жить своей собственной жизнью».
— Вы могли бы выбраться из этого, не отнимая ни у кого жизнь. Вы могли просто забрать детей и скрыться. Но вы выбрали этот путь.
— Это была не месть. — Та, что заговорила, закрыла свои удивительные и прекрасные лавандовые глаза. — Это была свобода. Для нас, для наших детей, для всех остальных.
— Они бы не остановились, — объяснила другая. — Они сделали бы нас снова, репродуцировали бы детей.
— Знаю. Не мое это дело решать, оправданы ваши действия или нет, я и так уже нарушаю устав. Если не хотите отдать мне Дину, найдите способ связаться с ней сами. Скажите ей, пусть прекратит. Скажите ей, что надо бежать. Вы получите все, что хотите. Даю вам слово.
— А как же все остальные? Девочки в школе? Новорожденные?
Глаза Евы стали холодными и бесстрастными.
— Я не могу спасти их всех. И вы не сможете. Но вы спасете очень многих, если скажете мне, где она. Если скажете мне, где Айконы проводят свои операции. Где их база.
— Мы не знаем. Но… — Та, что заговорила, переглянулась со своими близнецами, дождалась их кивка. — Мы найдем способ связаться с ней. Мы сделаем все, что можем.
— Времени у вас не так уж много, — предупредила Ева и оставила их одних.
На улице ее сразу охватило холодом. У нее замерзли щеки, руки. Она подумала о наступающей зиме, о долгих месяцах темноты и холода.
— Я отвезу тебя домой.
Усталое лицо Пибоди оживилось:
— Правда? До самого дома?
— Все равно мне надо подумать.
— Думайте, сколько хотите. — Пибоди забралась на пассажирское сиденье. — Завтра с утра позвоню родителям. Придется им объяснить, что мы задержимся, если вообще успеем.
— Когда вы собирались ехать?
— Завтра после обеда. — Пибоди широко зевнула, едва не свернув челюсть. — Хотели успеть до самых жутких праздничных «пробок».
— Поезжай.
— Куда?
— Поезжай, как планировала.
Пибоди перестала тереть усталые глаза и заморгала.
— Даллас, я не могу так вот просто взять и отправиться лопать пирог с тыквой на данном этапе расследования.
— А я говорю, что можешь. — Движение, слава богу, поредело. Избегая Бродвея с его бесконечной гулянкой, Ева вела машину по глубоким каньонам своего города почти по пустым улицам, прямо как спускаемый аппарат на темной стороне луны. — У тебя есть планы, ты имеешь право их придерживаться. Я все равно выжидаю, тяну время, — добавила Ева, увидев, что Пибоди опять открывает рот.
Пибоди закрыла рот и удовлетворенно улыбнулась.
— Да, я знаю. Просто хотела услышать это от вас. И, как, по-вашему, сколько времени мы сможем выиграть?
— Не так уж много, но… — Ева начала перечислять: — Моя напарница усвистала к родителям лопать пирог с тыквой. Завтра мне на голову свалятся родственники Рорка. Все куда-то разбрелись, у всех на уме одна индейка. Никого не найти. Как начинать операцию в таких условиях?
— Все федеральные службы будут закрыты до самого понедельника. Тиббл это знал.
— Конечно, знал. Авось все затормозится на день или даже два. Он ведь и сам того же хочет. Вот и он будет тянуть время.
— А как же школа, дети, учителя?
— Все еще думаю.
— Я спросила Авриль — ну, одну из них, — что они будут делать с детьми? Ну, в смысле, как объяснят, что у них три мамы? Она говорит, объяснят, что они три сестры, нашедшие друг друга после долгой разлуки. Они не хотят, чтобы дети знали правду о них, о том, чем занимался их отец. Они уйдут в подполье, Даллас, при первой же возможности.
— Не сомневаюсь.
— И мы дадим им эту возможность.
Ева упорно смотрела прямо перед собой.
— Как офицеры полиции мы ни в коем случае не можем способствовать бегству важных свидетелей.
— Верно. Я хочу поговорить с родителями. Смешно — всякий раз, когда что-то мешает разобраться, увидеть вещи в истинном свете, обращаешься к маме и папе. Ну, вы меня понимаете.
— Нет. Откуда мне знать?
Пибоди отшатнулась, как будто ее ударили.
— Простите. Черт, я совсем дурею, когда так устаю.
— Без проблем. Я говорю, что не знаю, потому что у меня не было родителей. Нормальных родителей. Вот и у них не было. Если именно это делает их искусственными, значит, я ничем не отличаюсь от них.
— Я хочу поговорить с родителями, — повторила Пибоди после долгого молчания. — Я знаю, что мне повезло. У меня есть родители, братья, сестры и все остальные. Я знаю, что они меня выслушают, в том-то и дело. У вас этого не было, вам пришлось создавать себя из того, что свалилось вам на голову, и построить на этом свою жизнь, но это не значит, что вы искусственная. Вы самая что ни на есть настоящая.
Улицы были пустынны, лишь в небе то и дело вспыхивала световая реклама. Вечный ассортимент. Удовольствия, красота, счастье. Приемлемые цены.
— Знаешь, почему я приехала в Нью-Йорк? — спросила Ева.
— Честно говоря, нет.
— Потому что здесь можно побыть одной. Можно выйти на улицу, смешаться с тысячной толпой и быть в полном одиночестве. Это было мое самое заветное желание… ну, если не считать желания поступить в полицию.
— Самое заветное?
— Какое-то время — да. Довольно долгое время. Первые восемь лет своей жизни я была безымянной. А потом сразу попала в государственную систему детских домов, муниципальных школ, где за мной наблюдали двадцать четыре часа в сутки. Я хотела снова стать безымянной, но теперь уже на моих условиях. Быть номерной бляхой, и точка. Попади это дело мне в руки десять, нет, даже пять лет назад, вряд ли я повела бы его так, как сейчас. Может, я бы их просто арестовала, и дело с концом. Черное и белое. Мне понадобились годы на работе, чтобы научиться различать все оттенки. И не только работа, но еще и люди, живые и мертвые. С годами обрастаешь связями, и они раскрашивают для
тебя мир разными красками.
— С последним утверждением я согласна. Но каким бы путем вы к этому ни пришли, все равно пришли бы обязательно. Потому что это правильно. Авриль Айкон — жертва. Кто-то должен быть на ее стороне.
— У нее есть она. В трех экземплярах, — усмехнулась Ева.
— Хорошая шутка. Несколько самоочевидная, но все-таки хорошая.
— Тебе надо поспать. — Ева остановила машину у дома Пибоди. — Я тебе позвоню, если понадобишься, но пока можешь считать себя свободной. Спи, пакуй чемодан и лети.
— Спасибо, что подвезли. — Вылезая из машины, Пибоди снова зевнула. — Веселого вам Дня благодарения, если раньше не увидимся.
Ева плавно отъехала от тротуара и, взглянув в зеркальце заднего вида, заметила, что Макнаб оставил в квартире свет для Пибоди.
И для нее тоже будет гореть свет, когда она вернется домой. И будет кто-то, кто ее выслушает. Но это будет не сейчас.
Она включила автопилот и извлекла свой личный телефон.
— М-м-м… — сонно промычала Надин, и Ева увидела на экране ее смутный силуэт.
— Встречаемся в «Даун энд Дерти».
— А? Что? Сейчас?
— Сейчас. Захвати записную книжку — бумажную, не электронную. Никаких магнитофонов, Надин, никаких камер. Только ты, старомодный блокнот и карандаши. Я буду ждать.
— Но…
Ева отключилась и прибавила газу.
Вышибала на дверях секс-клуба был огромен, как секвойя, и черен, как оникс. Он был одет в золото. Золотистая трикотажная рубашка чуть не лопалась на его массивной груди, тонкие кожаные штаны и сапоги сидели на нем, как влитые. На шее висели три массивные золотые цепи, которые, по мнению Евы, можно было надевать зимой на автомобильные колеса. Левую щеку пересекала татуировка в виде змеи. В тот самый момент, как она подъехала, он выдворял из заведения двух болванов. Один был белый, двести пятьдесят фунтов чистого сала, второй — азиат, прямой кандидат в борцы сумо.
Вышибала волок обоих за шиворот, ничуть не замедляя шага.
— Нечего приставать к моим к служащим. Еще раз увижу — яйца оторву.
Он стукнул их головами, что, строго говоря, считалось незаконным приемом, и дал им упасть в придорожную канаву.
Повернувшись, он заметил Еву.
— Привет, Белоснежка.
— Привет, Крэк, как дела?
— Да не жалуюсь. — Он потер руки, словно хотел их осушить. — Каким ветром тебя сюда занесло? Кто-то умер, кого я не знаю?
— Мне нужен отдельный номер, у меня встреча. Надин, — пояснила Ева, когда брови у него полезли на лоб. — Она сейчас подъедет. Учти, нас тут не было.
— Ну, раз уж, как я понимаю, вам не нужен отдельный номер, чтобы покататься голышом по постели, — а жаль, между прочим, отличное было бы шоу! — значит, это официальное. Про официальное я ничего не знаю. Входи.
Ева вошла. Ее встретил грохот музыки и целый шквал запахов. Пахло перестоявшимся пивом, «травкой», другими запрещенными веществами для курения, вдыхания, глотания или введения в организм иными способами, сексом, потом и другими телесными жидкостями, к которым Ева предпочла не принюхиваться.
На сцене под живую музыку ансамбля в светящихся набедренных повязках отплясывала целая толпа обнаженных танцовщиц. Другие танцовщицы, в перьях, блестках или вообще без ничего, извивались и потрясали своими прелестями между столами под яростное одобрение посетителей.
Большинство посетителей в набитом битком баре были либо пьяны в дым либо одурманены наркотиками.
Идеальные условия.
— Дела идут хорошо! — заметила Ева. Ей пришлось кричать, чтобы Крэк, прокладывающий им дорогу в толпе, ее услышал.
— Праздники. У нас тут будет забито до самого января. А уж потом будет забито, потому что праздновать на улице станет слишком холодно. Жизнь идет неплохо. А как у тебя дела, тощая белая девчонка-коп?
— Нормально.
Крэк провел ее наверх, где располагались номера.
— Твой парень тебя не обижает?
— Нет. Он хорошо разучил свою роль.
Им пришлось попятиться, когда из двери одного из номеров вывалилась хохочущая полуодетая парочка. Судя по запаху, у них начался этап горячего копчения.
— Их номер я не хочу.
Крэк усмехнулся и отпер другую дверь.
— Вот тут у нас номер люкс. Многие клиенты предпочитают эконом-класс. Тут чисто. Устраивайся, сладкий пончик, а я приведу эту цыпочку Надин, как только она покажется. — Увидев, что Ева сунула руку в карман, он нахмурился. — Не вздумай мне платить. Я этим утром в парк ходил. Поговорил с моей девочкой у того деревца, что ты для нее посадила вместе с твоим парнем. Я у тебя в долгу. Даже не думай, что возьму деньги.
— Ладно. — Ева вспомнила, как Крэк рыдал у нее на плече в морге возле тела своей младшей сестры. — Слушай, у тебя есть планы на четверг?
Кроме погибшей сестры, у него не было родственников.
— День большой жратвы. Я обзавелся шикарной цыпочкой. Думаю, сможем втиснуть ужин с индейкой между некоторыми другими развлечениями.
— Ну, если хочешь полное меню — без некоторых других развлечений, — у нас будет званый ужин. Можешь взять с собой свою шикарную цыпочку.
Его глаза смягчились, грубый уличный акцент исчез из его голоса.
— Я с удовольствием приду и приведу с собой свою даму. — Он положил руку, похожую на глыбу гранита, на плечо Еве. — Пойду покараулю Надин, хотя я ни одной из вас не видел.
— Спасибо.
Ева вошла в комнату и огляделась. Гордое звание «номер люкс», видимо, означало наличие настоящей кровати вместо койки или матраца на полу. Весь потолок был отделан зеркалами, отчего ей стало немного не по себе. Обстановку дополнял пищевой автомат с экранным меню и прорезью для выдачи заказов, а также крошечный столик с двумя стульями.
Взглянув на кровать, Ева ощутила острый приступ тоски. Она охотно согласилась бы двое суток не есть в обмен на двадцать минут в горизонтальном положении. Чтобы не впасть в искушение, она подошла к автомату и заказала кофе.
Кофе, конечно, будет чудовищный. Соевые продукты, насильно обвенчанные с химией, почему-то неизменно напоминают по вкусу прокисший деготь. И все-таки там будет достаточно кофеина, чтобы не дать ей заснуть.
Ева села и в ожидании Надин попыталась сосредоточиться на деле. Глаза у нее слипались, голова падала сама собой. Она чувствовала, что на нее наваливается сон, чудовище острыми когтями, терзающее ее мозг.
Ослепительно белое помещение. Десятки стеклянных гробов, тянущиеся бесконечными рядами. И в каждом из этих гробов была она, маленькая девочка, какой она была когда-то, вся избитая и окровавленная, плачущая, умоляющая, безуспешно стремящаяся вырваться.
А рядом стоял он — человек, который создал ее. Он стоял и ухмылялся.
«Сделаны на заказ, — говорил он и смеялся. Смеялся. — Одна не годится — выбрасываешь ее и пробуешь следующую. Ты никуда от меня не денешься, малышка. На мой век тебя хватит».
Ева вздрогнула и схватилась за оружие. И увидела кофейник с чашками на столе, закрывающуюся прорезь в панели автомата.
Она обхватила голову руками, стараясь отдышаться. Все в порядке, она избавилась от него, она с ним покончила. Ему ее не достать.
Интересно, какие кошмары снились Авриль, когда она чувствовала себя слишком усталой, чтобы их отогнать?
Когда дверь открылась, Ева наливала себе кофе.
— Спасибо, Крэк.
— К твоим услугам, сахарные грудки. — Он подмигнул и закрыл за собой дверь.
— Запри, — приказала Ева. — Включи защитный режим.
— Смотри, чтоб дело того стоило. — Надин заперла дверь и опустилась на второй стул. — Три часа ночи!
— И тем не менее выглядишь ты великолепно, и у тебя, судя по всему, сахарные грудки.
— Налей мне этой отравы.
— Вывали все из сумки на кровать, — приказала Ева, наливая вторую чашку.
— Да пошла ты, Даллас.
— Я не шучу. Давай выворачивай сумку, а потом я тебя просканирую на «жучки». Считай, что это форс-мажор, Надин.
— Ты могла бы мне доверять.
— Тебя бы здесь не было, если бы я тебе не доверяла. Но я должна действовать по уставу.
Не скрывая своего недовольства, Надин протопала к кровати, открыла свою огромную сумку и вытряхнула ее содержимое.
Ева встала, передала ей чашку кофе и начала перебирать содержимое. Бумажник, удостоверение личности, кредитки, две травяные сигареты в портсигаре, два бумажных блокнота, шесть заточенных карандашей. Одна электронная записная книжка — выключенная, два сотовых телефона, один портативный компьютер — тоже выключенный. Два маленьких зеркальца, три упаковки леденцов для освежения рта, серебряная коробочка с таблетками от головной боли, четыре флакона жидкой губной помады, щетка для волос, кисточка для нанесения косметики и еще одиннадцать предметов того же назначения: тюбики, флакончики, коробочки, патрончики, пудреницы.
— Бог ты мой! Ты таскаешь с собой всю эту хренотень и малюешь лицо? И дело того стоит?
— Напоминаю еще раз: сейчас три часа ночи. И, по твоим собственным словам, я выгляжу великолепно. А вот у тебя, в отличие от меня, такие мешки под глазами, что в них могла бы спрятаться целая банда убийц-психопатов.
— Департамент полиции Нью-Йорка. Мы никогда не спим.
— Как и защитники четвертого сословия. Видела мое интервью с Авриль Айкон?
— Нет, но мне рассказывали.
— Эксклюзив.
— Что ты о ней думаешь?
— Тихая, сдержанная, элегантная. Скорбящая, но не убитая горем вдова. Заботливая мать. Она мне понравилась. Мне пока не удалось вытащить из нее ничего личного, она настояла, чтобы интервью касалось только ее свекра и мужа. Но я еще копну поглубже. У меня договор на три части.
«Последние две тебе получить не удастся, — подумала Ева. — Но я тебе это компенсирую. Мало не покажется».
Четвертым сословием называют прессу.
Она повела сканером по телу Надин с головы до ног.
— Хочешь — верь, хочешь — не верь, я все это проделала, чтобы прикрыть твою задницу, а не только свою. Я собираюсь нарушить Синий код.
— Айкон?
— Тебе лучше присесть, пока я излагаю свои условия — кстати, они не обсуждаются. Во-первых, этой встречи не было. Вернешься домой, избавься от телефона, по которому я тебе звонила. Я тебе не звонила, мы не говорили.
— Не учи меня. Я знаю, как защищать себя и свои источники.
— Помолчи и слушай. Ты уже провела большие изыскания по Айконам и самостоятельно связала их с Джонасом Уилсоном и Эммой Сэмюэлс, а значит, и со школой Брукхоллоу. Твои полицейские источники не подтверждают, но и не опровергают результаты твоих исследований. Тебе придется съездить в Брукхоллоу. Это должно быть зафиксировано официально. Таким образом, ты свяжешь убийство Эммы Сэмюэлс с убийством Айконов.
Надин начала записывать.
— Это школьная директриса. Когда ее убили?
— Узнай. Ты же у нас умная. И любознательная. Ты соберешь личные дела всех нынешних учениц и прогонишь их фотографии по фототеке бывших учениц. Я тебе больше скажу: ты уже это сделала. — Ева извлекла из кармана запечатанную в прозрачный пластик лазерную дискету. — Загрузи это в свою базу. И смотри, чтоб на диске были твои пальчики — только твои, ясно?
— Что на нем?
— Идентификационные фото пятидесяти с лишним учениц, совпадающие — идеально совпадающие — с такими же фото выпускниц прошлых лет. Анкетные данные сфабрикованы. Скопируй на другой диск, спрячь его туда, где хранишь материалы, которые хочешь уберечь от конфискации.
— Что же такое творили Айконы с ученицами, если для этого понадобилось фабриковать их анкетные данные?
— Клонировали их.
Надин сломала грифель карандаша.
— Ты не шутишь?
— Это тянется с городских войн.
— О господи! Только не говори мне, что у тебя нет доказательств.
— У меня есть не только доказательства, у меня три клона, известные под именем Авриль Айкон, сидят под домашним арестом.
У Надин сами собой вытаращились глаза, она перестала записывать.
— У нас мало времени. Пиши, Надин! Когда мы закончим, ты вернешься домой и создашь электронный след, подтверждающий, что ты все нашла сама. Сожги эти заметки и создай новые, на электронных носителях. Поезжай в Брукхоллоу и начинай копать. Можешь мне позвонить. Нет, не так. Позвони обязательно. Потребуй подтверждения или опровержения. Я тебе не дам ни того, ни другого, но суть не в этом. Главное, чтобы это было зафиксировано. Зато потом я смогу с чистой совестью пойти к своему начальству и заявить, что ты взяла этот след. Так что поторопись.
— Я уже проделала большую работу, кое-что сопоставила, но, честно говоря, так далеко меня не занесло. Я думала, ну, генная инженерия, ну, конструирование младенцев, ну, черный рынок… В это я готова была поверить.
— Все это там есть. Но это не все, а тебе надо добыть все. До свистка у нас есть сутки, может, даже меньше, потом вмешается правительство. Они прикроют это дело, похоронят. Тебе надо действовать быстро. Добудь все, и поскорее. Я дам тебе все, что у меня есть, а потом уйду. Больше ты от меня ничего не получишь. И не думай, что я делаю тебе одолжение, — добавила Ева. — Если ты выйдешь с этим в эфир, тебя поджарят.
— Ничего, мне не впервой. — Взгляд Надин стал острым, как бритва, она яростно строчила в блокноте. — Когда меня поджаривают, я не сгораю, я загораю. Когда я взорву эту бомбу, у меня будет бронзовый загар.
Это заняло еще час, еще один кофейник отравы и оба блокнота, принесенные Надин.
Выйдя из клуба, Ева не решилась довериться своим рефлексам и опять включила в машине автопилот. Но она не уснула, не закрыла глаз. Добравшись до дому, она вышла из машины и двинулась к дому как сомнамбула.
Соммерсет поджидал ее.
— О боже, — простонала она. — Даже вампиры должны когда-то спать!
— Не было никакого заказа, санкционированного или нет, на убийство Айконов, отца или сына.
— Браво!
— Но это вам уже известно. А вот знаете ли вы, что якобы существует бизнес на гонорарной основе по поставке молодых женщин, подучивших образование в колледже Брукхоллоу, штат Нью-Гемпшир, клиентам с целью женитьбы, найма на работу или удовлетворения сексуальных запросов?
Ева попыталась напрячь свой усталый мозг.
— А вы-то откуда знаете?
— У меня до сих пор есть источники, недоступные вам и ставшие менее доступными для Рорка в силу его связи с вами.
— И ваши источники приводят доказательства существования этого предполагаемого бизнеса?
— Нет, но я считаю их вполне надежными. Айкон был связан с Брукхоллоу. Сегодня один из вертолетов «Рорк Индастриз» зарегистрировал в своем бортовом журнале полет в Брукхоллоу, где леди-директор была убита вроде бы тем же способом, что и оба Айкона.
— Да вы просто кладезь информации!
— Я знаю, как делать свою работу, и, полагаю, вы знаете, как делать вашу. Нельзя превращать людей в товар. А если их превращают в товар под маской образования, это вдвойне омерзительно. Преследуя женщину, которая, скорее всего, нанесла ответный удар, вы поступаете опрометчиво.
— Спасибо за подсказку.
— А ведь кому знать, как не вам. — Ева направилась к лестнице, но его слова заставили ее остановиться. — Вы знаете, каково быть ребенком, запертым в клетке и вынужденным делать, что велят. Вы знаете, каково это — быть доведенной до крайности. До необходимости нанести ответный удар.
Рука Евы сжалась на столбике перил. Она оглянулась на дворецкого.
— Думаете, вы все знаете? Ну так вот, к вашему сведению: превращение людей в товар — дело, конечно, гнусное и омерзительное, но в данном случае это даже не вершина айсберга. Да, я знаю, как делать мою работу. И еще я знаю, что убийство не может остановить зло. Зло трансформируется и возвращается в новом обличье.
— Так что же может его остановить? Полицейский жетон?
— Полицейский жетон может замедлить его наступление. А остановить ничто не может. Нет такого средства на всем белом свете.
Ева повернулась и начала подниматься по лестнице. Она сама себе казалась бестелесной, как привидение.
В спальне горел приглушенный свет. Она знала, что так и будет, но эта простая забота растрогала ее до слез. Слезы выскользнули из усталых глаз и покатились по щекам.
Она стащила с себя кобуру, отцепила жетон, положила и то и другое на тумбочку. Рорк однажды назвал их ее символами. Он был прав, но для нее они были больше чем символами. Они помогли ей спастись. Они помогли ей почувствовать себя живой. Они придали смысл ее жизни.
«Они могут замедлить наступление зла, — мысленно повторила она. — Вот и все, что можно сделать. И этого всегда мало».
Ева разделась, поднялась на возвышение и скользнула в постель рядом с ним. Она обняла его, и ее слезы упали ему на плечо. С ним она могла позволить себе поплакать.
— Ты так устала, — прошептал он. — Девочка моя, как же ты устала!
— Я боюсь заснуть. Кошмар где-то рядом.
— Я с тобой. Я здесь.
— Мне этого мало. — Ева подняла голову и прижалась губами к его губам. — Ты мне нужен еще ближе. Я должна почувствовать, кто я такая.
— Ева.
Он тихо шептал ее имя, повторял его снова и снова, пока его руки осторожно прикасались к ней в темноте.
Бережно, очень бережно, думал он, ведь она была такой хрупкой и нуждалась в напоминании о том, что он ее любит всю целиком, такую, как есть.
Надо ее согреть. Согреть изнутри, ведь он знал, как ей бывает холодно. В ее глазах все еще блестели слезы, щеки все еще были мокры от слез.
Он знал, что она будет страдать, и все же ее боль, скрытая под броней мужества, разрывала ему сердце.
— Я люблю тебя, — сказал он ей. — Я люблю в тебе все.
Ева блаженно вздохнула под ним. Да, именно это ей и было нужно: ощутить его тяжесть, его запах, его плоть. Он знал ее, как никто на свете. Ее ум, тело, сердце.
Никто не знал ее так, как он. Никто не любил ее так, как он. За всю ее жизнь до встречи с ним никто не умел так, как он, добраться до самой ее сердцевины, до измученного, запуганного ребенка, который все еще жил в ее душе.
Когда он скользнул в нее, все мучившие ее тени рассеялись. Она увидела свет в темноте.
Когда рассвет забрезжил сквозь ночь, она смогла закрыть глаза. Ее душа успокоилась. Его руки обвились вокруг нее, и она уснула.
Свет все еще был тусклым, когда Ева проснулась. Это сбило ее с толку: ведь она чувствовала себя отдохнувшей. Она все еще ощущала что-то вроде легкого похмелья от переутомления, но все-таки ей было гораздо лучше, чем должно было быть после столь короткого сна.
Очевидно, она недооценила целительную силу секса.
Ева ощутила прилив сентиментальности и благодарности. Но когда она протянула руку, чтобы прикоснуться к Рорку, оказалось, что его нет в постели.
Она обиделась. Потом ей пришло в голову проверить время.
Девять часов тридцать шесть минут, — сообщил механический голос.
Ева подскочила в постели, словно подброшенная пружиной. Он затемнил окна!
— Отключить спальный режим на всех окнах. Черт! — Ей пришлось закрыть глаза руками, когда внезапный поток света ударил ее по глазам.
Чертыхаясь и щурясь, она поплелась в ванную. Через пять минут она протерла глаза от попавшей в них воды и опять закричала, увидев Рорка. Он стоял в белой спортивной рубашке и синих джинсах и держал в руке большую кружку.
— Держу пари, тебе это понравится.
Ева жадно уставилась на кофе.
— Ты не должен включать спальный режим, не предупредив меня.
— Но мы же спали.
— Мы никогда раньше не включали спальный режим.
— А мне показалось, что это прекрасный случай изменить наши привычки.
Она откинула назад мокрые волосы, прошла в сушильную кабину и мрачно уставилась на него, пока струи теплого воздуха обвевали ее тело.
— У меня есть дела, меня люди ждут.
— Я ни на что не намекаю, но, может быть, тебе стоит сначала одеться?
— А может, тебе тоже стоит одеться?
— А разве я не одет?
— Почему ты не надел один из своих шести миллионов костюмов?
— Не надо преувеличивать, дорогая. Я уверен, что у меня их всего пять миллионов триста тысяч. И я решил не надевать ни один из них, потому что это выглядело бы слишком официально. К нам ведь сегодня гости приезжают.
— Ты не сидишь за компьютером. — Ева вышла из кабины и схватила кофе. — Разве Фондовая биржа прекратила свое существование за эту ночь?
— Напротив, акции растут в цене. Могу себе позволить купить еще один костюм. Вот, держи. — Рорк передал ей халат. — Позавтракать можно и в этом. Я и сам не против второй чашечки кофе.
— Мне нужно позвонить Фини, майору, проверить, как там Авриль. Надо написать отчет, затребовать в лаборатории результаты по Сэмюэлс.
— Вся в делах.
«Она вернулась, — подумал он с облегчением. — Обессилевшая женщина вновь превратилась в копа».
— Что тебе сейчас действительно нужно, так это добрая порция овсянки.
— Ни один человек в здравом уме не станет есть овсянку.
— С витаминами.
Но Еве было не до шуток.
— Давай вернемся к началу. Ты не можешь включать спальный режим, не предупредив меня.
— Когда моя жена возвращается домой вся в слезах от усталости и расстройства, я должен позаботиться, чтобы она хоть немного отдохнула. — Рорк направился в кухоньку, но в дверях оглянулся на нее, и Ева увидела сталь в его синих глазах. Ту самую сталь, которая предупреждала: любые возражения приведут к ссоре. — И пусть считает, что ей крупно повезло, если я всего лишь затемнил комнату, чтобы обеспечить ей столь необходимый отдых. — Он вышел из кухни и поставил глубокую тарелку с овсянкой на стол в маленькой гостиной, примыкавшей к спальне. — А теперь советую тебе сесть и съесть это, если не хочешь, чтобы день начался с грандиозного скандала.
— Без тебя знаю, — проворчала она.
— А у тебя и без того напряженное расписание.
Разглядывая овсянку, Ева впервые в жизни близко подошла к тому, чтобы надуть губы.
— Противная. Вся в комках.
— Никаких комков в ней нет. Прекрасная овсянка. С яблоками и черникой.
— С черникой?
— Будь хорошей девочкой, сядь и съешь ее.
— Как только выкрою время в своем расписании, обязательно тебе врежу за это. — Но она села и опять поглядела на овсянку. По ее убеждению, овсянка — это когда кто-то, по скудоумию или со зла, заливает грязью прекрасные фрукты. — Формально считается, что я заступила на смену в восемь. Но по уставу между сменами должно проходить не меньше восьми часов, если только начальник не потребует иного. Был уже третий час ночи, когда я вышла из дома Айкона.
— Ты решила работать от и до?
— Пибоди и Макнаб подали заявление на отпуск с сегодняшнего дня. Я их отпустила.
— Значит, двое убыло из твоей команды. — Рорк сел. — Все по уставу, все совершенно законно. Ход дела замедлится. Прибавь к этому длинные выходные, и он замедлится еще больше. И что ты собираешься делать с лишним временем?
— Я уже начала. Нарушила Синий код. Встретилась с Надин и выдала ей все. — Ева погрузила ложку в кашу, зачерпнула и вылила обратно в тарелку. — Я нарушила прямой приказ первостепенной важности и, если придется, буду нагло все отрицать. Я тяну время, чтобы дать Авриль Айкон возможность сообразить, как отключить браслеты, забрать детей и испариться. И я могу лишь надеяться, что она скажет мне, где Дина или хотя бы где находится их операционный центр. Или центры, если он не один.
— Если ты и дальше будешь изводить себя по этому поводу, нам все-таки придется начать день со скандала.
— Я не имею права принимать решения, основанные на эмоциях, нарушать приказы, уклоняться от исполнения долга.
— Ты ошибаешься, Ева. Ты совершенно не права. Во-первых, твое решение основано не на эмоциях. Ну, по крайней мере, не только на них. Оно основано на инстинкте, опыте и присущем тебе чувстве справедливости.
— Копы не имеют права устанавливать правила.
— Чушь. Может, ты и не пишешь правила, но ты каждый день адаптируешь их к конкретной ситуации. Ты не можешь поступить иначе. Если дух закона не учитывает конкретных обстоятельств, не приспосабливается к ним, он умирает.
Ева повторяла себе то же самое не меньше десяти раз.
— Пибоди я не все рассказала, только кое-что. И я сказала, что еще лет пять назад я вряд ли смогла бы так поступить. А она говорит, что я поступила бы точно так же.
— Наша Пибоди умница. Помнишь тот день, когда мы встретились впервые?
Рорк сунул руку в карман и вынул серую пуговицу, оторвавшуюся от единственного костюма, который у нее был до того, как он ворвался в ее жизнь. Не сводя глаз с Евы, он потер пуговицу между пальцами.
— Тебе тогда пришлось бороться со строгостью процедуры. Но у тебя было четкое понимание справедливости, и с тех пор оно никуда не делось. Ты всегда будешь бороться с процедурой ради справедливости. В этом твоя суть. Это твой принцип. Никогда в жизни я не встречал человека, наделенного такой инстинктивной неприязнью к людям и в то же время таким безграничным состраданием к ним. Ешь свою кашу.
Ева проглотила одну ложку.
— Могло быть хуже.
— У меня скоро совещание по телефону, а у тебя на столе целая стопка сообщений.
— Сообщений?
— Три от Надин, с растущим нетерпением. Она требует, чтобы ты ей позвонила и подтвердила добытую ею информацию об Айконах, об их связи с Брукхоллоу, а также с убийством Эвелин Сэмюэлс в Нью-Гемпшире.
— Она работает точно по расписанию.
— Еще одно сообщение от Фини. Он вернулся из Нью-Гемпшира и подготовил для тебя отчет. Он был осмотрителен, как того требует ваш Синий код.
— Хорошо.
— Майор Уитни ждет твоего рапорта, устного и письменного, к полудню.
— Может, мне нанять тебя секретаршей?
— Не потянешь, — улыбнулся Рорк, — я слишком дорого стою. — Он поднялся. — Ирландия высадит здесь десант в районе двух. Как ни досадно, я вынужден признать, что меня это нервирует. Если задержишься, я объясню.
Ева поела, оделась, взяла свой жетон и приступила к работе.
Сначала она встретилась с Фини. У себя в кабинете, за закрытой дверью. Она сообщила ему все, умолчав только о своей встрече с Надин. Если ее за это попрут с работы, так пусть уж лучше ее одну.
— Целых три! А знаешь, я уже перестаю удивляться. — Фини захрустел орешками. — Соответствует тому, что мы нашли в школе. Взяли все записи. — Он постучал по дискетам, уже сложенным на столе у Евы. — Двойная бухгалтерия. Одна аккуратно подчищена для аудита и всяких проверок. Ширма для второй. Каждой ученице присваивается кодовый номер, особыми кодами обозначено тестирование, усовершенствования…
— Какие усовершенствования?
— Хирургические операции. В том числе и пластические. Кое-что из этого дерьма они проделывали на восьмилетних девочках, сукины дети. Коррекция зрения, проверка слуха, прививки, это нормально, это на поверхности. Но под кодовыми номерами скрывалось другое. Некоторых подвергали тому, что называлось «усиленной разведывательной подготовкой». Обучение на уровне подсознательного внушения — визуальное и слуховое. Ученицы, намеченные для карьеры проституток, или, как они говорили, «компаньонок», получали продвинутое сексуальное образование. А теперь держись. — Фини выдержал драматическую паузу и отхлебнул кофе. — Дина была не единственной, кто сбежал.
— Еще кто-то выбрался? Пропал с радаров?
— Да. У них есть досье на блудных дочек. Больше дюжины испарились после окончания школы, после размещения. Она единственная, кто сбежал прямо из школы, но не единственная, чей след они потеряли. Она создала прецедент: после ее побега они начали имплантировать датчики новорожденным. И всем, кто сейчас учится, тоже, вне зависимости от возраста. Это была идея Сэмюэлс, и, судя по ее записям и заметкам, этим своим озарением она не поделилась с Айконами.
— Почему?
— Она решила, что они слишком сблизились с клонами: ввели одну из них в семью, дали ей слишком много свободы. По ее мнению, они утратили объективность, позабыли о миссии проекта. А миссия состояла в том, чтобы создать Высшую расу, как они ее называли. Совершить логический эволюционный скачок технологическим путем: устранить отклонения и генетические изъяны, а в конечном счете и смертность. Естественное зачатие с его неизбежными рисками и сомнительным исходом может и должно быть заменено Тихим Рождением.
— То есть убрать из процесса посредников, так сказать, — задумчиво проговорила Ева. — Мужчину и женщину. А потом людей можно будет фабриковать по заказу в лаборатории. Но для этого нужна не только технология, нужно политическое решение. Придется менять законы, снимать запреты. Надо проводить своих в законодательные собрания, в правительства.
— Они над этим работают. У них уже есть представители на ключевых правительственных постах. В медицине, в науке, в прессе.
— Та блондинистая сука из «Сенсации»? Я точно знаю, вот просто зуб даю, она — одна из них. У нее такие зубы… Ты меня понимаешь? Такие здоровенные, белые-белые зубы. — Поймав недоуменный взгляд Фини, Ева замолчала. — Ладно, забудь.
— Они дали себе еще максимум пятнадцать лет, чтобы снять международные запреты. Сто лет на принятие новых законов, запрещающих естественное зачатие.
— Они хотят запретить секс?
— Нет, только зачатие вне «контролируемой среды». Естественное зачатие означает врожденные изъяны. Тихое Рождение… Они никогда не называли его искусственным. Или клонированием.
— Да, им нужна хорошая торговая марка.
— Это ты точно подметила. — Фини отпил еще кофе. — Тихое Рождение обеспечивает безупречность человеческих особей, устраняет недостатки. Оно также гарантирует тем, кого сочтут приемлемыми родителями…
— Приемлемыми? Я знала, что до этого дойдет.
— Да. Приемлемым родителям гарантируют, что ребенок будет отвечать их требованиям. Ева задумчиво поджала губы.
— Как долго эта гарантия действует? Каковы бонусы?
Фини невольно усмехнулся.
— Быстро схватываешь. Женщинам не придется вынашивать и рожать детей.
— А знаешь, в этом что-то есть.
— Их планы предполагают введение законов о стерилизации через семьдесят пять лет.
Принудительная стерилизация, Тихое Рождение, человечество, создаваемое и обрабатываемое в лаборатории… Все это напоминало научно-фантастические фильмы, которыми так увлекался Рорк.
— Они заглядывают далеко вперед, — заметила Ева.
— Да, но, как ты понимаешь, время для них не проблема.
— Так и вижу их рекламу. — Ева взяла несколько орешков. — Хочешь детей без возни и проблем? Выбери из нашей дизайнерской коллекции. Боишься внезапной смерти? Подпишись сейчас на нашу программу «Второй шанс». Мы сохраним твои клетки и создадим тебя заново. Мечтаешь о подруге, отвечающей всем твоим фантазиям? У нас есть девушка как раз для тебя. Данное объявление только для взрослых.
— Зачем быть одним, когда можно сразу тремя? — включился в игру Фини. — Смотри, как ты подрастаешь — в трех экземплярах. Между прочим, это совершенно меняет смысл выражения «Ты точная копия своей матери».
Ева засмеялась.
— Как насчет адресов? Где их база?
— Полно ссылок на «Питомники», но никаких указаний на место. Но мне еще массу материала надо перелопатить.
— Мне надо встретиться с Уитни, доложить все, что мы установили. Школа охраняется?
— Механическая охрана. Роботы охраняют клонов, — невесело усмехнулся Фини. — Мир сошел с ума. Кое-кто из законных опекунов уже начинает оказывать давление. Мы не сможем надолго удержать это дело в секрете.
— Сможем. — Ева взяла диски. — Все потонет в праздничной суете. А после праздников в дело вмешается международный закон. Этим «законным опекунам» придется очень, очень несладко.
— Да, пожалуй. Прикинь, в школе и в колледже у нас имеется около двухсот несовершеннолетних. До сих пор только шесть опекунов вышли на связь. Большинство окажутся призраками.
Ева кивнула и добавила в портфель с ячейками свою дискету с отчетом.
— Как они вольются в общество, Фини? Кто их туда поведет?
— Эта проблема мне не по мозгам.
— У тебя есть планы на завтра? — спросила Ева, когда он поднялся.
— Едем всем семейством в новый дом моего сына. Я тебе говорил, что он переехал в Нью-Джерси? — Фини покачал головой. — Ну что ты будешь делать? Они хотят жить своим умом.
Ева вошла в кабинет Уитни ровно в полдень. Вручила ему тщательно составленный письменный отчет, устный рапорт сделала, как всегда, стоя.
— Информация по школам со всеми дополнениями, только что переданными мне капитаном Фини, не попала в письменный отчет. Его рапорт у меня, сэр, вместе с данными, которые он извлек из архивов Брукхоллоу.
Она выложила дискеты ему на стол.
— Есть прогресс в поисках Дины?
— Никакого, сэр. Архивные записи, найденные капитаном Фини, помогут нам обнаружить всех выпускниц за исключением тех, которые оставили школу.
— А так называемые «питомники», насколько нам известно, не находятся на территории Брукхоллоу.
— Мы не обнаружили на месте помещений, приспособленных для искусственного размножения, хранения клеточного материала, как не обнаружили и необходимого оборудования. Сэр, по закону датчики, имплантированные в организм несовершеннолетних, должны быть удалены.
Он откинулся в кресле, скрестил руки на груди.
— А вы не забегаете вперед, лейтенант?
— Я так не думаю, майор. — Ева очень тщательно подготовилась к этому разговору. — Имплантированные датчики находятся в прямом противоречии с законом о защите частной жизни. Кроме того, закон требует, чтобы с учетом имеющихся у нас на руках доказательств мы проверили всех опекунов. Мы не можем, оставаясь в рамках закона, передавать несовершеннолетних на руки людям, которые участвовали в подделке идентификационных документов с целью установления опеки над этими несовершеннолетними.
— Я вижу, вы все успели продумать.
— Они имеют право на защиту. Школу Брукхоллоу необходимо закрыть. Уже вскрытые нарушения, хотя бы в налоговой сфере, не говоря уж о фальсификации документов, дают такое право местным властям, пока дело не будет рассмотрено федеральными властями. В скором времени, сэр, многие из тех, кто в этом замешан, ударятся в бега, другие уйдут в глухую оборону. А эти девочки попадут под перекрестный огонь. Особенно когда вмешается правительство.
— Правительство не станет поднимать шум. Ученицы будут допрошены, а потом…
«Вот именно, — подумала Ева. — Что будет потом?» Это потом больше всего ее тревожило.
— Боюсь, что без шума не получится, сэр. У меня были многочисленные контакты с Надин Ферст. Она просит подтвердить или опровергнуть различные аспекты расследования, включая причастность школы, связь между убийствами Айконов и Эвелин Сэмюэлс. До сих пор я отказывалась, давала ей стандартные отговорки насчет неразглашения материалов следствия, но она глубоко копает.
Уитни пристально смотрел на Еву.
— Что ей известно?
— Сэр, она уже многое узнала о школе, насколько я могу судить. Получила доступ к личным делам учениц. Она все сопоставляет. Ранее она провела обширное исследование по Уилфриду Айкону-старшему. Уже тогда она связала его с Джонасом Уилсоном и Эммой Сэмюэлс. Честно говоря, сэр, она сделала это раньше, чем я. У нее есть возможности. И она уже вцепилась зубами в это дело.
Он сложил пальцы «домиком», в раздумье оперся о них подбородком.
— Мы знаем, что дозированные утечки информации в СМИ способствуют расследованию, укрепляют связи с общественностью и вообще вознаграждаются.
— Да, сэр. Но Синий код категорически запрещает подобные утечки.
— Да, запрещает. И если кто-либо из сотрудников данного департамента по каким-либо причинам нарушит этот запрет, мне остается лишь надеяться, что этот сотрудник достаточно умен, чтобы прикрыть свою задницу.
— Не могу знать, сэр.
— Да, вам лучше не знать. Я заметил, лейтенант, что вы решили не отменять отпуск детектива Пибоди.
— Нет, сэр, я его не отменила. Как и капитан Фини решил не отменять отпуск для детектива Макнаба. Авриль Айкон под домашним арестом. След Дины Флавии мы пока не нашли. Школа Брукхоллоу под охраной, а это расследование скоро будет передано в федеральную юрисдикцию, но практически это может произойти не раньше понедельника. Со всем, что можно предпринять в указанном промежутке, я могу справиться сама. Мне показалось ненужным и несправедливым отменять отпуск Пибоди. — Ева выждала минуту, но он так и не заговорил. — Хотите, чтобы я отозвала ее и Макнаба из отпуска, майор?
— Нет. Вы правильно заметили: правительство практически уже не функционирует и до понедельника ничего не предпримет. После обеда мы в управлении переходим на минимальное количество дежурного персонала. Вы определились с исполнителями убийств в рамках своего расследования, с методом и мотивом. Прокурор решил не предъявлять обвинений одному из этих исполнителей. Вероятно, аналогичное решение будет принято в случае задержания Дины Флавии. По сути, лейтенант, ваше дело закрыто.
— Да, сэр.
— Предлагаю вам вернуться домой и насладиться праздником.
— Спасибо, сэр.
— Даллас, — окликнул он ее уже у двери. — Если бы тебе предложили угадать с трех раз, абсолютно без протокола, просто высказать ни к чему не обязывающую догадку: когда, по-твоему, Надин Ферст собирается взорвать свою бомбу?
— Ну, если бы мне пришлось гадать, сэр, абсолютно без протокола, я бы сказала, Канал 75 предложит своим зрителям нечто погорячее, чем парад в честь Дня благодарения.
— Я так и думал. Можешь идти.
