22

 Холод не помешал утреннему ритуалу Финли. Каждый день, невзирая на погоду, он проплывал пятьдесят кругов в своем бассейне под музыку Вивальди, льющуюся из стереодинамиков, спрятанных в кустах жасмина. Для него это был вопрос самодисциплины. Конечно, вода подогревалась до приятных двадцати восьми градусов по Цельсию, ни больше ни меньше.

 Уверенно рассекая теплую воду, Финли сам считал круги, находя в этом необыкновенное удовлетворение.

 Бассейн принадлежал ему и только ему. Ни слугам, ни приятелям, ни гостям не позволялось осквернять его воды.

 Как-то во время одного из приемов подвыпивший гость упал в бассейн. На следующий же день Финли приказал спустить воду, выскрести дно и стены и заполнить бассейн чистой водой. Излишне говорить, что злосчастный гость больше никогда не получал приглашения к Финли.

 Наконец он нащупал ногами дно и выпрямился, наслаждаясь ощущением скользящей по телу воды. Пока он поднимался на бортик по широким ступеням, слуга распахнул белоснежный махровый халат.

 – Время? – спросил Финли, быстро растираясь.

 – Двенадцать минут восемнадцать секунд, сэр.

 Слуга всегда останавливал секундомер точно на этом времени. Однажды он совершил ошибку, доведя хронометраж до тринадцати минут с хвостиком. Последовала отвратительная сцена, когда он чуть не потерял прекрасно оплачиваемую работу. С тех пор Финли проплывал свои пятьдесят кругов за двенадцать минут восемнадцать секунд ровно.

 – Отлично.

 Довольный собой, Финли взял бокал с витаминным напитком, созданным специально для него его личным тренером. Даже поданная в хрустальном бокале, густая смесь трав, овощей и настоя женьшеня не только выглядела отвратительно, но и была омерзительна на вкус. Финли залпом выпил напиток, напомнив себе, что это эликсир молодости… во что он, в общем-то, свято верил.

 Затем Финли отпустил слугу и, покончив на этом с первой частью утреннего ритуала, позволил себе сосредоточиться на Айседоре Конрой. Он не стал бы называть эту проблему неприятной. Перспектива общения с молодой красивой женщиной не может раздражать.

 Финли принял душ и оделся, затем с наслаждением позавтракал во внутреннем дворике свежими фруктами, пшеничным гренком и травяным чаем… всего в паре шагов от того места, где пристрелил Ди Карло. И все это время он думал об Айседоре. Когда решение было готово, он улыбнулся, даже тихо хихикнул, вытирая салфеткой рот.

 Прекрасно сработает, решил он. А если нет… ну, тогда он просто убьет ее.

 

 Дора изо всех сил пыталась подавить бушующее в ней раздражение. Она повторяла себе, что ее реакция слишком предсказуема, слишком типична. Любая женщина пришла бы в ярость, если бы проснулась в одиночестве, не имея ни малейшего представления о том, куда девался ее любовник и когда он вернется.

 Но она не любая женщина, напомнила себе Дора. И она не собирается злиться… Она возьмет себя в руки и подавит это идиотское раздражение. Они оба свободны, они оба имеют право приходить и уходить когда вздумается. Она даже не спросит его, где он был, черт его побери.

 Услышав стук в дверь, Дора одернула огромную хлопчатобумажную фуфайку, гордо вскинула голову и промаршировала в гостиную.

 – Ну, Скиммерхорн, чертова свинья, – пробормотала она. – Сейчас я с тобой разберусь.

 Дора распахнула дверь, готовая повторить свою тираду, но жалящие слова замерли на ее языке. Перед ней стояла Онория Скиммерхорн Роджерс собственной персоной.

 – О! – Дора дернула себя за волосы, небрежно сколотые на затылке. – Миссис Роджерс. Здравствуйте.

 – Доброе утро, Дора. – Наблюдая за яростью, изумлением и наконец смущением, промелькнувшими на выразительном лице девушки, Онория и глазом не моргнула. – Я не вовремя?

 – Нет, нет. Просто я… – Дора подавила нервный смешок и улыбнулась. – Если вы ищете Джеда, его здесь нет.

 – Вообще-то я надеялась поговорить с вами. Можно войти?

 – О, конечно. – Дора отступила.

 Как жаль, что она сегодня не собиралась открывать магазин, а потому не оделась для работы. В потрепанной перепачканной фуфайке, босоногая, она чувствовала себя жалкой побирушкой в сравнении с благоухающей Парижем Онорией.

 – Как прелестно! – Искреннее восхищение старой дамы несколько успокоило Дору. – Как очаровательно. – Снимая перчатки, Онория окинула комнату одобрительным взглядом. – Должна признать, мне всегда было любопытно, как выглядят квартиры над магазинчиками Саут-стрит. Большая, не так ли?

 – Мне нужен простор. Позвольте взять ваш жакет?

 – Да, благодарю вас.

 Пока Дора вешала норковый жакет в шкаф, Онория бродила по комнате.

 – Я была очень разочарована, найдя магазин закрытым, и заглянула в витрину. Но это… – она провела пальцем по изящной лампе в стиле арт деко… – это просто восхитительно.

 – Самое чудесное в моем бизнесе то, что я могу жить среди своих товаров столько, сколько захочу. Выпьете кофе? Чаю?

 – Я с удовольствием выпила бы кофе, если вас это не затруднит.

 – Вовсе нет. Пожалуйста, садитесь, не стесняйтесь.

 – Благодарю вас.

 Онория не считала себя любопытной… просто заинтересованной. И ей понравился вид на шумную и претенциозную Саут-стрит, как и обстановка квартиры, очень уютная, несмотря на некоторую эклектичность и театральность. Да, чудесная квартира… и зеркальное отражение личности Доры.

 Дора внесла поднос с ярким керамическим кофейным сервизом, пытаясь придумать предлог, чтобы улизнуть в ванную и хотя бы подкрасить губы.

 Онория быстро освободила часть журнального столика.

 – Какой чудесный аромат! Лепешки? – Ее глаза засверкали. – Какая прелесть.

 – Я всегда держу под рукой лепешки. В них есть что-то очень домашнее.

 Онория рассмеялась и уселась поудобнее.

 – Я ценю вашу тактичность. Вы даже не спросили, почему я появилась у вашей двери в девять часов утра. – Онория изящно отпила кофе, замерла на мгновение и сделала еще один глоток. – Необыкновенно.

 – Я рада, что вам нравится. – Дора помолчала, пока Онория намазывала лепешку черносмородиновым джемом. – Если честно, мне труднее не расспрашивать вас о картине.

 – Изумительно. – Онория задержала кусочек лепешки на языке, затем чуть вздохнула и проглотила его. – Дорогая, моя мама была бы восхищена вами. Я не пробовала ничего вкуснее с тех пор, как она умерла.

 – Я с удовольствием дам вам рецепт для вашего повара.

 – Благодарю вас. А теперь… – Онория выпрямилась в кресле, балансируя чашкой и блюдечком с поразительной ловкостью, доступной только представительницам высшего класса. – Полагаю, мы с вами можем обменяться информацией.

 – Я не совсем понимаю.

 – Мой внук просит меня приютить в моем доме некую картину и позволить его старой подружке поработать над ней. Все это под защитой полиции и в строжайшей секретности. – Онория улыбнулась и чуть склонила голову. – Естественно, эта просьба не сопровождается никакими объяснениями.

 – Естественно, – подтвердила Дора с такой же заговорщической улыбкой. – Просветите меня, миссис Роджерс, почему мы терпим все это?

 – Зовите меня Рией… Мой муж всегда так меня называл. Мы терпим его, дорогое дитя, потому что он нам небезразличен. – Многозначительная пауза. – Я права?

 – Да. Да, вы правы. Но это не дает никаких прав ему. – Раздражение вспыхнуло в Доре с новой силой. – Рия, я расскажу вам все, что знаю, потом вы расскажете мне о ваших результатах.

 – Именно это я и имела в виду.

 Дора начала с самого начала. Конечно, она предполагала, что понимает причины, по которым Джед держит свою бабушку в неведении, однако он вполне осознанно втянул Онорию в рискованное предприятие. Дора решила, что старая дама имеет право знать все.

 Онория слушала, не перебивая. Ее реакция выражалась лишь в том, что иногда темнели глаза, строго поджимались губы, приподнимались красивые брови. Сказывалось безупречное воспитание. И самообладание.

 Вот от кого Джед унаследовал железную волю, подумала Дора.

 – Вы пережили ужасные моменты, – наконец сказала Онория.

 – Миссис Лайл пострадала гораздо больше. И что бы ни говорил Джед, я чувствую себя виноватой.

 – Конечно, дорогая. – Решительное согласие утешило Дору больше, чем дюжина вежливых протестов. – Иначе вы не были бы тем, кем вы есть. Этот Ди Карло… – Онория произнесла имя с отвращением, сдерживаемым хорошими манерами. – Власти представляют, где он может прятаться?

 – Вряд ли. А если и знают, то не сочли нужным сказать мне.

 – Типично мужское поведение. Я думаю, его корни уходят в те времена, когда мужчины выползали из пещер и охотились на мамонтов с камнями и палками. Добытчики. – Онория улыбнулась с восхитившей Дору снисходительностью. – Женщины, естественно, оставались в грязных темных пещерах рожать детей, дубить шкуры и варить мясо на кострах из высохших экскрементов.

 – Джед даже не сказал мне, что собирается делать с этой картиной.

 – Вот видите! – Удовлетворенная подтверждением своей точки зрения, Онория подлила кофе себе и Доре. – Как бы я хотела рассказать вам о его планах, но он не счел нужным поделиться ими даже со мной. Однако я могу рассказать вам о самой картине. Она бесподобна. – Лицо Онории просияло. – Конечно, еще предстоит экспертиза, но я уверена, что это подлинный Моне. Один из его этюдов с кувшинками. – Ее глаза подернулись мечтательной дымкой, голос стал нежным. – А свет… прозрачный и лирический. Та мягкая непреодолимая сила, что втягивает вас в картину, заставляет ощущать запах влажных цветов и стоячей воды. – Ее глаза снова прояснились. – Он нарисовал более семнадцати этюдов в этой серии.

 – Я знаю. Из импрессионистов я больше всего люблю Моне. Никогда не думала, что окажусь собственницей его этюда, пусть даже косвенно.

 – У меня есть один этюд с садом… подарок моего мужа на нашу десятую годовщину. Рядом они смотрятся потрясающе. Я поставила обе картины рядом в спальне, смотрю на них и рыдаю. Как бы хотелось верить, что Ди Карло украл ее из-за красоты, а не цены. Тогда я смогла бы понять.

 – Я ее купила, а мне даже не разрешили посмотреть. Я просыпаюсь утром, кровать пуста. Джед смылся и не сказал мне, куда и зачем. Даже не сунул записку под магнит на холодильнике. Мне кажется…

 Дора в ужасе осеклась, только сейчас осознав, что жалуется бабушке Джеда. Его бабушке! И тихо сказала:

 – Простите.

 – Ничего, ничего. – Онория рассмеялась. – О господи. Я просто в восторге. Дорогая моя, надеюсь, когда он вернется, вы сдерете с него шкуру. Необходимо, чтобы это сделал кто-то, кто его любит. Видит бог, слишком часто этим занимались те, кто его не любил. А это совсем другое дело.

 – Да, наверное. – Смущение почти испарилось, но злость осталась. – Миссис Роджерс… Рия, я бы не хотела, чтобы вы думали, будто я обычно… вступаю в интимные отношения со своими жильцами.

 – Вы все еще думаете, что можете шокировать меня. – Удовлетворенная реакцией Доры, Онория улыбнулась и взяла вторую лепешку. – Хотите, я расскажу вам, почему вышла замуж за дедушку Джеда? Он был невероятно красивым мужчиной… белокурым сексапильным атлетом. Другими словами, меня охватило вожделение.

 Онория изящно надкусила лепешку.

 – К счастью, Джед унаследовал все физические качества своего деда и ни одного из эмоциональных. Уолтер Скиммерхорн был холодным, часто жестоким и всегда бесконечно скучным человеком. Непростительные недостатки для мужа. Мне хватило меньше года совместной жизни, чтобы осознать свою ошибку. К моему сожалению, чтобы исправить ее, понадобилось гораздо больше времени.

 И горечь тех лет еще напоминала о себе.

 – В отличие от меня, – продолжала Онория, – вы уже обнаружили в моем внуке гораздо, гораздо больше внешней привлекательности. Если бы современные молодые люди спросили моего совета, я бы сказала, что очень важно жить вместе – как вы и Джед – до брака.

 – Мы не… – К своему глубочайшему замешательству, Дора ощутила чисто женский трепет. – Я надеюсь, у вас не создалось впечатление, что мы думаем о браке.

 – Вовсе нет, – беспечно отозвалась Онория, хотя уже представляла красивых внуков, которых могли бы подарить ей Джед и Дора. – Джед говорил мне, что ваши родители – основатели театра «Либерти». Я наслаждалась многими их постановками. Надеюсь, что смогу познакомиться с ними лично.

 – Ах… – Дора не успела ответить, поскольку в дверь снова постучали. – Простите, я на минутку.

 Встревоженная упоминанием о браке и явным желанием Онории изучить ее семью, Дора открыла дверь. На пороге стоял Джед. Он окинул Дору быстрым взглядом – от босых ног до растрепанных волос, – и она показалась ему чертовски соблазнительной.

 – Конрой. – Он притянул ее к себе и жадно поцеловал, не дав сказать ни слова. – Под этой фуфайкой что-нибудь есть?

 – Скиммерхорн. – Дора покраснела. – Твоя…

 – Ну, я сам это выясню. – Он подхватил ее на руки и, снова впившись губами в ее губы, внес в комнату.

 Дора уперлась руками в его грудь.

 – Скиммерхорн. – Она глотнула воздух. – Думаю, тебе лучше поставить меня и поздороваться со своей бабушкой.

 – Что?

 – Доброе утро, Джедидая. – Онория невозмутимо вытерла пальцы льняной салфеткой. – Мы с Дорой как раз пьем кофе. Не хочешь присоединиться?

 – Бабушка. – Надо отдать ему должное, он сказал это спокойно, хотя поставил Дору на пол довольно резко. – Ты ждала меня?

 – Вовсе нет. Я просто пришла с дружеским визитом. Мы с Дорой обменивались нашими впечатлениями о Моне. Оказывается, мы обе его любим.

 – Теперь это дело полиции.

 – И где же твой жетон, Скиммерхорн? – ласково спросила Дора, наливая ему кофе.

 – Заткнись, Конрой.

 – Его плохие манеры – моя недоработка, – объяснила Онория. – Надеюсь, вы меня простите.

 – Не обращайте внимания, – отмахнулась Дора, восхищенная злобным оскалом Джеда. – Я не обращаю. Джедидая, твоя бабушка и я хотели бы знать, что будет дальше с картиной.

 Джед решил, что выдать кое-какую информацию безопаснее, чем бороться с ними обеими.

 – Мы… то есть Брент сегодня утром изложил дело комиссару Райкеру. Пока решено держать все в секрете.

 Онория стала размышлять вслух:

 – Итак, он действовал через голову этого отвратительного Голдмена. Разумно. Не понимаю, как Голдмену вообще поручили командовать.

 – Бабушка, это твое профессиональное мнение? – спросил Джед, чем заработал пристальный взгляд, который в юности так часто заставлял его краснеть.

 – Видите ли, Дора, – продолжала Онория, – моя ошибка в том, что я до конца не одобряла решение Джеда стать офицером полиции, пока он не вышел в отставку. Боюсь, я слишком поздно сказала ему, как горжусь им.

 – Это никогда не поздно, – утешила Дора.

 – У вас изумительное чувство сострадания. – Онория поднялась, вполне довольная результатами своего визита. – Ему это необходимо. Благодарю за кофе. Надеюсь, я не злоупотребила вашим вниманием.

 – Всегда буду рада видеть вас. – Дора взяла протянутую руку Онории и сделала то, что еще предстояло сделать Джеду: поцеловала старую даму в щеку. – Я принесу ваш жакет.

 Онория натянула перчатки.

 – Жаль, что я спешу и не успела осмотреть вашу квартиру.

 – Здесь нечего смотреть, – спокойно возразил Джед, помогая бабушке надеть жакет. – Спасибо за помощь. – Он наклонился и поцеловал щеку Онории, хотя чувствовал себя довольно неловко под взглядом Доры. – И буду благодарен еще больше, если ты забудешь об этой картине.

 Онория только улыбнулась.

 – Я бы хотела, чтобы ты привел Дору ко мне на ужин. И поскорее. Позвони, и мы договоримся. Еще раз спасибо, дорогая. Я загляну, когда магазин будет открыт. Я кое-что видела в витрине… бронзовую охотницу.

 – Да, я знаю, о чем вы говорите.

 – Она меня заинтересовала.

 И, подмигнув Доре, Онория выплыла из квартиры.

 – Какая потрясающая леди.

 – Что ей было нужно?

 – Информация. – Дора взялась за поднос и с грохотом опустила его обратно на столик, поскольку Джед схватил ее за плечо.

 – Если бы я счел нужным дать ей информацию, я бы сделал это сам, – сказал он с едва контролируемым гневом.

 – Ты отдал картину Рии и тем самым подверг ее опасности. Прости, Джед, но, когда она задала прямой вопрос, я ответила без уверток.

 – Проклятье. – Ее искренность победила его гнев. – Ты представляешь, чего нам стоит держать все это в тайне?

 – Представляю. Ты считаешь, что твоя бабуля побежит давать объявление в газете?

 Его губы дернулись. Надо же! Она назвала элегантную Онорию Роджерс бабулей!

 – Чем меньше людей будет знать детали, тем лучше.

 – Включая меня. – Дора подняла поднос и понесла его в кухню. – Так вот почему ты исчез сегодня без всяких объяснений.

 – Постой. О чем ты говоришь?

 – Ни о чем, – прошипела Дора, переставляя сервиз в раковину. – Ни о чем.

 – Конрой. – Разрываясь между весельем и раздражением, Джед прислонился к дверному косяку. – Ты злишься, потому что я улизнул утром?

 – С чего бы мне злиться? – Дора обернулась, и он увидел в ее глазах гнев и обиду. – Я привыкла просыпаться в одиночестве.

 – Черт побери. – Джед озадаченно поскреб лицо. – Послушай, я рано встал. Я не хотел будить тебя… – Он вдруг отчетливо вспомнил, как она лежала, свернувшись клубочком, как разметались по подушке ее волосы. Нет, он хотел разбудить ее. Но не для того, чтобы предупредить об уходе. – Я провел час в спортзале, перехватил Брента, и мы вместе позавтракали. Нам надо было поговорить.

 – Я просила объяснений? – холодно спросила она, проталкиваясь мимо него.

 – Да. – Джед осторожно прошел за ней в гостиную. – Просила.

 – О, забудь! – Злясь на себя, она ущипнула переносицу двумя пальцами.

 – И мне действительно интересно, что носят женщины под мешковатыми спортивными фуфайками.

 Он снова подхватил ее и понес в спальню, целуя на ходу в шею.

 – Ничего особенного… – Они свалились на кровать, и Дора рассмеялась. – Совсем ничего.

 – У тебя на плече дырка.

 – Знаю. Мне было очень стыдно, когда твоя бабушка застала меня в таком виде.

 – И пятно. – Он провел пальцем между ее грудями. – Прямо здесь.

 – Отличное бургундское. Я забрызгалась, когда готовила лазанью. – Дора вздохнула и погрузила пальцы в его волосы. – Я все собиралась порезать ее на тряпки, но… – Она задохнулась, поскольку Джед рванул фуфайку, и она разлетелась прямо посередине.

 – Проблема решена. – Не успела Дора ни рассмеяться, ни отругать его, как он впился губами в ее грудь. – Я хотел разорвать твою одежду, как только увидел тебя в первый раз.

 – Ты… – Потрясенная, возбужденная, она судорожно задышала под его ласками. – Когда ты увидел меня в первый раз, то захлопнул дверь перед самым моим носом.

 – Тогда эта реакция показалась мне нормальной. – Одним резким движением он разорвал ее спортивные брюки. – Возможно, я ошибся.

 Джед навис над нею, разведя ее руки и прижав их к кровати. Яркий солнечный свет врывался через раздвинутые шторы и щедро заливал ее лицо, тело, волосы. Она лежала на разорванной одежде, и он чувствовал себя завоевателем, готовым насладиться военными трофеями.

 Ее тело трепетало под его взглядом, словно он касался его руками.

 Опустив голову, он стал ласкать языком ее груди, и ее тело напряглось, как тетива. Жилки на запястьях запульсировали под его пальцами.

 – Я хочу следить за тобой, – хрипло прошептал он.

 Оргазм, как готовая ужалить змея, развернул свои кольца и ударил ее быстро и яростно. Она вскрикнула.

 – Еще, – прошептал он, удивляясь, что еще может дышать. Наслаждение Доры было изумительно эротичным зрелищем. Она поглощала ласки жадно и щедро дарила их.

 Почему-то ему было жизненно важно смотреть на нее, следить за каждым ее вздохом, сменой эмоций на ее лице. Он не сводил глаз с ее лица, даже когда его зрение затуманилось и он потерял контроль над собой.

 

 – Я должен тебе фуфайку. – Джед великодушно натянул на нее свою собственную.

 Дора села на край кровати и осмотрела щедрый дар.

 – Эта еще более драная, чем та, что ты порвал. – Но она не рассталась бы с ней, предложи ей даже самые дорогие бриллианты в мире. – И еще ты мне должен брюки.

 – Мои тебе не подойдут. – Джед натянул штаны, встал и потянулся к ней, намотал прядь ее волос на палец. – Мы могли бы развести огонь в камине, провести остаток утра в постели, посмотрели бы телевизор.

 Дора подняла голову.

 – Звучит очень соблазнительно, Скиммерхорн. Только почему мне кажется, что ты пытаешься убрать меня с дороги?

 – С чьей дороги?

 – С твоей.

 – Как это возможно, если я планирую провести утро, лежа на тебе?

 – Вы с Брентом что-то задумали, и ты не хочешь, чтобы я об этом узнала. – К ее крайнему разочарованию и огорчению, он совершенно не отреагировал на обвинения. – Значит, я права. – Она пожала плечами, разгладила мятое покрывало. – Ладно, я все равно выясню.

 – Как?

 – Когда я буду лежать на тебе. Я соблазню тебя и все вытяну.

 – Вытянешь? – Джед вытащил из пачки сплющенную сигарету. – Как же я смогу сосредоточиться на викторинах после подобного заявления?

 – Викторины? – Дора засмеялась и бросилась в его объятия. – Викторины? Боже, Скиммерхорн, я люблю тебя.

 Она впилась в него жадным поцелуем и вдруг почувствовала, что он окаменел. Медленно, очень медленно ее сердце скользнуло в пятки.

 – О-о. – Дора отстранилась, пытаясь сохранить беспечный тон. – Я не должна была это говорить, да? Прости. – Она отвернулась, старательно избегая встретиться с ним взглядом. – Запиши это на счет безумного мгновения или еще чего-нибудь.

 Джед не мог вымолвить ни слова, но наконец произнес ее имя:

 – Дора…

 – Нет, нет. – О господи. Ее охватила паника. Она чуть не разрыдалась. – Это просто оговорка, не обращай внимания.

 Дора выдавила улыбку и повернулась к нему. Очень плохо, как она и боялась. Его лицо вытянулось, глаза были совершенно пустыми.

 – Послушай, Скиммерхорн, мне легко произносить слово «люблю». В моей семье им перекидываются, как футбольным мячом… ты же знаешь нас, актеров.

 Дора подняла голову, запустила руку в волосы тем неосознанным и прелестно женственным жестом, который он успел полюбить.

 – Послушай. – Ее голос снова прозвучал бодро, чересчур бодро. – Давай разведем огонь. Перекусим и посмотрим викторины.

 Она шагнула к нему. Он не шевельнулся, но остановил ее словно одной своей волей.

 – Ты действительно имела это в виду? – тихо спросил он, и его взгляд не позволил ей солгать.

 – Да. – Дора расправила плечи, вскинула голову. – Это мои чувства, Джед, и я знаю, как управлять ими. Я не прошу тебя подстраиваться под них или даже принимать их, если тебе это так трудно. – Первые искры гнева сверкнули в ее глазах. – И поскольку ты ясно дал понять, что не хочешь слышать это слово, я постараюсь больше не произносить его. Никогда. Теперь все в порядке?

 Нет, все было далеко не в порядке. Он не мог точно определить момент, когда их отношения изменились, когда он перестал понимать свои собственные чувства. Но он еще мог что-то сделать, как-то исправить опасную ситуацию.

 – Одевайся. Я хочу кое-что показать тебе.