20

 Франт-Ройял притих под мелким холодным дождем. Печка арендованного в аэропорту автомобиля работала лишь на двух режимах: нулевом и максимальном, поэтому каждый раз, как Джед включал ее, салон превращался в маленькую сауну.

 Дора не умолкала ни на минуту, но ее болтовня не раздражала Джеда. Он не должен был отвечать, он даже не должен был прислушиваться. Ее настроение словно впитывалось в него, пока он разрабатывал их следующие шаги.

 – Ты сколотишь целое состояние, если займешься воздействием на подкорку головного мозга.

 – Ты так думаешь? – Дора опустила защитный козырек с зеркалом с обратной стороны и стала подкрашивать губы. – Два правых поворота подряд. Позади здания есть стоянка.

 – Поскольку я вижу указатель со стрелкой, то вряд ли заблудился бы.

 – Ты все еще злишься, потому что я собралась быстрее тебя.

 – Я не злюсь.

 – Злишься. – Дора улыбнулась и погладила его по руке. – И демонстрируешь свое мужское превосходство. Поэтому сам повел машину, хотя я знаю дорогу. Но я не возражаю. Мне даже нравится.

 – Я просто не хотел попасть в аварию из-за твоей болтовни об озоновом слое и нелетной погоде.

 – Ах! – Дора наклонилась и поцеловала его в щеку. – Ты слушал.

 – У меня до сих пор в ушах звенит. – Джед остановил машину за ободранным «Фордом»-пикапом. – Не забудь, Конрой, ты приехала не за покупками.

 – Знаю, знаю. Ты будешь задавать вопросы, а я – стоять позади и держать рот на замке, как послушная маленькая девочка.

 Джед вылез из машины под дождь и ждал, пока Дора не захлопнула свою дверцу.

 – Правильно. И между прочим, прелестный ротик, хотя и не закрывается почти никогда.

 – Ну, ты заставил трепетать мое сердце. – Дора схватила его под руку и повела к металлической двери. – Внутри теплее не будет, но будет сухо. Мистер Портер знаменит крайней экономностью. Никакой роскоши, никаких сверкающих витрин.

 Не успел Джед открыть дверь, как Дора глубоко вздохнула, ее глаза округлились.

 – Боже, ты только взгляни на это.

 Он взглянул, но увидел лишь бесконечные ряды пыльной мебели и мутных стеклянных витрин, полных всякого хлама: дешевых невзрачных украшений, солонок и перечниц, не очень чистых бутылочек.

 – Кажется, первые издания «Максфилд Пэрриш», – взвизгнула Дора, но Джед успел схватить ее за руку прежде, чем она бросилась к картонным коробкам, набитым книжонками в бумажных обложках.

 – У нас нет времени. Где контора?

 – Вперед и вправо. Джед, я только взгляну…

 Однако он уже волок ее, как упирающегося щенка на поводке.

 – Успокойся, Конрой. У тебя даже ладони вспотели.

 – Это жестоко, – пробормотала Дора, но подчинилась. – Ты уверен, что не я должна разговаривать с Портером? Мы бы лучше поняли друг друга.

 – Разговаривать буду я.

 – Тестостерон бушует, – прошептала Дора.

 Пустой кабинет показался Джеду единственным местом во всем здании, знакомым со шваброй и тряпкой для пыли. На письменном столе – книга записей и ваза со свежими розами, в воздухе слабый лимонный запах какого-то чистящего средства.

 – Странно, – заметила Дора. – В прошлый раз тут все было иначе. На стене висел старый календарь с полуголыми девочками, и вообще казалось, будто взорвалась небольшая бомба. Я еще подумала, как можно работать в таком хаосе. – Она поймала подчеркнуто невинный взгляд Джеда и пожала плечами. – В моем хаосе есть порядок. Может, Портер где-то бродит. Его очень легко узнать. Он похож на хорька.

 – Я Элен Оулинг. Чем могу быть вам полезна?

 Джед обернулся, предостерегающе положив ладонь на плечо Доры, и обратился к безупречно одетой женщине с висевшими на золотой цепочке очками:

 – Мы хотели бы поговорить с мистером Портером.

 Глаза Элен Оулинг с пугающей быстротой налились слезами.

 – О боже, – сказала она, вытаскивая из кармана бумажную салфетку. И, вытирая глаза, снова повторила: – О боже.

 Дора среагировала быстрее Джеда и, взяв женщину за руку, провела ее в кабинет и усадила на стул.

 – Принести вам воды?

 – Нет, нет. – Элен шмыгнула носом и стала разрывать мокрую салфетку на крошечные кусочки. – Просто я не ожидала. Конечно же, вы не знаете.

 – Что мы не знаем?

 Джед прикрыл дверь.

 – Шерман… мистер Портер мертв. Убит.

 Хотя последнее слово прозвучало несколько театрально, губы женщины дрожали.

 – Господи! – вскрикнула Дора, опускаясь на соседний стул.

 – Перед самым Рождеством. – Элен высморкалась в остатки салфетки и показала на стол. – Я нашла его. Там.

 – Как он был убит? – спросил Джед.

 – Его застрелили. – Элен закрыла лицо руками, затем беспомощно сцепила их на коленях. – В голову. Бедный, бедный Шерман.

 – Полиция подозревает кого-нибудь?

 – Нет. – Элен вздохнула и попыталась собрать остатки потрепанного самообладания. – Никаких мотивов. Ничего не пропало. Никаких… признаков борьбы. Простите, мистер?..

 – Скиммерхорн.

 – Мистер Скиммерхорн, вы знали Шермана?

 – Нет. – Джед поколебался мгновение, но, как обычно, решил, что чем меньше скажет, тем лучше. – Мисс Конрой торгует антиквариатом в Филадельфии. Мы приехали уточнить кое-что о предметах, продававшихся здесь двадцать первого декабря.

 – Наш последний аукцион. – Элен снова вздохнула. – Надеюсь, вы простите меня. Мы открылись только сегодня, и я нервничаю. Возникла проблема?

 – Вопрос. – Джед улыбнулся обворожительно и сочувственно. – Мисс Конрой купила две вещи. Мы хотели бы выяснить, где и как вы приобрели их.

 – Можно узнать, почему? Обычно мы не раскрываем наши источники, чтобы не потерять их.

 – Нас интересует только происхождение вещей, – успокоил ее Джед. – Мы не собираемся переманивать ваших поставщиков.

 – Ну… – Конечно, несколько необычная просьба, но бизнес вряд ли пострадает, решила Элен. – Я попробую помочь вам. Вы помните номер лота?

 – Ф-пятнадцать и Ф-восемнадцать. – Дора побледнела, потому что вспомнила кое-что еще.

 – Ф-пятнадцать и восемнадцать, – повторила Элен, радуясь возможности чем-то занять себя. – О да, Ф-лоты прислали из Нью-Йорка с маленькой распродажи в старинном поместье. – Она улыбнулась, вынимая папку из картотеки. – Если честно, я помню, как удивилась: это было не совсем то, что мы ожидали. Конрой, вы сказали… да, вы купили оба эти предмета. Боюсь, что ничего особенного не смогу рассказать вам о них. Я…

 Стук в дверь прервал ее.

 – Миссис Оулинг.

 – Да, Риччи?

 – Тут возник один вопрос. Покупатели спешат.

 – Скажи им, что я иду. – Элен поднялась, пригладила волосы, одернула юбку. – Простите, я на минутку.

 Как только она вышла, Джед схватил папку, пробежал глазами содержимое и просто положил в карман то, что счел важным.

 – Что ты делаешь? – воскликнула Дора. – Так нельзя.

 – Это сэкономит время. Пошли.

 – Она знает мою фамилию.

 – Сделаем копии и пришлем ей оригиналы. – Джед крепко схватил Дору за руку, но теперь в этом не было необходимости. Дора не упиралась, не глядела по сторонам. Когда они оказались в машине, Джед взял ее за подбородок. – Ну, говори. Ты там побелела как полотно.

 – Я вспомнила мистера Эшворта. Я говорила тебе о нем. Мы познакомились в тот день на аукционе. Он купил предмет из этой же партии.

 – И был убит грабителем, – тихо сказал Джед. – Его лавка где-то недалеко?

 – Всего в паре миль.

 – Значит, мы едем туда. – Джед включил зажигание. – Ты выдержишь?

 – Да. Только сначала остановимся. Я должна позвонить в магазин.

 – Ничего не случится с твоим магазином, Конрой.

 – Я не хочу, чтобы Ли с Терри и близко к нему подходили. – Дора уставилась прямо перед собой. – Я хочу, чтобы они закрыли магазин.

 – Ладно. – Он сжал ее ледяные пальцы. – Ладно.

 

 Джед надеялся, что путешествие в Виргинию и обратно не займет больше суток, но после посещения лавки Эшворта о возвращении не могло быть и речи. Дора нуждалась в отдыхе.

 Она почти не раскрывала рта, пока они ехали под дождем из Франт-Ройял, она не произнесла ни слова, когда они регистрировались в маленькой гостинице около аэропорта. Ее молчание тревожило его не меньше, чем информация, полученная от внука Тома Эшворта. Грабитель не только убил старика и разнес вдребезги множество товаров, он явно прихватил с собой статуэтку.

 Джед отпер дверь номера, бросил на кровать дорожные сумки и повернулся к Доре:

 – Сядь. Тебе необходимо поесть.

 – Я не голодна.

 – Голодна. – Не спрашивая ее, он поднял телефонную трубку и заказал два бифштекса, кофе и бутылку коньяка. – Полчаса. Что означает минут сорок. Можешь пока полежать.

 – Я… – Она тупо взглянула на кровать. – Я приму ванну.

 – Чудесно. Не торопись.

 Дора встала с кресла, взяла свою сумку и, не глядя на него, спросила:

 – Ты ничего не чувствуешь? Три… нет, четыре человека убиты. Может быть, больше. Людям, которых я люблю, угрожает опасность только потому, что они работают на меня. А ты спокойно заказываешь ужин. Тебе не страшно? Тебя не тошнит? Ты вообще ничего не чувствуешь?

 Последний вопрос прозвучал как удар хлыста. Дора прижала сумку к груди и заставила себя взглянуть ему в лицо. Джед не отвел глаз.

 – Кое-что я чувствую. Я зол. Иди в ванную, Дора. Забудь обо всем хоть ненадолго.

 Дора устало отвернулась.

 – Так не бывает. Так не может быть.

 Она тихо прикрыла за собой дверь. Через мгновение Джед услышал, как из крана побежала вода.

 Он достал сигарету, зачиркал спичками и разразился потоком тихих ругательств.

 Дора разочаровалась в нем. И оказалось, что ее мнение небезразлично ему. Наоборот, ему очень важно, как она смотрит на него, что чувствует.

 Слишком важно.

 Джед подошел к двери ванной комнаты, поднял руку, чтобы постучать… И, поняв, что ему нечего сказать, опустил руку. Слова бессмысленны. Необходимо действовать.

 Он подошел к телефону и позвонил Бренту.

 – Лейтенант Чэпмен.

 – Это Джед.

 – Что у тебя?

 – Пара трупов. – Джед выдохнул дым и понизил голос: – Шерман Портер, владелец аукциона, где Дора купила картину и собаку. Застрелен в собственном кабинете перед Рождеством. Можешь позвонить в местную полицию и уточнить детали.

 – Диктуй.

 – Эшворт Томас, торговец антиквариатом, убит во время ночной кражи со взломом примерно в то же время, что и Портер. Эшворт был на аукционе с Дорой. Купил фарфоровую статуэтку. – Джед сверился со списком. – Мужчина и женщина, около шестидесяти сантиметров высотой, в костюмах середины прошлого века.

 – Ценная?

 – Нет, ерунда. У меня есть список всей партии, кто и что купил.

 – Ты не терял даром время, капитан. Читай, но помедленнее. Я давно не стенографировал.

 Закончив диктовку, Джед смял сигарету.

 – Я был бы тебе очень признателен, если бы ты побыстрее проверил всех этих людей.

 – Мог бы не просить.

 – Весь товар прибыл из Нью-Йорка, предположительно, с распродажи старинного поместья, но женщина, которая сейчас заправляет аукционом, думает, что это просто хлам… не то, что она ожидала. У меня есть фамилия отправителя. Я сам загляну к нему завтра.

 – Назови. На всякий случай проверим, чист ли он.

 – Франклин Флауэрс, Бруклин. Как миссис Лайл?

 – Ее состояние стабилизируется. Но она не вспомнила ничего, кроме того, что рассказала нам.

 – Картина?

 – Твоя бывшая подружка все еще работает над ней. Ты здорово придумал поместить ее в дом твоей бабушки. – В голосе Брента послышались веселые нотки. – И твоя бабушка недвусмысленно приказала мне не торопить ее.

 – Ты приставил к ним охрану?

 – Круглосуточную. Пришлось задурить голову Голдмену, нажать на кое-какие кнопки. Ребята докладывают, что их потчуют птифурами[19] и кофе с молоком. Я и сам не прочь подежурить там. Дай мне свой номер на случай, если появятся новости.

 Джед прочитал номер, записанный на аппарате.

 – На тебя давят?

 – Справляюсь. Голдмен решил воспользоваться убийством Трейнора и дал интервью перед зданием суда. Лейтмотив: «Когда одного из моих людей убивают, я не могу успокоиться, пока убийца не предстанет перед судом».

 – Мы бросим Ди Карло прямо в его объятия, – с отвращением сказал Джед.

 – Если сможем найти его. Похоже, наш парень залег на дно.

 – Значит, достанем его со дна. Я позвоню тебе из Нью-Йорка.

 Джед повесил трубку и закурил новую сигарету. Плеска воды больше не было слышно. Дай бог, Дора лежит в ванне с закрытыми глазами, отключившись от всех ужасов.

 Дора действительно лежала в ванне. И действительно ее глаза были закрыты. Горячая вода и ароматические соли расслабляли ее тело, но ничего не могли сделать с ее мозгом. Словно наяву, она видела полные слез глаза Элен Оулинг, слышала хриплый от горя голос Томаса Эшворта Третьего. Она не могла забыть миссис Лайл, бледную и хрупкую, окруженную медицинскими приборами.

 И так же явственно она ощущала холодную сталь пистолета, прижатого к ее собственной груди.

 Хуже того, в ее ушах все еще звучал бесстрастный голос Джеда, допрашивающего жертв, она видела его глаза, красивые синие глаза, лишенные всяких эмоций. Ни гнева, ни возмущения, ни сочувствия.

 Может, это еще один вид смерти, думала она. Не чувствовать… нет, поправила она себя, не позволять себе чувствовать. А это еще страшнее. Гораздо страшнее. Стоять в стороне невозмутимым наблюдателем, не позволяя чужим страстям задевать тебя.

 Может, все это время она ошибалась в нем? Может, его действительно ничто не трогает, ничто не может проникнуть сквозь тщательно возведенные стены бесстрастности и холодной объективности?

 Он просто делал свою работу, складывал кусочки картинки-загадки, и каждый кусочек значил для него всего лишь еще один шаг к решению проблемы.

 Дора лежала в ванне, пока вода не начала остывать, старательно оттягивая момент, когда придется снова смотреть Джеду в глаза. Затем она тщательно вытерлась полотенцем, медленно намазала тело кремом и потянулась к халату.

 Ее рука вздрогнула, коснувшись ярко-зеленой махровой ткани. И только в этот момент Дора осознала, что забыла об этой стороне Джеда: его нежности, пусть неохотно проявляемой, но все равно – нежности.

 Тихо вздыхая, она натянула халат, завязала пояс. Что поделать, она всегда стремится к большему, всегда разочаровывается, если большее недостижимо.

 Дора открыла дверь и, окруженная облаком душистого пара, вышла в комнату. Джед – с чашкой кофе в руке – стоял около столика на колесиках, сервированного на двоих, и смотрел на дождь за окном.

 Почувствовав появление Доры, он обернулся и замер. Легкий румянец вернулся на ее щеки, лицо сияло тем нежным блеском, который дает только крайнее изнеможение. Волосы, небрежно заколотые на макушке, влажно поблескивали. И вдруг все вокруг исчезло, кроме нее, кроме ее неповторимого аромата.

 Пока Дора принимала ванну, он притушил лампы… не для романтики, просто подумал, что спокойный свет поможет ей расслабиться. И в полумраке она казалась прелестной и хрупкой, как цветок под стеклом.

 Джед заставил себя донести чашку до губ и сделал большой глоток.

 – Принесли ужин. Поешь, пока не остыло.

 Его глаза уже не пустые, заметила Дора. Не бесстрастные. И в них горит не только желание, а нечто большее, чем просто вожделение… голод… жажда. Он хочет ее. Она нужна ему.

 Он старается помочь ей. Почему она не поняла это раньше?

 – Ты стараешься помочь мне справиться с этим ужасом.

 – Тебе нужно подкрепиться, вот и все. – Джед стал отодвигать стул, но она подбежала к нему, обняла, прижалась к его телу, уткнулась лицом в его шею. Он не мог больше сдерживаться и стал нежно гладить ее спину, глядя на дождь за окном.

 – Мне было страшно, – прошептала Дора.

 – Не бойся. С тобой ничего не случится.

 – Я боялась не только за себя. Я боялась, что тебя не будет рядом. А если будешь, то лишь из чувства долга. И потому, что слишком хорошо воспитан.

 – Дурочка. Я не позволяю воспитанию мешать своим планам.

 Дора тихо засмеялась и удивилась, что еще может смеяться.

 – Знаю, знаю. Но ведь я действительно путаюсь у тебя под ногами. – Она откинула голову, надеясь увидеть в его лице то, что ей так необходимо было увидеть. – Я заставляю тебя чувствовать то, от чего ты так старательно отгораживаешься. Хочу, чтобы ты испытывал ко мне те чувства, какие не хочешь испытывать.

 – Я не понимаю своих чувств к тебе.

 – И это я знаю. – Дора погладила его щеку, пытаясь ослабить его напряжение. – Сейчас ты хочешь меня, и этого достаточно. – Она чуть коснулась губами его губ, прижалась чуть сильнее. – Иди ко мне.

 – Тебе не это сейчас нужно.

 – Это. – Она потянула его к кровати. – Именно это.

 

 Позже Дора прижалась к нему, свернувшись в комочек. Он был так нежен, думала она, так терпелив. И не только она забыла обо всем, но и он. На тот короткий промежуток времени он забыл обо всем, кроме нее. Она не спала и не бодрствовала, словно витала между небом и землей, слушая монотонную дробь дождя.

 – Еда наверняка остыла, – сказал он. – Но ты все равно должна поесть. Когда мы вошли сюда, я боялся, что ты просто свалишься от усталости.

 – Мне уже лучше. – Дора улыбнулась, почувствовав, как его пальцы обвили ее пальцы. Он все чаще делает что-нибудь в этом роде. Интересно, сам он сознает это? – Что дальше?

 – Утром мы полетим в Нью-Йорк.

 – Ты сказал «мы». – Она теснее прижалась к нему. – Ты делаешь успехи, Скиммерхорн.

 – Просто избавляю себя от споров.

 – Угу. Тебе нравится, когда я рядом. Можешь наконец признать это.

 – Мне нравится, когда ты со мной в постели. В остальное время ты просто невыносима.

 – Может быть, но все равно тебе это нравится. – Дора села, пробежала рукой по спутанным волосам. – И теперь я действительно чувствую себя лучше.

 Джед коснулся кончиком пальца ее груди.

 – Я рад, что вылечил тебя.

 Она рассмеялась.

 – Не только это… хотя это было великолепно. Мне тоже нравится быть рядом с тобой.

 – Может, тебе лучше бежать в противоположном направлении?

 – Я так не думаю.

 – Дора, ты не знаешь меня. Ты понятия не имеешь о моем прошлом, а если бы знала, то вряд ли поняла бы.

 – Испытай меня.

 Джед отрицательно замотал головой.

 – Испытай меня, – с вызовом повторила она.

 Он встал, натянул джинсы и подошел к столику.

 – Я хочу есть.

 – Замечательно. Мы можем поговорить во время еды.

 Натянув халат, Дора села около сервировочного столика, заметила, что нет второй чашки для кофе. Джед явно хотел, чтобы она побыстрее заснула. Она налила кофе в коньячный бокал и выпила его холодным.

 – Так откуда ты, Скиммерхорн?

 Он уже сожалел о своих словах, понимая, что загнал себя в угол.

 – Из Филадельфии.

 – Из денежной Филадельфии. Это я знаю. Я также знаю, что деньги пришли с обеих сторон. – Дора посолила свой бифштекс. – И что твои родители забавлялись публичными ссорами.

 – Они ненавидели друг друга, сколько я себя помню. – Джед пожал плечами, но движение вышло скованным. – Ты правильно слышала. Ни один из них не желал разделять собственность, и они двадцать семь лет прожили в обоюдной ненависти и презрении. И по иронии судьбы… погибли одновременно в собственном лимузине, когда их водитель не справился с управлением.

 – Тебе было тяжело потерять их обоих таким образом?

 – Нет. – Джед взглянул ей в глаза. – Пока родители были живы, я не испытывал к ним никаких чувств, кроме легкого презрения. Я же говорил, что ты не поймешь.

 Дора помолчала, используя еду как способ заполнить паузу.

 – Ты не прав. Я думаю, что понимаю. Ты не уважал их и постепенно перестал любить.

 – Я никогда не любил их.

 – Конечно, любил. Ребенок всегда любит, любит до тех пор, пока не разрушат его любовь… и часто еще долго после этого. И если ты перестал их любить, значит, у тебя просто не было другого выхода. А когда они умерли, ты чувствовал себя виноватым, потому что не мог скорбеть о них. – Дора внимательно посмотрела на него. – Я близка к правде?

 Она попала в яблочко, но Джед еще не готов был признать это.

 – У них было двое детей, в которых они особенно не нуждались. Элейн, а потом я, потому что кто-то должен был продолжать род. Мне напоминали об этом каждый день.

 Ты – Скиммерхорн. Ты – наследник. Меньшее, что ты можешь сделать, – не быть таким идиотом. Прояви хоть какую-то благодарность. Не путайся под ногами.

 Мои обязательства, – продолжал Джед, тщетно борясь с призраками прошлого, – и их ожидания. Твои родители хотели, чтобы ты стала актрисой, мои хотели, чтобы я приумножал фамильные богатства.

 – И каждый по-своему, но мы оба подвели их.

 – Дора, это совсем разные вещи. Твои родители гордились тобой. Моими двигала алчность. В моем доме не было любви.

 Джед не хотел говорить это, не хотел вспоминать, но Дора повернула колесо, и он не мог остановиться, пока это колесо не сделало полный круг.

 – Твоя сестра…

 – Значила для меня не больше, чем я для нее, – бесстрастно сказал он. – Злая судьба бросила нас в одну тюремную камеру, но заключенные не обязаны любить друг друга. Большую часть времени мы все четверо старательно избегали друг друга. – Джед горько улыбнулся. – Даже в таком огромном доме это не всегда удавалось.

 – И тебе не с кем было поговорить?

 – О чем? – Он коротко рассмеялся. – Обоюдная ненависть моих родителей ни для кого не была секретом. Драки, которые они затевали на людях, были всего лишь прелюдией. Они всегда заканчивали их дома, и если не впивались в глотки друг другу, то кидались на меня или на Элейн. Я отводил душу в мелких кражах, попадал за решетку, правда, ненадолго. Элейн нашла утешение в мужчинах. К двадцати годам она уже сделала два аборта. Родителям всегда удавалось уладить все без шума: и мои неприятности с законом, и проблемы Элейн. В конце концов они отправили нас в закрытые школы. Меня вышибли из моей, Элейн завела роман с одним из учителей. В итоге им пришлось признать свое бессилие: по-моему, впервые обошлось без споров. Они заключили сделку с Элейн – кругленькая сумма в обмен на согласие выйти замуж за тщательно подобранного кандидата. Я стал жить с бабушкой. Первый брак Элейн продолжался около двух лет. Мое поступление в полицейскую академию по времени совпало с ее разводом. – Джед щедро плеснул в свой бокал коньяка. – Мы, похоже, переполнили чашу их терпения. Они угрожали лишить наследства нас обоих, но нежелание выпускать деньги из семьи возобладало. Элейн снова вышла замуж, я получил полицейский жетон. А они умерли.

 Дора жалела того ребенка, каким он был, жалела семью, которая только называлась семьей и членов которой ничто не соединяло; чувствовала горечь того ребенка, как свою собственную. И понимала, что чувствует гораздо больше, чем Джеду понравилось бы.

 – Может, ты и прав. Я не в состоянии понять, как люди могут жить вместе без любви, я не в состоянии понять, как можно не любить своих детей. Но это не значит, что я не понимаю тебя.

 – Ты должна понять, что я не могу дать тебе то, что ты хочешь.

 – Но ведь это моя проблема, не так ли? – Дора взяла бутылку и налила коньяка себе. – И, по-моему, Скиммерхорн, ты боишься, как бы я не дала тебе именно то, что ты хочешь.