- Знак Семи, #1
13
Фокс прогулялся до банка. Никакой необходимости в этом не было, поскольку выгрузить документы из портфеля можно было в любое время – а еще лучше, чтобы клиент сам зашел в его контору и подписал их.
Но ему хотелось выйти на улицу, пройтись и глотнуть свежего воздуха, развеять мрачное настроение.
Пришла пора признаться: он все еще надеялся, что Элис Хоубейкер передумает или ее удастся переубедить. Может, это эгоизм – ну и что? Фокс привык к ней, зависел от нее. Любил ее.
А это значит, у него нет иного выбора, кроме как ее отпустить. И еще: он бы вернул назад, если бы смог, последние двадцать минут, которые провел с ней.
Она едва не сломалась, вспоминал Фокс, вышагивая по улице в своих старых туристических ботинках (сегодня ему не нужно в суд). Но не сломалась. И даже не дрогнула, хотя он давил достаточно сильно. О чем всегда будет жалеть.
«Мы умрем, если останемся». Голос ее срывался, в глазах блестели слезы.
Фокс лишь хотел узнать, почему ей так не терпится уехать, почему с каждым днем она все больше нервничает – до такой степени, что решила ускорить отъезд.
Поэтому он настаивал. И, наконец, миссис Хоубейкер рассказала.
Элис видела свою смерть каждый раз, как только закрывала глаза. Видела, как достает дробовик мужа из сейфа, установленного в его мастерской в подвале. Хладнокровно заряжает. Потом идет наверх через кухню. Тарелки загружены в посудомоечную машину, стол начисто вытерт. Входит в кабинет, где сидит мужчина, с которым она в любви и согласии прожила тридцать шесть лет и которому родила троих детей. Мужчина смотрит бейсбольный матч между «Ориолз» и «Рэд Сокс». «Ориолз» впереди, но «Сокс» вышли на ударную позицию – один игрок на второй базе, один в ауте. Начало шестого периода. Счет 1:2.
Питчер бросает мяч, и она всаживает пулю в затылок мужа, сидящего в своем любимом кресле.
Затем ствол упирается ей в подбородок.
Да, Фокс должен был ее отпустить – и под любым предлогом уйти из конторы, потому что Элис не хотела видеть его, пока снова не возьмет себя в руки.
Сознание, что он поступил так, как просила миссис Хоубейкер, нисколько не ослабило чувство вины; Фокс по-прежнему чувствовал себя негодяем.
Он нырнул в цветочный магазин. Помощница примет букет как знак примирения; ей нравилось, когда в конторе стояли цветы, и она часто приносила их – сам Фокс, как правило, забывал.
Выйдя на улицу с большим разноцветным букетом, он едва не столкнулся с Лейлой.
Она отпрянула, потом немного попятилась, словно собиралась убежать. Фокс заметил, что лицо у нее расстроенное и несчастное. Наверное, сегодня ему суждено расстраивать женщин, подумал он.
– Извините. Я не смотрел по сторонам.
Даже не улыбнувшись в ответ, Лейла принялась теребить пуговицы пальто.
– Ничего. Я тоже не смотрела.
Нужно просто повернуться и уйти. Без всякого чтения мыслей видно, что Лейла раздражена и расстроена. Похоже, в его присутствии она не может расслабиться, пытается держать дистанцию. А может, она всегда так напряжена. Наверное, в Нью-Йорке все такие, размышлял Фокс. Хотя, черт возьми, ему самому сейчас трудно расслабиться.
Но неистребимое желание помочь возобладало.
– Проблема?
Теперь ее глаза наполнились слезами, и у Фокса возникло желание шагнуть на проезжую часть улицы, прямо под колеса проезжавшего грузовика.
– Проблема? Какие у меня могут быть проблемы? Я живу в этом странном городе, в странном доме, вижу то, чего не существует… нет, еще хуже, существует и хочет моей смерти. Почти все мои вещи остались в нью-йоркской квартире. В квартире, которую я должна оплачивать. А сегодня утром позвонила моя понимающая и терпеливая хозяйка и объявила, что если я не выйду на работу на следующей неделе, то она, к сожалению, будет вынуждена подыскать мне замену. И знаете, как я поступила?
– Нет.
– Начала собирать вещи. Мне жаль, действительно жаль, но моя жизнь там. Обязанности, счета, привычки, черт возьми. – Она обхватила ладонями локти, словно старалась удержать себя на месте. – Мне нужно к ним вернуться. Но я не могу. Просто не в состоянии это сделать. Сама не понимаю почему – не могу объяснить. Вероятно, я потеряю работу, а это значит, что теперешняя квартира мне будет не по карману. Все кончится тем, что я попаду в психушку или на кладбище, а домовладелец подаст на меня в суд за неуплату. Проблемы? Нет у меня никаких проблем.
Фокс слушал не перебивая, потом кивнул.
– Глупый вопрос. Вот. – Он протянул Лейле цветы.
– Что?
– Похоже, они вам не помешают.
Лейла в замешательстве переводила взгляд с Фокса на букет, который держала в руках. И почувствовала, как ее истерика сменяется растерянностью.
– Но… вы купили их для кого-то другого.
– Ничего, куплю еще. – Фокс ткнул пальцем в цветочный магазин у себя за спиной. – И я могу помочь с домовладельцем, если вы дадите мне информацию. Остальное… мы пытаемся понять. Наверное, что-то заставило вас приехать сюда, что-то заставляет остаться, но вы должны помнить главное, Лейла, – выбор за вами. Если вы решите, что нужно уехать… – Он снова подумал об Элис, и ему стало легче. – Никто не будет вас винить. Но если остаетесь, то должны примириться с потерями.
– Я уже…
– Нет. – Фокс рассеянно протянул руку и поправил ручку ее сумки, которая сползла на сгиб локтя. – Вы все еще ищете выход, уловку, которая позволила бы вам собрать чемоданы и уехать без всяких последствий. Просто вернуться к прежней жизни. Не могу вас за это упрекать. Но сначала примите твердое решение. Вот и все. Мне нужно возвращаться. Потом поговорим.
Он исчез за дверьми цветочного магазина, а Лейла молча стояла на улице с букетом цветов в руках.
– Кто там? – крикнула Куин со второго этажа, услышав, как открывается дверь.
– Это я, – ответила Лейла. Она внесла на кухню цветы, а также бутылочки и вазочки, купленные в сувенирном магазине по дороге домой.
– Кофе. – Через несколько секунд в кухню вбежала Куин. – Мне понадобится очень много… Какие красивые, – сказала она, глядя на цветы, которые Лейла подрезала и расставляла по бутылочкам.
– Очень. Куин, я хотела с тобой поговорить.
– Я тоже. Но сначала ты.
– Утром я собиралась уехать.
– Ага. – Куин замерла, не дойдя до кофеварки.
– Причем изо всех сил торопилась успеть до твоего возвращения, чтобы ты меня не отговорила. Прости.
– Да ладно. Ничего страшного. – Куин принялась готовить кофе, чтобы себя чем-нибудь занять. – Я бы сама себя избегала, задумай я сделать то, что мне не понравится. Надеюсь, ты меня понимаешь.
– Как ни странно, понимаю.
– Почему же ты не уехала?
– Давай по порядку, – продолжая возиться с цветами, Лейла пересказала утренний разговор с хозяйкой.
– Мне очень жаль. Это несправедливо. Я не о твоей хозяйке. У нее бизнес, которым нужно управлять. Несправедлива сама ситуация. – Куин смотрела, как Лейла ставит разноцветные маргаритки в чайную чашку огромных размеров. – В практическом смысле я в порядке, потому что это моя работа, вернее, работа, которую я выбрала. Я могу позволить себе сидеть здесь, зарабатывая на жизнь статьями. Если нужна моя помощь…
– Речь не об этом. Я не хочу, чтобы ты давала мне денег взаймы или брала на себя мою часть расходов. Если я останусь, то только потому, что так решила. – Лейла посмотрела на цветы, вспомнила слова Фокса. – Думаю, до сегодняшнего дня я все это не принимала, вернее, не хотела принимать. Легче было думать, будто меня вынудили приехать сюда, заставляют остаться. Я хотела уехать, поскольку и то и другое мне не нравилось. Но ничего не поделаешь. Теперь я остаюсь, потому что решила остаться. Нужно лишь разобраться с практическими аспектами.
– У меня на этот счет есть пара идей – возможно, авантюрных. Мне нужно подумать. А цветы – отличная мысль. Скрашивают не самый удачный день.
– Мысль не моя. Цветы мне вручил Фокс, с которым я столкнулась у цветочного магазина. – Лейла пожала плечами и стала собирать обрезки стеблей и оберточную бумагу. – Спросил из вежливости, как я поживаю. Как поживаю? Вот я ему все и выложила. – Она выбросила мусор в ведро, вскинула голову и рассмеялась. – Как холодный душ. Тогда он берет цветы, которые купил для кого-то, сует мне, а затем читает короткую, содержательную лекцию. Пожалуй, я ее заслужила.
– Гм. – Куин подумала, что эту информацию нужно взять на заметку. – И тебе стало легче?
– Легче? – Лейла прошла в столовую и поставила три цветка на старый стол с откидной крышкой, который они нашли на блошином рынке. – Скорее, определеннее. Не знаю, лучше это или хуже.
– Я нашла для тебя дело.
– Слава богу. Я привыкла работать и от безделья становлюсь раздражительной.
– Пойдем со мной. И не оставляй здесь все цветы; возьми что-нибудь к себе.
– Я подумала, что они предназначены для всего дома. Фокс купил их не для меня, и…
– Но подарил тебе. Бери, бери. Ты же заставила меня поставить тюльпаны к себе. – Чтобы закончить разговор, Куин взяла маленькую вазочку и бутылку с водой. – Ой, кофе.
– Я захвачу. – Лейла налила кружку для Куин, добавила молока и взяла бутылку воды для себя. – Каким делом ты собираешься меня занять?
– Книгами.
– У нас уже есть книги из библиотеки.
– А теперь прибавилась личная коллекция Эстеллы Хоукинс. В том числе дневники. Я уже успела кое-что посмотреть, – объясняла Куин по дороге наверх. – Хотя пришла незадолго до тебя. Три дневника принадлежат Энн Хоукинс. Написаны после рождения детей. Детей от Джайлза Дента.
– Но миссис Хоукинс, должно быть, давно прочла их и дала прочесть Кэлу.
– Совершенно верно – и то и другое. Они были прочтены, изучены, разобраны по косточкам. Но не нами, Лейла. Свежий взгляд, другой угол зрения. – Она зашла в спальню Лейлы, поставила цветы, взяла кофе и продолжила путь в кабинет. – И первый вопрос, который у меня возник: где остальные?
– Остальные дневники?
– Остальные дневники Энн, поскольку я уверена, что есть еще записи – по крайней мере, были. Где дневники, которые она вела, когда жила с Дентом, когда вынашивала тройню? Вот он, другой угол зрения, наш свежий взгляд. Надеюсь, мы это выясним. Где они и почему не вместе с остальными?
– Если Энн и вела другие записи, они вполне могли быть утеряны или уничтожены.
– Будем надеяться, этого не произошло. – Прищурившись, Куин села и взяла маленькую тетрадь в коричневом кожаном переплете. – Как мне кажется, Энн знала ответы на вопросы, которые нас интересуют.
Кэл смог покинуть развлекательный центр только после семи, но все равно чувствовал себя виноватым, что оставляет отца дежурить весь оставшийся вечер. После обеда Кэл позвонил Куин и предупредил, что приедет, когда освободится. Она отвечала рассеянно и попросила захватить с собой какой-нибудь еды.
Придется ей довольствоваться пиццей, подумал Кэл, поднимаясь по ступенькам крыльца с коробками в руках. У него нет ни времени, ни желания выяснять, в чем заключается здоровый образ жизни Куин.
Он постучал в дверь и, услышав свист ветра за спиной, тревожно оглянулся. Что-то назревает, подумал Кэл. Странный какой-то ветер.
Дверь открыл Фокс.
– Слава богу. Пицца и носитель тестостерона. Я тут в меньшинстве, приятель.
– А где эстроген?
– Наверху. С головой погрузились в книги и заметки. И графики. Лейла рисует графики. Я совершил ошибку, сказав, что в конторе у меня есть белая доска, на которой пишут маркерами. Они заставили меня привезти ее и затащить наверх. – Не успел Кэл поставить коробки на кухонный стол, как Фокс приподнял крышку и схватил кусок. – Речь также шла о картотеке. Цветных учетных карточках. Больше не оставляй меня здесь одного.
Усмехнувшись, Кэл распахнул дверцу холодильника и обнаружил то, на что надеялся и о чем мечтал – Фокс сделал запасы пива.
– Возможно, мы были недостаточно организованы и пропустили кое-какие детали. Возможно…
Он умолк, потому что в кухню вихрем влетела Куин.
– Привет! Пицца. Ой-ой. Ладно, я отработаю напряженной работой мозга и завтра утром в тренажерном зале.
Она достала тарелки и передала одну Фоксу, который уже доедал первый кусок. Затем с улыбкой повернулась к Кэлу.
– А лично для меня что-нибудь есть?
Он наклонился и поцеловал ее в губы.
– Получите.
– Какое совпадение – именно этого я и хотела. – Куин забрала в горсть его рубашку и притянула к себе для второго, более долгого поцелуя.
– Ребята, мне уйти? А пиццу можно взять с собой?
– Разумеется, – сказала Кэл.
– Ну-ну. – Куин отодвинулась и похлопала Кэла по груди. – Мамочка и папочка просто поздоровались, – сказала она Фоксу. – Может, поедим в столовой, как цивилизованные люди? Лейла уже спускается.
– Почему мне не позволено здороваться с мамочкой? – жалобно протянул Фокс вслед удаляющейся с тарелками Куин.
– Потому что я вышибу из тебя дух.
– Размечтался. – Развеселившись, Фокс схватил коробки с пиццей и последовал за Куин. – Напитки за тобой, приятель.
Они уселись, расставили напитки и тарелки, разложили салфетки и пиццу. В комнату вошла Лейла; в руках у нее была большая миска и стопка плошек поменьше.
– Я это приготовила раньше. Не знала, что ты принесешь, – сказала она Кэлу.
– Ты приготовила салат? – спросила Куин.
– Моя специализация. Нарезать, покрошить, смешать. Никакой готовки.
– Теперь я вынуждена вести себя хорошо. – Куин с сожалением отказалась от двух порций пиццы, ограничившись одним ломтиком и чашкой приготовленного Лейлой салата.
– Мы продвинулись, – начала она, отправляя первый кусок пиццы в рот.
– Да, поинтересуйся у дам, как изготавливать свечи из сала и варить малиновое варенье, – предложил Фокс. – Они все записали.
– Конечно, не все сведения, содержащиеся в дневниках, которые мы изучаем, имеют прямое отношение к делу. – Куин, вскинув брови, посмотрела на Фокса. – Но однажды, когда случится авария на электростанции, меня попросят сделать сальную свечу. А под прогрессом я подразумевала массу интересной информации в дневниках Энн.
– Мы их читали, – заметил Кэл. – Много раз.
– Вы не женщины. – Она подняла палец, предупреждая возражения. – Да, Эсси женщина. Но она потомок Энн и прочно связана с городом и его историей. И сколько бы она ни пыталась быть объективной, некоторые нюансы могли от нее ускользнуть. Первый вопрос: где другие дневники?
– Других не было.
– Не согласна. Их просто не нашли. Эсси сказала, что эти тетради ей передал отец, поощрявший ее любовь к книгам. Я ей перезвонила, чтобы проверить. О других он не упоминал.
– Если бы они существовали, – не сдавался Кэл, – он бы их отдал.
– Если бы они у него были. С семнадцатого по двадцатый век – это большой промежуток времени, – заметила Куин. – Вещи перемещались, терялись, выбрасывались. Судя по записям и преданиям, передававшимся в вашей семье из уст в уста, Энн Хоукинс почти всю жизнь прожила в доме на Мейн-стрит, где теперь располагается местный клуб, а раньше была библиотека. Дневники, библиотека – это интересно.
– Ту библиотеку Эсси знала как свои пять пальцев, – возразил Кэл. – В ней просто не могло быть книг, которых она не видела. Не говоря уже о дневниках. – Он покачал головой. – Эсси бы их не пропустила.
– Разве что она их не видела. Возможно, они были спрятаны или – просто предположим – не ей было предначертано их найти. Кому-то другому и в другое время.
– Сомнительно, – покачал головой Фокс.
– Но стоит проверить. Кстати, Энн не ставила даты в своих дневниках, так что нам с Лейлой пришлось этим заняться – опираясь на сведения о ее сыновьях. Первые записи относятся к тому времени, когда мальчикам было два или три года. В следующем дневнике им уже пять – потому что она пишет об их пятом дне рождения. А последние записи в дневнике сделаны, когда им почти семь. Третья тетрадь была написана, когда дети уже выросли. Мы думаем, сыновьям Энн было лет шестнадцать.
– Большой перерыв, – вставила Лейла.
– Может, за эти годы не произошло ничего важного, – предположил Кэл.
– Не исключено, – кивнула Куин. – Но я готова поспорить, что Энн записывала все: и как варить черносмородиновое варенье, и каждую проделку троих сыновей. Но важнее – по крайней мере, я так думаю – понять, существовали ли дневники, относящиеся к тому периоду, когда она жила с Дентом, рожала детей, и к первым двум годам их жизни. Можно не сомневаться, что это были интересные времена.
– Энн вспоминает о нем, – тихо произнесла Лейла. – О Джайлзе Денте. Снова и снова, во всех дневниках. Пишет о нем, о своих чувствах к нему, о том, как он является ей во сне.
– И всегда в настоящем времени, – прибавила Куин.
– Тяжело терять любимого человека. – Фокс вертел в руке пивную бутылку.
– Конечно, только Энн пишет о нем постоянно, как будто Джайлз жив. – Куин перевела взгляд на Кэла. – Это не смерть. Мы говорили об этом – Дент нашел иной способ существования вместе с тем, другим. Чтобы сдерживать его, смирять, подавлять – не знаю, как правильно. Очевидно, Дент не может – или не хочет – убить или уничтожить его, но и тот, в свою очередь, не способен избавиться от Дента. Джайлз Дент придумал, как продлить свое существование, чтобы укротить врага. Возможно, с одной этой целью. Энн знала это. Она знала, что сделал Джайлз и – я не сомневаюсь – как.
– Ты не принимаешь в расчет любовь и скорбь, – заметил Кэл.
– Я их не отбрасываю, но, судя по дневникам, это была умная и волевая женщина, любившая умного и волевого мужчину. Ради него она пренебрегла условностями, рискуя стать презираемой и отверженной. Делила с ним не только постель, но и – я уверена – обязанности. Знала обо всем, что он собирался, пытался, считал своим долгом сделать. Они были неразделимы, разве ты… мы оба не чувствовали это тогда, на поляне?
– Да, именно так. – Глупо отпираться, подумал Кэл. – Именно это я и чувствовал.
– Следовательно, Энн знала. И, наверное, все рассказала своим сыновьям. Но эта часть семейной истории могла быть утеряна или искажена. Такое случается. Хотя мне кажется, Энн должна была ее записать. И спрятать записи в такое место, где они будут в безопасности, пока не понадобятся снова.
– Они понадобились еще двадцать один год назад.
– Кэл, это в тебе говорит чувство ответственности, а не логика. А я пытаюсь рассуждать логично. Энн сказала тебе, что время пришло. Что так предначертано. И раньше ты ничего не мог сделать, не мог это остановить.
– Мы его выпустили, – сказал Фокс. – Ничего бы не понадобилось, не выпусти мы его.
– Сомневаюсь. – Лейла подвинулась к нему, совсем чуть-чуть. – Возможно, остальные дневники помогут нам понять. Но мы заметили кое-что еще.
– Лейла сразу же обратила на это внимание, – вставила Куин.
– Потому что это сразу бросилось в глаза. Речь об именах. Как звали сыновей Энн? Калеб, Флетчер и Гидеон.
– Довольно распространенные для того времени имена. – Кэл пожал плечами и отодвинул тарелку. – Имя Калеб встречается в роду Хоукинсов чаще, чем два других. Но у меня есть двоюродный брат Флетч и дядя Гидеон.
– Нет, дело в первых буквах, – нетерпеливо возразила Куин. – Я же тебе говорила, что они не заметили. – Теперь она обращалась к Лейле. – «К», «Ф» и «Г» – Калеб, Фокс, Гейдж.
– Глубокомысленно, – заключил Фокс. – Особенно если учесть, меня назвали Фоксом[27] потому, что отец увидел рыжих лис, которые бежали по полю в сторону леса как раз в то время, когда у матери начались роды. А моя сестра Сейдж?[28] Мама почувствовала запах шалфея из своего огорода сразу после рождения дочери. Так было со всеми четырьмя детьми.
– Тебя назвали в честь настоящей лисы? Лисы… на которую охотятся? – спросила Лейла.
– Ну, не совсем. Скорее… Ты должна познакомиться с моей матерью.
– Неважно, как Фокс получил свое знаменитое имя, но отмахиваться от совпадений мы не должны. – Куин перевела взгляд на задумчивое лицо Кэла. – И мне кажется, что за этим столом сидит не один потомок Энн Хоукинс, а больше.
– Предки моего отца приехали из Ирландии четыре поколения назад, – сказал Фокс. – При жизни Энн Хоукинс их тут не было, потому что они обрабатывали поля в Керри.
– А мать? – спросила Лейла.
– Там пестрая смесь. Англичане, ирландцы. Полагаю, и французы тоже. Никто в нашей семье не интересовался генеалогией, но о предках по фамилии Хоукинс я не слышал.
– Может, нужно присмотреться повнимательнее? А Гейдж? – спросила Куин.
– Понятия не имею. – Лицо Кэла стало озабоченным. – Хотя сомневаюсь. Могу расспросить отца Гейджа. Но если все так и мы прямые потомки Энн, это может объяснить одну вещь, которую мы не понимали.
– Почему именно вы, – тихо сказала Куин. – Почему именно ваша кровь – твоя, Фокса и Гейджа, – смешавшись, открыла дверь.
– Я всегда думал, что дело только во мне.
Глубокой ночью, когда в доме все давно стихло, Кэл лежал на кровати Куин, обнимая теплое тело девушки.
– Только в тебе?
– Возможно, они помогли, но главной причиной стал я. Потому что это моя кровь – не только кровь, которая пролилась той ночью, но и в более широком смысле, кровь как наследие, если можно так выразиться. Я Хоукинс. А ребята в некотором роде чужие. Не связаны с этим местом многими поколениями. Но если ваша догадка верна… Просто не знаю, что и думать.
– Можешь позволить себе маленький перерыв. – Куин погладила его по груди, там, где билось сердце. – Я этого хочу.
– Почему он позволил, чтобы это случилось? Дент. Если он нашел способ остановить зло, почему позволил, чтобы дело дошло до такого?
– Еще один вопрос. – Куин приподнялась на локте и посмотрела ему в глаза. – Мы найдем ответ, Кэл. Должны. Я в это верю.
– С тобой я тоже начинаю верить. – Кэл погладил ее по щеке. – Сегодня я не могу остаться на ночь, Куин. Лэмп, конечно, лентяй, но полностью от меня зависит.
– Но один час у тебя есть?
– Да. – Куин перекатилась на него, и он улыбнулся. – Думаю, час мой пес продержится.
Потом, шагая по улице к машине, Кэл почувствовал порыв ветра такой силы, что голые ветви деревьев со стуком ударились друг о друга. Он скользнул взглядом по улице, пытаясь обнаружить что-нибудь необычное, от чего следовало защищаться. Ничего. Только пустая дорога.
Что-то не так с этим ветром, снова подумал он и сел за руль, чтобы ехать домой.
Было уже за полночь, когда Гейдж почувствовал желание затянуться сигаретой. Он бросил курить два года, три месяца и одну неделю назад, но от тяги к табаку так до конца и не избавился.
Гейдж включил радио, пытаясь отвлечься. Но желание закурить усиливалось. Он мог не обращать на это внимания, как делал все эти годы. Поступить иначе – значит признать справедливость поговорки, что яблоко от яблони недалеко падает.
Нет, он ни капельки не похож на отца.
Пьет, когда хочет выпить, но никогда не напивается. По крайней мере, не напивался с семнадцатилетнего возраста, хотя и в тот раз сделал это абсолютно сознательно. Он никого не винил в своих ошибках и неудачах, пальцем не тронул того, кто меньше или слабее его, чтобы показать свою силу.
Гейдж даже не винил старика – почти. Считал, что нужно играть картами, которые тебе выпали. Или бросать игру и уходить с пустыми карманами.
Выбирать не приходится.
Поэтому он был готов игнорировать это внезапное и на удивление сильное желание закурить. Но когда подумал, что находится всего в нескольких милях от Хоукинс Холлоу, места, где он, по всей видимости, умрет некрасивой и мучительной смертью, предупреждения врачей показались ему жалкими и ничтожными, а самоограничение абсолютно бесполезным.
Какого черта, мелькнуло у него в голове, когда впереди появился указатель сети придорожных супермаркетов «Шиц». Он не собирается жить вечно. Гейдж свернул к открытому круглосуточно торговому центру, взял черный кофе и пачку «Мальборо».
Потом вернулся к машине, которую купил в тот самый вечер, когда в Вашингтоне приземлился его самолет, – еще до того, как отдал небольшой долг. Ветер теребил его волосы. Черные как ночь, чуть длиннее, чем он обычно носил, и немного всклокоченные – пражским парикмахерам Гейдж не доверял.
Щеки Гейджа покрывала щетина – побриться он тоже не удосужился. Это усиливало его и без того мрачный и опасный вид, и молоденькая кассирша, продавшая ему кофе и сигареты, внезапно почувствовала трепет и прилив желания.
В нем было больше шести футов роста, а юношеская худоба давно исчезла. Из-за сидячего образа жизни тонус мышц приходилось поддерживать регулярными, зачастую изнурительными тренировками.
Гейдж не искал драк, но редко уклонялся от них. И ему нравилось выигрывать. Тело, лицо, ум – все работало на его профессию. Как и глаза, голос и самообладание, которое редко ему изменяло.
Он был игроком, а умелый игрок всегда должен быть во всеоружии.
Выехав на дорогу, Гейдж разогнал свой «Феррари». Глупо, конечно, тратить большую часть выигрыша на машину, но до чего же она хороша. Черт возьми, много лет назад он бежал из Холлоу без оглядки. А теперь ему было приятно возвращаться во всем блеске.
Странно, но теперь, когда рядом лежали сигареты, желание закурить прошло. И кофе он тоже не хотел – скорость бодрила не хуже.
Гейдж проехал последние несколько миль по федеральной автостраде и повернул на Холлоу. Проселок был пуст – неудивительно, особенно в такой поздний час. По обе стороны дороги тени и силуэты – дома, холмы, поля, деревья. Привычно засосало под ложечкой. Ему бы бежать, а не возвращаться в родной город, тоска по которому никогда его не покидала.
Гейдж отхлебнул кофе, скорее по привычке. В следующую секунду ему пришлось резко вывернуть руль и вдавить в пол педаль тормоза – прямо перед ним вдруг появились фары другой машины. Он нажал на клаксон, и встречный автомобиль вильнул в сторону.
Черт, черт, черт! Он едва не столкнулся с этим идиотом.
Когда «Феррари» замер поперек дороги, Гейдж перевел дух и подумал: это настоящее чудо. От аварии его отделяли какие-то дюймы. Даже меньше.
Черт возьми, похоже, он родился в рубашке.
Включив заднюю передачу, Гейдж съехал на обочину и вышел из машины, чтобы проверить, как там другой водитель – не иначе, вдребезги пьян.
Она была трезвой. И вне себя от ярости.
– Откуда ты взялся, черт возьми? – Она выскочила из салона, хлопнув дверцей машины, которая съехала в неглубокую канаву у обочины. Гейдж увидел массу черных, как у цыганки, кудрей, обрамляющих бледное, застывшее лицо.
Потрясающее лицо, подумал он. Огромные глаза, казавшиеся черными на фоне бледной кожи, острый нос, широкий рот с полными, чувственными губами – не исключено, что эта чувственность обусловлена инъекциями коллагена.
Девушка не дрожала, и в том, как она стояла на пустой дороге перед абсолютно незнакомым человеком, Гейдж не увидел страха, только ярость.
– Леди, – с достойным восхищения (как он сам считал) спокойствием сказал Гейдж. – А откуда, черт возьми, взялись вы?
– С этой дурацкой дороги, которая ничем не отличается от других дурацких дорог в округе. Я посмотрела в обе стороны, и вас там не было, а потом… Как вам… Ладно, неважно. Мы живы.
– Точно.
Уперев ладони в бедра, она повернулась к своей машине.
– Я смогу отсюда выбраться, да?
– Да. Только у вас колесо спустило.
– Спустило… О господи! Вы должны его заменить. – Она раздраженно пнула спустившее заднее колесо. – Это самое меньшее, что вы можете сделать.
Вовсе нет. Самое меньшее – вернуться к своей машине, махнуть на прощание и уехать. Но ему нравилась ярость девушки – это гораздо лучше, чем страх.
– Откройте багажник. Мне нужен домкрат и запаска.
Гейдж вытащил из багажника чемодан, поставил на землю и взглянул на запасное колесо. Покачал головой.
– Сегодня не ваш день. Запаска проколота.
– Не может быть. О чем это вы, черт возьми? – Девушка оттолкнула его и заглянула в багажник, освещенный маленькой лампочкой. – Проклятье! Чтоб ей пусто было. Сестре. – Она резко повернулась, сделала несколько шагов вдоль обочины, потом назад. – Я давала ей свою машину на пару недель. Все как всегда. Проколет шину, не отремонтирует и даже не удосужится предупредить меня.
Девушка откинула волосы с лица.
– Я не собираюсь посреди ночи вызывать тягач и сидеть тут одна. Вы должны меня отвезти.
– Я?
– Это ваша вина. По крайней мере, частично.
– И в какой же части?
– Не знаю. И мне плевать – я устала, разозлена и заблудилась в этой проклятой глуши. Отвезите меня.
– К вашим услугам. Куда?
– В Хоукинс Холлоу.
Гейдж улыбнулся немного мрачновато.
– Именно туда я и направляюсь. – Он жестом пригласил ее в машину и прибавил: – Гейдж Тернер.
В ответ девушка величественно указала на свой чемодан.
– Сибил Кински, – представилась она и впервые посмотрела на его машину. Брови у нее взлетели вверх. – У вас отличные колеса, мистер Тернер.
– Да, причем все целые.
