12

 Дождь, начавшийся в ночь на субботу, зарядил на все выходные и запер Деклана дома — в одиночестве. Деклан включил стереосистему, подобрал диск и направился поработать в библиотеку.

 Для начала разжег камин, чтобы согреться, и замечтался, сидя возле камина и водя пальцем по отбитому уголку облицовки. Пожалуй, стоит оставить как есть. Не все здесь должно быть совершенно. У этого дома — долгая история, происшествия, случавшиеся здесь много лет назад, оставили свой след на его облике.

 Ему хотелось вернуть дом к жизни, но стоит ли восстанавливать его в первоначальном виде? Ведь и Деклан внес в проект восстановления дома некоторые изменения. Именно они и сделали дом его владением.

 Если он заменит облицовку камина, что это будет означать для дома? Восстановление его былой красоты? Или уничтожение истории?

 Этот дом не был счастливым.

 Мысль эта, внезапная и пронзительная, как удар шпаги, заставила его вздрогнуть, несмотря на разгоревшееся в камине пламя.

 Ледяной дом. Полный темных тайн, зависти, ненависти.

 Дом смерти…

 

 Она пришла сюда за книгой. Читать она обожала, склонившись над страницами и погрузившись в иной мир, испытывала ни с чем несравнимое наслаждение. И в библиотеку, с ее высокими полками и бесконечными рядами книг, входила с благоговением, словно в церковь.

 Вот и сегодня, в хмурый дождливый день, пока Люсьен заперся с отцом и корпит над счетами, она решила развлечь себя интересной книгой.

 В библиотеку Абигайль кралась почти на цыпочках — она еще не привыкла к мысли, что свободна делать что пожелает и распоряжаться своим временем, как сочтет нужным. Что не нужно больше гладить белье, мыть посуду, вытирать пыль со столов.

 Что она уже не служанка, а жена.

 Жена. Драгоценное слово, от которого словно исходит сияние. Снова и снова она повторяла его про себя и все не могла к нему привыкнуть. Совсем недавно она стала его женой. А теперь во чреве ее зреет новая жизнь: это она поняла лишь пару дней назад и еще не говорила даже Люсьену.

 Надо подождать, думала она, вдруг она ошиблась, три дня задержки еще ничего не значат.

 И тошнота, но мало ли от чего может подступать по утрам тошнота? Нет, она подождет до следующей недели, убедится наверняка, тогда и скажет мужу.

 Ребенок — какое же это счастье! Она подарит Люсьену дитя… Абигайль шла мимо книжных полок, словно во сне, положив руку на живот и пытаясь представить себе, каким будет ее сын или дочь.

 И может быть — только «может быть», — ребенок заставит смягчиться мать Люсъена. Быть может, он принесет в дом радость так же, как одна мысль о нем приносит радость в ее сердце.

 Абигайль выбрала «Гордость и предубеждение» Остин. Если судить по названию, эта книга прямо про Дом Мане. Задумчиво прикусив губу, Абигайль перелистала страницы. Читает она медленно, Люсьен говорит — это и хорошо, так лучше понимаешь содержание и получаешь от прочитанного удовольствие.

 Но сама Абигайль понимала: читатель она совсем неопытный, а точнее, начинающий. Всего несколько лет назад она научилась грамоте, а постоянно читать начала и того позже. Многие книжные слова и выражения ставят ее в тупик.

 Но учится она быстро. Довольная собой, Абигайль повернулась и увидела Жюльена. Он раскинулся в красном плюшевом кресле с бокалом в руке. Рядом на столике стояла полупустая бутылка.

 Он не сводил с нее глаз.

 Жюлъен ей не нравился, он ее пугал. Но Абигайль напомнила себе: она больше не служанка, она жена его брата, и они с Жюлъеном должны стать друзьями.

 — Здравствуй, Жюлъен. Я тебя не заметила.

 Он плеснул в бокал еще бренди.

 — Имей в виду, — проговорил он, — это не легкое чтение, в этой книге много длинных трудных слов.

 — Я умею читать, — гордо выпрямившись, ответила Абигайль. — Умею и люблю.

 — А что еще тебе нравится?

 Он встал — она крепче прижала книгу к груди, но снова расслабилась, когда он подошел к камину, поставил ногу в сапоге на решетку, а локтем оперся о каминную полку.

 — Я учусь ездить верхом, меня учит Люсьен. Пока получается еще не очень хорошо, но мне это так нравится! — Абигайль отчаянно хотела расположить Жюлъена к себе. Этому дому так не хватает смеха, тепла, любви!

 Он рассмеялся хриплым пьяным смехом.

 — Верхом, значит, ездишь? Ясно-ясно. Любишь седлать мужиков? Твои невинные глазки могли обмануть моего наивного братца, но я-то хорошо понимаю, что ты за птичка и на что нацелилась!

 — Я — жена твоего брата. — Ради Люсьена, ради ребенка в ее чреве, напомнила себе Абигайль, она хотя бы попытается преодолеть его ненависть. Она шагнула к нему и протянула руку. — И хочу только, чтобы он был счастлив. Со мной он счастлив. А ты — его родной брат, Жюльен, в вас обоих течет кровь ваших родителей. Нехорошо нам с тобой ругаться, я хотела бы стать твоей сестрой, твоим другом.

 Одним глотком он опрокинул в себя остатки бренди.

 — Другом, значит?

 — Да. Ради Люсьена мы должны…

 — Ну, раз так, докажи мне свою дружбу! — И, шагнув к ней, Жюлъен грубо схватил ее за грудь.

 В первый миг Абигайль остолбенела, затем ее охватила ярость. Пощечина, нанесенная ее рукой, была так сильна, что Жюлъен пошатнулся и едва не упал.

 — Ублюдок! Скотина! Тронь меня еще раз — и, клянусь, я тебя убью! Я — жена Люсьена, твоего брата!

 И она бросилась к дверям.

 — Шлюха моего брата! — взревел он ей вслед. — Дешевка! Хочешь отнять то, что по праву принадлежит мне! Чтоб ты сдохла!

 В ярости он ударил кулаком по каминной полке.

 Тяжелый канделябр покачнулся и упал, при падении отбив угол плитки…

 

 Деклан пришел в себя. Он по-прежнему сидел у камина спиной к огню, в окна все так же барабанил дождь.

 Что это было? Видение? Транс? Галлюцинация?

 Боль, словно копье, вонзилась в середину лба над переносицей. Деклан прижал ладонь ко лбу.

 А может, нет здесь никаких призраков, нет и не было? А есть какая-нибудь распроклятая опухоль в мозгу? По крайней мере, такое возможно… Да все, что угодно, правдоподобнее, чем…

 Хлопающие двери, внезапный холод, необычные сны и блуждания во сне — все это можно списать на атмосферу старого дома. Но то, что было сейчас, совсем другое. Он видел этих людей, не глазами, нет, но видел совершенно ясно, слышал их голоса, интонации и, более того, он чувствовал.

 Деклан с трудом поднялся на ноги. Чтобы не упасть, ему пришлось схватиться за мраморную полку так крепко, что на какой-то миг ему показалось, что мрамор сейчас треснет и рассыплется под его рукой.

 Что ж, если он болен телом или душой, с этим надо что-то делать. Фиццжеральды не из тех, кто, столкнувшись с чем-то непонятным и пугающим, прячут голову в песок.

 Овладев собой, Деклан отправился на кухню поискать аспирин и проглотил разом четыре таблетки. Впрочем, он понимал, что это все равно что пытаться стаканом воды потушить лесной пожар. Запил таблетки водой, а остаток холодной воды вылил себе на голову.

 Пожалуй, он слетает в Бостон и поговорит с дядей. Младший брат матери — кардиолог, наверняка у него есть знакомый врач-нейрохирург. Пара дней обследований и анализов — и настанет какая-то ясность: свихнулся ли он, болен или его и вправду преследуют призраки.

 Он потянулся к телефону, но тут же остановил себя, тряхнув головой. Похоже, он действительно сходит с ума! Как можно было не сообразить, что стоит отправиться к дяде Мику — и слухи о его проблемах со здоровьем быстрее ветра разлетятся по всей близкой и дальней родне!

 И вообще, зачем возвращаться непременно в Бостон? В Новом Орлеане тоже есть врачи. Можно сходить к врачу Реми. Конечно, не рассказывая другу, в чем дело, просто попросить Реми порекомендовать ему дантиста или кого-нибудь в этом роде, любого врача по самым заурядным болезням. А у того уже попросить порекомендовать хорошего специалиста. Просто, логично и эффективно.

 Если уж призраки не выжили его из Дома Мане, не выживет и какая-то там опухоль, которой, может, и нет!

 Когда он отставил стакан, на втором этаже громко хлопнула дверь. Деклан взглянул на потолок и мрачно усмехнулся:

 — Да-да. Я сегодня тоже не в настроении.

 

 К среде, однако, к нему вернулось доброе расположение духа. Должно быть, подняла настроение надежда увидеться с Линой и та работа, которой он занялся в последние дни перед постом. С врачом Реми он договорился о встрече на следующей неделе и, сделав этот шаг, отложил до этого срока беспокойство о своем здоровье.

 Видений больше не было. Не было и тревожных снов — вероятно, сказывалась усталость после целого дня физической работы.

 Циклон наконец-то сместился к востоку, теперь дожди поливали Флориду, а под окнами у Деклана, около садовой дорожки, робко распустились первые бледно-желтые нарциссы.

 В утренних новостях сообщили, что в Бостоне сегодня прошел снегопад и глубина сугробов достигла десяти дюймов. Тут уж Деклан не отказал себе в удовольствии позвонить матери и сообщить, что у него уже весна.

 Солнечный свет и теплый ветерок — в такие дни просто грех сидеть дома! Вот почему, отложив работу внутри дома, Деклан вышел на галерею второго этажа и занялся подгнившими столбиками на балюстраде. Слушал Рэя Чарлза и чувствовал себя как никогда здоровым и бодрым.

 Цветы в его саду сажали Фрэнк и Фрэнки — у самого Деклана на это попросту не было времени. Но в следующем году, пообещал он себе, непременно займется садом сам!

 Будущей весной, воскресными утрами, он будет выходить на галерею с чашечкой кофе с молоком, с пирожным… и с Линой. И вместе будут они любоваться аккуратными лужайками и цветущими клумбами. А еще через несколько лет увидят, как играют в саду их дети.

 Он хотел иметь семью и с радостью сознавал в себе это желание. Никогда прежде он не чувствовал в себе такой потребности пустить корни, соединить через себя прошлое и настоящее с будущим.

 Да, он хочет создать семью и именно с Линой. Деклан ясно ощущал: то, что он к ней чувствует, чего от нее и для нее хочет, отвечает каким-то всевластным, хотя, возможно, и невыразимым законам бытия. Он готов помогать ей в баре, когда Лине нужна помощь, но не готов класть ей под ноги свою жизнь. У его жизни собственные задачи.

 Вытянув перед собой руки, он вгляделся в свои ладони, с гордостью рассматривая застарелые мозоли, царапины и шрамы, словно это были награды за доблесть.

 Теперь он не сомневался в том, чем хочет заниматься в жизни. Этими натруженными руками, собственной силой и творческим духом он будет зарабатывать себе на хлеб. Ремонтировать, перестраивать, обновлять дома. Пройдет совсем немного времени — и в округе заговорят о строителе по имени Деклан Фицджеральд.

 «Вы бы только видели, — будут говорить люди, — в какую картинку он превратил такие- то или сякие-то старые развалины! Да, Дек Фицджеральд — настоящий волшебник! Он возвращает умирающие дома к жизни…»

 Улыбаясь своим мыслям, он взялся за следующую гнилую доску.

 К четырем часам Деклан понял, что пора сделать перерыв: растянулся прямо на деревянном полу галереи и сладко уснул под голос Би Би Кинга, умоляющего Люсиль ответить ему любовью на любовь.

 …Не просыпаясь, он поднялся на ноги, не просыпаясь, двинулся вниз по шатким ступеням, ведущим к центральной лужайке.

 Густая трава щекотала ему ноги, яркий свет падал на лицо, и солнце пекло голову, хоть он и работал в кепке. Ему хотелось взглянуть на пруд, на лилии, хотелось посидеть с книгой в кружевной тени прибрежной ивы. Он любил птичье пение, да и против яркого солнца ничего не имел. Летнее солнце честно и открыто, а Дом Мане холоден и полон фальши. Этот дом, который он так любил, гниет изнутри: он пристанище зла и порока. Эта мысль разрывала ему сердце.

 Он остановился у самого берега пруда, устремив невидящий взор на темно-зеленые листья кувшинок, на прекрасные белоснежные цветы. Мимо пронеслась стрекоза, голубые крылья ее сверкали на солнце, словно драгоценные камни. Плюхнулась в воду лягушка. В ветвях свиристели малиновки.

 Он услышал свое имя, обернулся. По залитому солнцем лугу к нему шел человек, которого он любит больше всего на свете. Пока они вместе, пока любят друг друга, Дом Мане преодолеет все…

 — Деклан! Деклан!

 Встревоженная Лина подбежала к нему, схватила его за руки. Подъезжая к дому, она видела, как он спускался по опасным шатким ступеням, а затем направился прямо к пруду медленными, неверными шагами, так непохожими на его обычную легкую походку.

 Глаза его были широко открыты и смотрели прямо на нее, и все же Лина сразу поняла, что Деклан ее не видит. Или, быть может, видит в ней кого-то другого.

 — Деклан! — Она обхватила его лицо руками. — Посмотри на меня! Ты меня слышишь? Это я, Лина!

 — Посидим под ивой… там нас никто не увидит…

 Никакой ивы здесь не было уже лет пятьдесят — от нее остался лишь гнилой пень. Страх сжал горло Лины, но, отогнав испуг, она сделала то, что подсказала ей интуиция, — приподнялась на цыпочки и прильнула теплыми губами к его губам.

 Он ответил на поцелуй медленно, словно во сне, как будто постепенно пробуждаясь к жизни, возвращаясь к ней. И вдруг очнулся: это она поняла мгновенно по тому, как напряглось его тело. Он пошатнулся, но она удержала его, не давая упасть.

 — Держись, дорогой. Обопрись о меня.

 — Извини. Мне надо сесть. — Он рухнул на траву и уткнулся головой в колени. — Ох!

 — Все хорошо. Уже все в порядке. — Она присела рядом, откинула волосы с его лба, бормоча что-то успокаивающее на местном наречии — на языке своего детства. — Все нормально. Отдышись.

 — Что произошло? Что со мной случилось? Я был на галерее, работал…

 — Это последнее, что ты помнишь?

 Он поднял голову, устремил взгляд на пруд.

 — Как я очутился здесь?

 — Спустился по лестнице оттуда, с правой стороны дома. Мне показалось, ты не понимал, где находишься и куда идешь. — Сердце у нее еще бешено колотилось при мысли о том, что могло случиться. — Деклан, ступеньки там совсем гнилые! Тебе надо их разобрать.

 — Точно. — Он с силой потер лицо руками. — А еще лучше запереться в комнате со стенами, обитыми войлоком.

 — О чем ты говоришь?! Ты же не сумасшедший.

 — Я хожу во сне, теперь уже и днем, слышу голоса, вижу видения. Это, по-твоему, нормально?

 — Сразу видно настоящего янки! У нас, на Юге, это обычное дело. Моя двоюродная бабушка Сисси до сих пор подолгу беседует со своим мужем Джо, умершим двенадцать лет назад. И ничего, никто не считает ее сумасшедшей.

 — Хм… и о чем она с ним говорит?

 — Да обо всем на свете. О домашних делах, о погоде, о соседях. О политике. Дедушка Джо при жизни был вечно недоволен правительством. Дек, тебе уже лучше?

 — Не знаю. Что я делал? Что ты видела?

 — Ты спустился по лестнице и пошел по траве прямо к пруду. И шел как-то странно, я сразу поняла: что-то с тобой не так.

 — Что ты имеешь в виду?

 — Походка у тебя легкая и энергичная, а ты шел медленно и как-то неуверенно. Потом остановился у пруда.

 Она умолчала о том, что на какой-то страшный миг ей почудилось: сейчас он шагнет прямо в воду.

 — Я громко звала тебя. Наконец ты повернулся и улыбнулся мне. — При этом воспоминании внутри у нее что-то сжалось. — То есть нет, не мне. Мне кажется, меня ты не видел. И сказал, что хочешь посидеть под ивой, где нас никто не увидит.

 — Здесь же нет ивы!

 — Сейчас нет. — Она указала на пень. — А раньше была. Деклан, может быть, у тебя дар видеть сны о прошлом?

 — Пусть так, но что толку? — Он тряхнул головой. — Когда я просыпаюсь, то ничего не помню. Я начинаю думать, что мне надо на ночь привязывать себя к кровати.

 — Хочешь, сегодня я этим займусь?

 — Соблазняешь меня жестким сексом? Веревки, плети, кандалы?

 — А что, тебя это возбуждает?

 Он нахмурился, заметив серое пятно у нее на лбу.

 — У тебя здесь грязь какая-то, дай сотру, — сказал он, но Лина поспешно отстранилась.

 — Не трогай: это церковный пепел!

 — Точно! — Мозг его определенно отправился на каникулы. — Пепельная Среда! Похоже, я забыл не только, где я, но и какой сегодня день.

 Опасаясь, что он снова погрузится во тьму, Лина заметила с нарочитым упреком:

 — Да, день сегодня святой, а ты небось и в церкви-то не был!

 Он поморщился:

 — Ты говоришь совсем как моя матушка. Да, забыл. Или что-то вроде того.

 Она вздернула брови.

 — По-моему, немного благодати тебе не помешает. — С этими словами Лина стерла пальцем немного пепла со своего лба и помазала лоб Деклану, вызвав у него улыбку.

 — Быть может, это святотатство, но все равно спасибо. А сколько времени? — Он взглянул на часы и выругался. — Придется отнести их в ремонт. Все время останавливаются. Полдень уже прошел, а полночь явно еще не наступила.

 — Сейчас около пяти. Ты велел мне приехать пораньше.

 — Правильно. Может, посидим на заднем дворе, выпьем вина?

 Пока Деклан доставал вино и извлекал из новенького буфета старинные бокалы, Лина не сводила с него глаз. Однако он был бодр и, судя по всему, вполне пришел в себя.

 И все же он страшно ее напугал. В какую-то минуту она не сомневалась, что сейчас он шагнет в воду и найдет свою смерть в пруду среди кувшинок, как Люсьен Мане.

 Как Люсьен Мане… В этот миг Лину озарила неожиданная мысль.

 — Деклан…

 — У меня есть стейки и гриль, — проговорил Деклан, разливая вино по бокалам. Сейчас ему необходимо было сосредоточиться на чем-то простом и обыденном. На том, что происходит здесь и сейчас. — Каждый настоящий мужчина умеет жарить стейки! А если вдруг окажется, что красного мяса ты не ешь, придется угостить тебя замороженной пиццей.

 — Мясо я ем, и какая разница, какого оно цвета? Пойдем присядем. Мне в голову пришла одна мысль, хочу с тобой поделиться.

 Они вышли в сад и сели на дубовую скамью.

 — Что, если это не привидения? Или не только привидения? — начала она.

 — О, ты меня сразу взбодрила. А кто еще здесь есть? Вампиры? Оборотни? Зомби-людоеды? Спасибо, чувствую, сегодня буду спать как младенец.

 — А что ты думаешь о реинкарнации?

 — О прошлых жизнях? Переселении душ? — Он пожал плечами. — Не знаю.

 — Мне всегда казалось, что в этом что-то есть. Во всяком случае, я думаю, каждый из нас заслуживает второго шанса. Может быть, ты вспоминаешь то, что случилось с тобой в прошлой жизни? Что, если ты и есть Люсьен и приехал сюда в поисках своей Абигайль?

 — Романтичная гипотеза. Что ж, я согласен быть Люсьеном, если ты будешь моей Абигайль.

 — «Если» тут ни при чем. А будешь смеяться, ни слова больше не скажу!

 — Хорошо-хорошо, не злись. — Он отпил вино, задумчиво глядя куда-то вдаль. — Итак, ты считаешь, что я приехал сюда и здесь теперь творится все это, потому что в прошлой жизни я был Люсьеном Мане.

 — Вполне возможно. В призраков ты сразу поверил, а это ничуть не более невероятно. Это объясняет, почему ты купил этот дом, почему влюбился в него с первого взгляда, почему трудишься день и ночь, чтобы вернуть ему прежнюю красоту. И почему ты так хорошо представляешь себе обстановку его спальни наверху.

 — Реинкарнация, — задумчиво повторил он. — Что ж, это звучит лучше, чем опухоль мозга.

 — Что?!

 Он мотнул головой.

 — Ничего.

 — Думаешь, у тебя опухоль в мозгу? Деклан, что за чушь! — Голос ее зазвенел от волнения. — И с головой, и со всеми другими частями тела у тебя все в порядке!

 — Надеюсь. Я просто размышлял вслух.

 Но по его лицу она поняла: он думает об этом всерьез. И потому Лина подошла вплотную к нему и крепко обняла.

 — Боишься, что у тебя что-то с головой, из-за того, что видишь то, чего нет?

 — Не боюсь. Просто… Наверное, мне стоит пройти обследование. На всякий случай.

 — Дек, ты вовсе не болен! — Она поцеловала его в щеку, потом в другую. Кажется, ни один мужчина до сих пор не вызывал в ней такой нежности, такого желания ласкать, утешать и беречь. — Клянусь тебе! Но, если заумным речам какого-нибудь эскулапа ты веришь больше, чем мне, конечно, сходи к врачу.

 — Только ничего не говори Реми, — попросил Деклан. — У него свадьба на носу и без меня есть чем заняться.

 — Так что же, ты собираешься идти в врачу в одиночку? У нас так не делается! Не хочешь, чтобы знал Реми, — хорошо! Скажи мне, когда отправишься на прием, и я пойду с тобой.

 — Лина, я уже не маленький, справлюсь.

 — Нет, один ты не пойдешь. Либо со мной, либо я все расскажу Реми, и мы вдвоем от тебя не отстанем.

 — Ладно. Когда мне назначат день и время, обязательно тебе скажу, ты сходишь и подержишь меня за ручку. А пока, пожалуй, поставлю на реинкарнацию. Идея странная, что и говорить, но мне она как-то симпатичнее операции на мозге.

 — Говорят, Люсьен Мане был настоящим красавцем. Юный бог с золотыми волосами. — Она провела рукой по встрепанной шевелюре Деклана. Волосы у него были темно-русые, густые, настоящая львиная грива, и Лина представила себе, что, выгорев под летним солнцем, эта грива будет еще неотразимее. Впрочем, они и сейчас действовали на Лину возбуждающе. — Но, по-моему, с тех пор ты изменился к лучшему.

 — Правда? — Он обхватил ее за талию. — С этого места поподробнее, пожалуйста.

 — Золотоволосый принц — это, на мой вкус, чересчур слащаво. — Она наклонила голову, словно приглашая его к поцелую. — А вот ты как раз в моем вкусе!

 Деклан крепче прижал ее к себе.

 — Лина, я тебя люблю.

 — Если ты надеешься сладкими речами заманить меня в постель до ужина…

 Он откинулся назад — и улыбка растаяла у нее на устах, когда она увидела его лицо.

 — Я люблю тебя, — повторил он. — Люблю. Прежде я не понимал, что значит это слово.

 Лина попыталась высвободиться, но он ее не отпускал.

 — По-моему, тебе лучше остановиться, — проговорила она.

 — Да, пожалуй, только я о другом. Я долго брел по жизни, не зная, чего хочу. Пора остановиться. Здесь, с тобой. И неважно, встретились ли мы с тобой в первый раз или в пятидесятый, — ты и есть та, кого я ждал.

 — Деклан, по-моему, ты преувеличиваешь мою роль в твоей жизни. — Голос ее дрожал, и внутри ее нарастал трепет. — Мы с тобой один раз вместе поужинали, потом легли в постель. Мы и виделись-то всего раз пять!

 — Мне хватило одного взгляда.

 «Взгляда, — подумала она. — Какой у него взгляд! Бездонный, завораживающий, словно озеро в полночь».

 — Но ты меня совсем не знаешь!

 Снова она попыталась отстраниться — и снова он силой удержал ее, напомнив этим, что под его внешней мягкостью скрывается сталь.

 — Ошибаешься, я тебя знаю. Ты умна и сильна, почти из ничего ты сама сумела завоевать себе место под солнцем. Ты всегда платишь по счетам, ты знаешь, что такое верность, ты умеешь любить. Знаю, что кто-то причинил тебе боль — и немало времени и труда потребуется, чтобы ты смогла об этом забыть. И еще знаю, что сейчас ты меня боишься, потому что не готова услышать то, что я говорю.

 — Прости, Деклан, я не ищу любви.

 — Я тоже ее не искал до тех пор, пока не появилась ты. Не будем спешить. Я бы и не говорил тебе этого, если бы не был уверен, что должен сказать.

 — Милый Дек, это обычная история — люди влюбляются, потом разлюбляют, снова влюбляются… Это просто игра гормонов!

 — Он и вправду сильно тебя обидел!

 Раздосадованная, Лина отошла от него, на этот раз он ее не удерживал.

 — Ошибаешься! Не было в моей жизни ни неверного любовника, ни разбитого сердца! Я что, похожа на героиню дамского романа?

 — Для меня ты похожа на весь мир.

 — О господи! — Лина заставила себя подавить поднявшуюся бурю чувств и говорить спокойно. — Деклан, ты мне нравишься, мне нравится с тобой общаться, мне хорошо с тобой в постели. Но, если этого тебе недостаточно, лучше мне уйти и избавить нас обоих от массы проблем и разочарований.

 — Ты всегда так злишься, когда тебе признаются в любви?

 От неожиданности Лина едва не ответила правду: ей еще никто и никогда не признавался в любви. По крайней мере, всерьез.

 — Мне не нравится, когда на меня давят. И чем сильнее давят, тем сильнее я упираюсь. Понятно?

 — Не могу не восхититься силой твоего духа. Лина, ты мне тоже нравишься, мне нравится с тобой общаться, и мне хорошо с тобой в постели. Пока этого достаточно. А теперь, есть хочешь — стейки заждались!

 

 Если эту сцену он спланировал специально, чтобы сбить ее с толку и вывести из равновесия, думала Лина, то определенно своего добился!

 Этот человек — сплошная загадка, а его внезапные смены настроения и железное самообладание лишь укрепляют ее решимость эту загадку разгадать.

 Готовил Деклан так, как готовят мужчины, не доверяющие своим кулинарным способностям: жареное мясо и картошка в мундире. Лину он уговорил сделать салат.

 О любви не сказал больше ни слова.

 Расспрашивал ее о работе, о том, много ли посетителей в дождливые дни. Включил негромкую музыку и разговаривал с ней через открытую кухонную дверь, пока она резала овощи, вдыхая аппетитный запах жаркого.

 Легко было вообразить, что они старые добрые друзья… или любовники.

 Ужинали они в уютной кухне при свете свечей. Даже дом держался паинькой: нигде не хлопали двери, не слышался детский плач. Однако, несмотря на это (или, может, именно благодаря этому), Лина места себе не находила.

 Деклан достал из холодильника торт, но Лина со вздохом покачала головой:

 — Нет-нет. Не могу.

 — Тогда отложим на завтра.

 — Отложить придется на сорок дней. Я очень люблю шоколад, — поэтому отказалась от него на все время Великого поста.

 — Вот как? — Он убрал торт в холодильник. — Мне, наверное, придется отказаться от чего-нибудь другого.

 — Например?

 — Например, сорок дней не буду носить женское белье. Тяжело мне придется, но до Пасхи продержусь.

 — Послушай, пост — это серьезно. Прекрати смеяться, а то сотру с тебя пепел!

 Он выводит ее из равновесия — что ж? Лучшая защита — нападение: ей стоит вывести из равновесия его! Лина подошла к нему, обняла сзади, прижалась к нему всем телом.

 — Нет, голубчик, отказываться надо от чего-то такого, что ты действительно очень любишь.

 — Только не от тебя!

 Он был смирен и послушен, когда Лина развернула его лицом к себе и прижала к холодильнику.

 «Понимаю тебя, — отстраненно подумал Деклан, хотя кровь его кипела от прикосновения ее губ. — Понимаю: секс — твое оружие. Ты используешь его, чтобы держаться на шаг впереди меня. Точнее, на шаг позади».

 Лина не понимает, что он способен ее любить так же сильно, как и хотеть. Что ж, его задача — убедить ее в этом. И показать.

 — Ты что-то говорил про свою постель! — прошептала она, блуждая жадными губами по его лицу.

 И потянула его к двери. Деклан едва не опрокинул ее прямо на новенькую стойку, но в следующий миг сообразил, что куда приятнее будет пройти вместе с ней долгий путь до спальни.

 — Что ж, пойдем в постель! — С этими словами он жарко поцеловал ее в шею.

 Он стащил с нее блузку через голову и, не глядя, бросил через плечо. Не отрываясь друг от друга, словно в танце, они двигались вдоль стены — теперь прижатым к стене оказался Деклан. Она нетерпеливо рванула на нем рубашку — пуговицы разлетелись в стороны.

 На лестнице они продолжали срывать друг с друга одежду. Ботинки и туфли катились вниз. Лифчик Лины взлетел на перила, джинсы Деклана приземлились на третьей ступеньке.

 Добравшись до площадки, оба шумно дышали.

 Руки Деклана — мозолистые руки рабочего — блуждали по ее телу, пробуждая к жизни каждую клеточку.

 — Скорее! — Она впилась зубами ему в плечо, в ней бушевало желание — жаркая страсть, сжигавшая в своем пламени все мысли об осторожности. — Боже мой, скорее!

 Он едва не овладел ею прямо на месте, но вовремя остановил себя. Нет, не так. Он сделает это в постели. Так, чтобы она лежала под ним. Чтобы извивалась и выгибалась ему навстречу.

 Жадно впившись губами в ее рот, он обхватил ее за талию и поднял в воздух. Что-то грубое, первобытное пронзило его при мысли, что теперь обратной дороги нет. Ни ему, ни ей не дано остановиться.

 В коридоре второго этажа их окутали тени.

 Из приоткрытой двери потянуло холодом, и Лина вздрогнула.

 — Деклан!

 — Это мы. Это наш дом. — В голосе его, словно в предостерегающем рычании сторожевого пса, слышалась угроза, руки, сжимающие Лину, были крепки, как сталь, — и холод отступил, уполз, скрылся среди теней.

 Они рухнули на кровать — смятенное переплетение рук и ног. Он ворвался в нее, и она впилась ногтями ему в спину. Желание — темное, отчаянное — завладело без остатка всем ее существом, она сплеталась с ним в едином ритме, одержимая бешеной жаждой слиться с ним воедино.

 Самообладание? О нем Лина и не вспоминала. Исчезло все, кроме всепоглощающей жажды брать, брать, брать, а с ней — еще более сильного желания отдать ему себя без остатка.

 Казалось, целую вечность неслась она на волнах наслаждения, то вздымаясь к небесам, то срываясь в бездну.

 Где-то вдалеке начали бить часы. Размеренные, гулкие удары — и двенадцатый удар принес им единение тел и душ.

 Он попытался сдвинуться, но она обняла его крепче.

 — Подожди. Не шевелись.

 — Я слишком тяжелый, — прошептал он; нежной кожей на шее она скорее ощутила, чем услышала, как двигаются его губы.

 — Вот и хорошо. Мне нравится. — Она запрокинула голову, чтобы ему удобнее было ее целовать. Во всем теле разлилась блаженная, умиротворяющая слабость — чудесное ощущение! — М-м, это даже лучше шоколадного торта!

 Рассмеявшись, он перекатился на спину и увлек ее за собой, так что она распласталась у него на груди.

 — Теперь можно не бояться, что я тебя раздавлю.

 — Джентльмен до мозга костей. — Лина заворочалась, устраиваясь поудобнее. — Мне всегда нравились часы с боем, — проговорила она. — Только они у тебя спешат. До полуночи еще далеко.

 — Знаю.

 — Звон как у старинных дедушкиных часов. Где они у тебя? В гостиной?

 — Нет, — ответил он, гладя ее по голове, по плечам. — У меня нет часов с боем.

 — Милый, ты, конечно, сводишь меня с ума, но не настолько же! Я ясно слышала, как часы пробили двенадцать!

 — Я тоже. Вот только таких часов у меня нет.

 Она подняла голову. Глубоко вздохнула.

 — Вот как? Понятно. А ты этого боишься?

 — Нет.

 — Тогда и я не боюсь. — И она с улыбкой положила голову ему на грудь.