- Следствие ведет Ева Даллас, #41
11
Агент Лоуренс вошел в комнату службы безопасности торгового центра, где уже сидела Ева Даллас. Перед ней сразу на нескольких экранах проигрывались записи с видеокамер наблюдения.
— Я отпустил девочку домой, — сказал он. — Показал ей обе фотографии подозреваемой, сказала, что не уверена. Родители, по словам Джонс, тоже, а вот двое работавших сегодня в магазине ее опознали. Сказали, за последний месяц часто ее видели, пару раз в неделю к ним заходила.
— Да, я сама ее тут несколько раз заметила. Одевалась каждый раз одинаково. Думаю, хотела, чтобы продавцы к ней привыкли, принимали за постоянного клиента.
— Мы закрыли все выходы, обрабатываем сотрудников и посетителей, которые здесь были, показываем им фотографии. Вечер был людный, полно детей одного с Дарли возраста. Школы завтра не работают.
— Да, я уже в курсе, — сказала Ева и повернулась к нему лицом. — Можете быть уверены, выбрав именно это место, он все учел. Должны были быть и другие варианты, и напарница их тоже заранее разведала. У него сегодня большой праздник, Лоуренс.
Лоуренс сунул руки в карманы и молча кивнул, глядя на экраны.
— Я не первый год на этой работе, — наконец сказал он.
— Да, я читала ваше личное дело.
— Симметрично, — ответил он, слегка улыбнувшись. — На мой взгляд, если бы в примерочную вместо подруги пошла Дарли, не спать бы сегодня Симке Ревин в своей кровати.
— Его тип жертв особенно привлекают такие магазины. Иногда они ходят туда со взрослыми, но чаще просто стайками. Макквину это нравится. Он любит выманивать жертву из стаи — как лев антилопу. Похищать у всех на глазах. Это добавляет азарту и подпитывает в нем чувство собственной значимости. Дарли Морганстен — не единственная девочка, заходившая сегодня в этот магазин, и напарница могла выманить для Макквина любую из них.
— Не повезло ей.
— Да, не повезло.
* * *
В третьем часу ночи, закончив первичные поисково-следственные мероприятия, разослав оповещения и объявив девочку в розыск, Ева вернулась с Рорком в их номер в отеле. Круги под глазами от усталости смотрелись на ее бледном лице как два синяка. Верный знак, подумал Рорк, что она загнала себя больше чем до просто утомления.
Нужно было заставить ее поспать, но, когда он остановил лифт на этаже со спальной, она, естественно, запротестовала:
— Я еще не закончила.
— А вот и нет.
— Слушай, — сказала она, стянув пиджак и бросив на сиденье в прихожей, — сделай мне одно одолжение.
— Отлично. И ты мне тоже сделай, — парировал Рорк.
Оставшись в одной рубашке, с кобурой через плечо, Ева встала посреди комнаты, и в ее глазах цвета виски была вполне понятная ему гремучая смесь злости, скорби и усталости. Он и сам чувствовал все тоже.
— Черт возьми, Рорк!
— Этим ты от меня одолжения не добьешься, особенно в полтретьего ночи. Скажи, что тебе нужно, и я постараюсь помочь.
— Я про напарницу. Я смотрела на записи, как она там ходит в костюмчике божьего одуванчика, разведывает места. Она даже кое-что там купила для девочек нужного возраста, вещи, на которые они бы клюнули. Она знает, где в этом торговом центре что, — бьюсь об заклад, она сама туда наведывалась.
— Хорошо подмечено. Вижу, к чему ты клонишь. — Рорк тоже сбросил пиджак и сел стянуть ботинки.
«Если уж придется еще немного поработать, имею право хотя бы устроиться поудобнее», — сказал он про себя.
— Она наверняка одевается в то, что ей нравится — или то, что, она думает, нравится Макквину, так?
Значит, ходит по магазинам, где продают одежду для взрослых, женское белье, эротичные шмотки. Планируешь трахаться, покупаешь кружевные трусики.
Рорк поднял глаза. Ева вышагивала по прихожей, ходила туда-сюда, ходила, ходила — потому что знала: стоило ей остановиться, рухнет от усталости.
— Ты же их не покупаешь.
— Зачем, если ты мне его накупаешь столько, что хватит на целый косяк лицензированных компаньонов экстра-класса.
— У меня слабость к женскому белью. Как ты говоришь, косяк? Ева, дорогая, ты переутомилась.
На уставшем лице Евы промелькнуло раздражение.
— Слушай, просто настрой мне программу распознавания лиц и силуэтов, пусть даст хоть какие-то вероятности, я тогда…
— Нет уж, ты хотела, чтобы я этим занялся, и я это сделаю, — Рорк поднялся, вытаскивая из кармана тонкий кожаный шнурок; теперь он и сам был без пиджака, к тому же босиком. — А ты за это отправишься в кровать — которую, между прочим, никто из нас еще даже не видел. Наша с тобой спальня вон там, — добавил он, показав рукой.
— Дай мне хотя бы начать.
— Я сам начну, а потом, пока все обрабатывается, мы с тобой оба пару часов поспим. Я тоже к чертям собачьим вымотался, но если будешь выкаблучиваться, я тебя насильно уложу.
— Ты мне что, угрожаешь?
— Сама знаешь, это не угроза, — сказал он, плавным неторопливым движением завязывая волосы в хвост. — Это констатация факта, и я не собираюсь тратить время на споры. Ложись сама, или тебе не поздоровится.
От гнева лицу Евы временно вернулся здоровый цвет, но Рорк продолжал спокойно смотреть на нее, лишь приподняв одну бровь, глядя на то, как сжалась в кулак ее рука. Он отдавал себе отчет в том, что в подобной ситуации Ева вполне могла дать волю рукам, и по опыту знал, что у нее отличный правый хук.
Он почти хотел, чтобы она ударила, дала ему повод силой оттащить ее в спальню, влить в глотку снотворное и выпустить в процессе хоть немного собственного пара.
Но драться Ева, похоже, передумала и, развернувшись, скрылась в спальне, громыхнув дверью.
— Не стоит гребаной благодарности! — крикнул он ей вслед.
В ответ Ева приоткрыла дверь и высунула в нее руку с оттопыренным средним пальцем.
— Взаимно, дорогая.
* * *
Еве страстно хотелось всадить в него заряд из шокера, разочек, аккуратно. Но проблема была в том, думала она, стаскивая с себя кобуру, что в данный момент она была отнюдь не в форме, а значит, Рорк, скорее всего, привел бы свою угрозу в действие.
— Ах, простите, — выругалась она одна в пустой комнате, — констатацию факта.
«Черт, до чего же я ненавижу, когда он мной командует. Что ему здесь, отбой в детском лагере для даунов?»
Кофе. Ей просто нужен был еще кофе, прочистить мозги.
«Ну да, я устала, — сказал она самой себе, со злости бросая снятую одежду прямо на пол. — И что с того? Коп должен работать в любом-состоянии. Вот тебе констатация факта».
Ева поискала глазами свои вещи.
«Дебильный отель. И конечно же, дорогой как не знаю что», — подумала она.
Кто-то из местной прислуги разобрал и сунул по шкафам всю упакованную Соммерсетом одежду.
«Даже чертовой одеждой за меня распоряжаются».
«Хрена с два я ему буду спать голой, — думала она, дергая на себя ящики комода. — Пусть только попробует о чем-нибудь таком подумать. Раскомандовался мне тут».
Ева с отвращением порылась в разложенном стопками симпатичненьком нижнем белье, пока не выудила практичную и однозначно неэротичную ночную рубашку, и тут же ее натянула.
Но ложиться она не собиралась. Точнее, не собиралась спать. Полежит минут десять и будет считать свою часть уговора выполненной. И пусть он катится ко всем чертям со своими требованиями.
Ева сбросила с подушек шоколадки в золотых обертках на тумбочку.
«Встану через десять минут, съем их с кофе», — решила она.
Заряда от очередной дозы кофеина должно было хватить еще на несколько часов бодрствования.
Ева рухнула лицом вниз на аккуратно застеленную кровать и мимоходом подумала, что скучает по Галахаду.
Затем она вспомнила о Дарли Морганстен. Последним ее ощущением было то, что внутри у нее все скрутилось. Когда двадцать минут спустя в спальню вошел Рорк, она его даже не услышала.
* * *
Стоящий в комнате холод не давал заснуть. Она хотела уснуть, хотела забыться, но холод и жгущий ей внутренности голод не давали спать.
Еды ей не полагалось. Она ела, когда он ей велел и что он ей велел есть, иначе небо покажется ей с монетку.
«Небо с монетку» значило, что он будет ее избивать — или того хуже. Она жила в аду.
Ей было восемь.
Дрожа от холода, она старалась зажмуриться посильнее, потому что, уйдя, он оставил включенным свет. Она не могла его выключить. Яркий-яркий холодный свет, а за окном пульсировала красным неоновая вывеска. Секс. Секс. Секс.
Уходя, он забыл ее покормить. Деловая встреча. Нужно съездить, кое с кем встретиться.
Может, он забудет вернуться ночевать? Иногда он забывал, и тогда она долго-долго была одна. Одной быть лучше, одной почти всегда лучше. Можно смотреть из окна на людей, на машины, на дома.
Ей нельзя было выходить из комнаты. Маленьких девочек, которые выходили из дома без спроса или разговаривали с незнакомыми, хватали полицейские и бросали в глубокую яму или даже в клетку со змеями и пауками, которые могут прокусить прямо до костей.
Она не хотела попасть в яму. Не хотела увидеть небо с монетку. Но ей очень хотелось есть.
Она знала, что в холодильнике был сыр. Если она отъест маленький-маленький кусочек, как мышка он даже не узнает. Озираясь по сторонам, она проползла через комнату в промежуток между красными вспышками и взяла ножик.
Она хотела отрезать только крошечный кусочек, но сыр был очень вкусный.
Если сегодня он не вернется, она сможет съесть его целиком. А когда вернется, он наверняка будет пьяный. Может, он выпьет так много, что не заметит ее, не будет делать ей больно? Не заметит, что она съела сыр.
Дверь распахнулась с грохотом, так что она выронила ножик.
С ужасом, который, словно пауки, пробирался прямо до костей, она увидела, что сегодня он выпил недостаточно много.
Она пыталась врать, что-то лепетать — и на какую-то секунду, коротенькую секунду, ей показалось, что он ее отпустит.
Он ударил ее очень сильно. Она упала и почувствовала, как в пустом желудке плещется кровь, которую она сглотнула.
«Пожалуйста, не надо. Пожалуйста. Я буду хорошей девочкой».
Но он бил ее снова и снова, как бы сильно она ни кричала и ни умоляла. Потом он сел на нее, придавил к полу всей своей огромной тяжестью. Ее обдало запахом виски и леденцов — ужасным запахом ее отца.
Она знала, знала, что, если сопротивляться, будет только хуже, но не могла остановиться, перестать кричать, пытаться не дать ему в нее войти.
Боль разрывала ее, раздирала на части, но она не переставала умолять.
А вокруг нее в холодной, ярко освещенной комнате с пульсирующим красным светом стояли другие девочки.
Десятки глаз смотрели, как он пыхтит и тяжело дышит, примешивая эти отвратительные звуки к ее крикам, смотрели, как он насилует ее.
Она пыталась расцарапать ему лицо, разорвать его, как он разрывал ее. Послышался его яростный крик, а затем что-то с резким хрустом сломалось, и ее накрыло волной нестерпимой боли.
Мыслей не было, была только боль, глядящие на нее глаза и его искаженное лицо прямо над ней. Пальцами другой руки она нащупала на полу ножик.
Мыслей не было, была только боль. Она нанесла удар.
Его вопль — теперь это была и его боль, его шок — перекрыл ее собственные крики, и от страха она приняла его за победный крик. Она ударила еще раз и вырвалась из-под него, чувствуя, как по руке стекает что-то теплое.
Она набросилась на него с животной яростью, коля, кромсая, не обращая внимания на брызжущую ей в лицо, на руки, на грудь кровь.
Красную, как свет за окном. Согревающую ее замерзшее тело.
А девочки звериным хором скандировали:
«Убей его!»
«Убей его!»
Лицо отца с вытаращенными от ужаса глазами. Другое лицо, с кровоподтеком.
«Убей их!»
Девочки окружили ее, смотря, как она вонзает в него нож. В них. Чужие руки гладили ее, пытались поднять.
Она рычала и отбивалась.
— Стой! Ева, прекрати!
Рорк знал, что делает ей больно, но ни аккуратно, ни даже решительно вырвать ее из когтей кошмара не получилось. Горло ему свел ужас от мысли, что на этот раз она не сможет вернуться.
— Ева, Ева моя. Проснись, черт тебя подери! — Он прижал ее руки к кровати, не отпуская, даже когда все ее тело выгнулось в истошном крике.
— Нет, нет, вернись ко мне немедленно. Ева, Ева!
Он твердил ее имя как молитву, надеясь, что оно выведет ее на свет, в какую бы преисподнюю она ни провалилась.
— Ева, я люблю тебя. Я рядом. Ты в безопасности. Лейтенант Ева Даллас, — повторял он, целуя ее лоб, волосы. — Любовь моя. Aghrà[6]. Ева.
К облегчению Рорка, Ева расслабилась, начала дрожать, и он почувствовал, что совершенно выбился из сил.
— Тихо, тихо. Я здесь. Ты в безопасности. Ты дома.
— Холодно. Очень холодно.
— Я тебя согрею. — Он принялся растирать ее руки, на ощупь они были словно лед. — Я схожу за одеялом. Здесь…
— Мне плохо, — сказала она, схватив его липкой от пота ладонью за руку. — Тошнит.
Он подхватил ее и быстро отнес в ванную. Пока ее выворачивало наизнанку, он мучился, не зная, чем ей помочь. Потом намочил полотенце и стал обтирать ей лицо, но Ева взяла его сама.
— Оставь меня на минутку, — сказала она, не смотря на него, и села, подтянув к себе ноги и уткнувшись лицом в колени. — Пожалуйста. Всего на минутку.
Рорк встал, снял с крючка махровый гостиничный халат и накинул ей на плечи.
— На, завернись.
Он хотел закутать ее, обнять. Но она даже не повернулась к нему.
— Ты вся дрожишь. Я… я принесу бренди.
Оставить ее там одну было для него все равно что разорвать себе сердце.
Он достал бутылку, налил в стакан. Рука дрожала. Ему хотелось швырнуть стакан в стену. Разбить на мелкие кусочки. Разбить все, до чего он мог дотянуться. Сломать, растоптать.
Рорк посмотрел в окно, представил, как город горит в огне, рушится, превращается в пепел.
Но этого было мало.
После, решил он, после он найдет способ выместить хотя бы часть этой неистовой, рвущей его изнутри ярости. Сейчас он просто стоял и смотрел в окно, пока не услышал, как она выходит из ванной.
Лицо, подумал он, у нее было бледное, как белый халат, и такие огромные, изможденные глаза.
— Я в порядке.
Рорк повернулся и протянул ей один из стаканов.
— О боже, — глаза ее наполнились сначала ужасом, потом слезами; подняв руку, она дотронулась до багровых царапин, покрывавших его грудь и плечи. — Это я сделала.
— Ерунда.
Она замотала головой, разбрызгивая слезы, прикоснулась к уродливому следу от зубов.
— Прости меня, прости, пожалуйста.
— Ерунда, — снова сказал он взяв ее руку и прижав к губам. — Ты думала, я — это… Ты думала, я делаю тебе больно. Я и правда сделал тебе больно. На, отпей немного.
Ева осталась стоять, рассеянно глядя в стакан с бренди. Он коснулся ее щеки, но она не подняла глаз.
— Я ничего туда не подмешивал. Даю тебе честное слово.
Она кивнула, отвернулась, немного отпила.
— Почему ты на меня не смотришь? Я знаю, что сделал тебе больно. Мне тошно от одной этой мысли. Тошно оттого, что я напомнил тебе его, пусть даже на какое-то мгновение. Прости меня.
— Нет, нет, дело не в тебе, — сказала Ева и, обернувшись, посмотрела на него глазами, полными непролитых слез, словно два скорбных озера. — Не в тебе, — повторила она, прижав руку к сердцу. — Прости, сейчас не могу. — Она отставила стакан в сторону.
— Хочешь, принесу воды? Кофе? Что угодно. Скажи, чем тебе помочь? Я не знаю, что мне делать.
Ева опустилась на край кровати.
«А раньше знал, — подумала она. — Раньше почему-то всегда знал».
Теперь похоже было, что Рорк запутался не меньше, чем она сама.
— Я думала, все кончилось. Меня уже давно туда не затягивало. Думала, все прошло, я справилась, дело закрыто.
Рорк осторожно присел рядом, стараясь не задевать ее.
— Ты вернулась сюда, включилась в это расследование. Неудивительно, что от этого нахлынули воспоминания.
— Это были не просто воспоминания. Это было намного хуже.
— Я знаю, — Рорк попытался дотронуться до ее пальцев, но бессильно опустил руку. — Я догадался. Можешь рассказать?
— Сначала все было как всегда. Та же комната, холод, свет. Чувство голода. Все как обычно: я нахожу ножик, съедаю сыр. Он возвращается пьяным, но недостаточно. И начинается. Он меня бьет, очень сильно. Потом забирается на меня. Мне больно.
Не в силах сидеть, Рорк встал и, снова подойдя к окну, уставился сквозь стекло невидящим взором.
— Ты кричала.
— Не могла сдержаться. А он все не прекращал. Но… они были там, стояли вокруг нас. Девочки. Все те девочки, прямо как я. Стоят и смотрят, как он меня насилует. И глаза, такие печальные, такие пустые. Потом рука, — Ева инстинктивно прижала ее к себе. — Треск ломающейся кости, боль, страх, я становлюсь как безумная — это все так же, как всегда. Нож в руке, нож в его шее, кровь течет по руке. Такая теплая, это приятно коже. Нет, нет, не приятно — это возбуждает.
Рорк обернулся, Ева сидела, сцепив руки перед собой.
— Это неправильно, такого не было, в моих воспоминаниях было по-другому. Я всегда защищалась, это был инстинкт самосохранения. А в этот раз я хотела пустить ему кровь. И они тоже. Те девочки говорили мне убить его. Убить. И лицо — его, потом Макквина, потом снова его. Убить их. Я хотела… это было… ужасное, уродливое удовольствие. По-моему, я расцарапала тебя не потому, что ты мне сделал больно. Я — о господи, — кажется, я это сделала, потому что ты пытался меня остановить.
Ева закрыла лицо рукой, обхватила себя другой и разразилась судорожными рыданиями. Она попыталась отвернуться от Рорка, но теперь он знал, что делать.
Он обнял ее и стал гладить по волосам, по спине, а когда она обмякла, посадил к себе на колени и стал укачивать.
— Зачем так мучить себя? Детка, зачем ты себя за это так мучаешь? Это просто сон, просто ночной кошмар, тень того, что ты пережила. Ты была совсем еще ребенком.
— Нет, не ребенком. Под конец уже нет. Рорк, это были те самые девочки — все в синяках и кровоподтеках, они требовали крови. И я им ее дала, но я была уже не девочка. Я была самой собой.
— Когда он над тобой издевался, ты была ребенком. А теперь ты накручиваешь на себя из-за них и из-за той, которую ты однажды уже спасла.
— Мне нельзя быть копом, если я хочу убивать — вот так вот убивать. Не защищаясь, а просто чтобы все закончилось. Я не могу быть копом, если получаю от этого удовольствие. Иначе я становлюсь, как они.
— Ты никогда не станешь, как они, — сказал Рорк, сдерживая накатывающий очередной порыв ярости, силой воли заставляя голос звучать, как обычно, ладони гладить, не сжимаясь в кулаки. — Эти богомерзкие пародии на родителей пытались сделать из тебя ничтожество. Ты стала всем, чем они никогда не были.
— Мне было страшно. Мне было… стыдно за себя. За то, что я чувствовала.
— Ты уснула изможденной и злой — и это уже моя вина.
— Моя, наверно, самую малость тоже.
Рорк улыбнулся и смахнул слезы у нее со щеки.
— Может, самую малость. Детка, не казни себя за сон.
Ева опустила голову ему на плечо, и он закрыл глаза.
— Хочешь, позвоню Мире?
— Нет. Да. Наверно, — голос ее снова дрогнул, и она обняла его покрепче. — Я хочу тебя. Только тебя.
— Вот он я. Я всегда у тебя есть. Не плачь больше. Перестань.
— У меня в голове ее лицо. Дарли. Я знала, он похитит еще одну девочку, но теперь она у меня в голове. Я знаю, что она сейчас чувствует — шок, стыд, страх. У нее тоже будут кошмары. Даже когда мы его остановим, все будет проигрываться снова и снова. Мы должны его остановить.
— Мы его остановим, — сказал Рорк.
— Мы его остановим, — повторила за ним Ева и глубоко вздохнула. — Давай обработаю царапины.
— Ничего страшного.
— Нет, пожалуйста, — Ева отстранилась, обхватила его лицо ладонями, заглянула в глаза. — Пожалуйста.
— Ну ладно. Полагаю, зная нас, Соммерсет упаковал аптечку. Она, скорее всего, в ванной.
— Я найду, — поднявшись, сказала Ева и на секунду задумалась. — Ты меня удержал. Я знаю, это был просто сон, но ты меня удержал. Дико звучит, но мне кажется, этим ты меня спас. Так что спасибо.
Рорк посмотрел на нее, свою Еву. На то, кем она сама себя сделала.
— Мы же вечно друг друга спасаем, разве нет?
— Наверно, да.
Она принесла из ванной заготовленную как всегда предусмотрительным Соммерсетом аптечку первой помощи и принялась обрабатывать раны.
— Черт, я на тебя натурально накинулась. Мне и так стыдно, но я ж вдобавок еще и кусалась и царапалась как девчонка! Это уже просто унизительно.
— Пару раз ты меня припечатала, если тебе от этого легче.
— Знаю, я ужасный человек, но — да, немного легче.
— Ну, такой ты мне в свое время и понравилась.
— И до сих пор продолжаю, — Ева подняла на него взгляд. — Ты никогда не задумывался, что мы с тобой за изверги такие: я тебя располосовала до крови, но нам это почему-то не страшно?
— Мы — ровно те, кем и должны быть.
— Не знаю, что бы я делала, если б ты не был для меня ровно тем, кем должен быть. Прямо не знаю.
— Я бы без тебя просто перестал существовать.
Ева отложила аптечку, поцеловала царапину на плече.
— Больно?
— Ну где ты видела мужчину, который бы в этом признался? Меня же девчонка расцарапала!
Ева усмехнулась и обняла его. «Ну вот, — подумала она, — нам это не страшно. Почему-то нам это совсем не страшно».
— Уже почти вставать пора.
— Не больно-то мы поспать успели, — сказал Рорк.
— Да уж, — Ева села на середину кровати, взглянула на него. — Зато…
— Зато, — повторил Рорк, и губы их слились в поцелуе.
Желание не приходило, оно просто было, как потребность в воздухе. Тихое, словно шепот, мягкое, как едва начавший пробиваться сквозь занавески свет.
«Утешение, — думал он. — Утешение для нас обоих».
Успокоение и понимание, как ни одна другая не могла ему дать. Она укротила свирепую, рвущую и мечущую ярость, бушевавшую в нем, направила ее в нежность. По крайней мере на время.
На то время, пока они были вместе.
Он лежал и гладил ее, пораженный и притихший оттого, что она приняла его после всех пережитых ею ужасов. Благодарный за то, что, хоть он и не мог отвратить этот ужас, ему под силу было принести ей покой и удовлетворение.
И с каждым новым долгим, словно в полусне, поцелуем ужасы отступали.
Они осторожно дотрагивались друг до друга — нежно, успокаивая и одновременно возбуждая. Его губы блуждали по ее лицу — такому бледному, казалось ему, такому бледному, — мягко скользили по щекам, по этой милой ямочке на подбородке, по волевым скулам. И ниже, по нежной шее, туда, где ради него билось ее сердце.
Она слушала, как он шепчет ей, что-то по-английски и по-ирландски, от чего сердце ее трепетало. Слова и звук его голоса пробуждали в ней больше, чем страсть, больше, чем желание, и обнимали ее объятиями любви.
Она причинила ему боль, и не только теми ужасными царапинами. Она видела его лицо, когда очнулась, растерзанный взгляд его глаз. Когда она возвращалась в то место, он страдал. Эти его раны тоже нужно было исцелить. И помогая ему исцелиться, принять то, что она могла ему дать, закрыть собственные.
На время.
Он сам, его руки были на ней, согревали ее кожу. Она простонала, затем задрожала, но не от холода — от медленно, но уверенно разливающегося по всему телу жара. Дыхание ее перехватило на самом пике ощущения. Он подхватил ее, аккуратно, словно хрупкую драгоценность, и вместе они перелетели через этот пик.
Она привлекла его к себе, ближе, ближе, приподнимаясь, сливаясь с ним. И вслед за уродством пришла красота, вслед за горем — радость.
Укутанная этим ощущением, им самим, она отыскала губами его губы и излила в него все, чем ее переполняло.
— Останься, — прошептала она. — Будь со мной. Я люблю тебя. Я люблю тебя, — повторяла она, обняв ладонями его лицо, смотрясь в него, проваливаясь в дикую синеву его глаз. — Я люблю тебя.
Он был с ней, вместе они взлетели, вместе преодолели сладостную вершину. И долго-долго не отпускал, пока они вместе не очутились снова на земле.
— Поспи немного, — прошептал Рорк, обняв ее поудобнее.
— Не могу. Все в порядке, — пробормотала Ева, чуть откинув голову назад. — Мне уже лучше. Надо работать. Работа… для меня это, наверное, тоже что-то вроде первой помощи.
— Ладно. Но ты съешь завтрак. Ради меня.
— Я и ради себя бы тоже съела. Душ, кофе, завтрак, работа. Как заведено. Так и живем, — сказала она и рывком села в постели. — Ну, начну с кофе.
— Давай я принесу тебе кофе в постель. Рано еще. А сам схожу в душ. Надо еще кое-чем заняться, потом гляну, как там поиск, который я для тебя запустил.
— Ладно. Рорк, — окликнула она его, — не надо звонить Мире. Я в порядке, и лучше пусть она работает с Пибоди и нашими. Что мне нужно, так это освободить Мелинду с девочкой и поймать Макквина с напарницей.
Рорк налил кофе и принес ей в спальню.
— А когда вернемся, поговоришь с ней?
— Когда закончим, да.
— Ну хорошо. Пей кофе. Я скоро вернусь, тогда позавтракаем и займемся делом.
Приняв душ и одевшись, Рорк дал Еве еще немного побыть одной, а сам пошел к себе в кабинет созвониться с Каро и Соммерсетом.
«К счастью, у них ничего срочного, — подумал он, — и это прекрасно».
Нужно было решить в течение дня кое-какие вопросы, остальное — по возвращении. Но пока эту часть его дел можно было поручить умелым рукам его секретаря и дворецкого.
Рорк как раз вызвал на экран результаты поиска, когда зазвонил внутренний телефон.
— Рорк.
— Доброе утро, сэр. Это Петерсон с охраны. Здесь некая детектив Джонс, спрашивает лейтенанта Даллас. Я проверил ее документы. Вот картинка с камеры.
На экране показалась Бри, в ожидании стоящая у поста охраны.
— Пропускайте.
— Есть, сэр.
«Видимо, не мы одни сегодня встали чуть свет», — решил Рорк, спускаясь на первый уровень.
