• Ирландская трилогия, #3

15

 — Кофе.

 Разве кто-нибудь может бодро смотреть на мир после всего лишь трех часов сна? Секс приносит удовлетворение, еда поддерживает силы, любовь воодушевляет, но без кофе — это ничто.

 Особенно в половине шестого утра.

 Тревор принял душ, натянул джинсы и понял, что не сможет больше сделать и шага без живительной влаги.

 — Кофе, — повторил он прямо в ухо Дарси, уткнувшейся лицом в подушку. — Пожалуйста, намекни мне, где кофе.

 — Мм. — Дарси лениво повернулась, одной рукой обвила его шею. — Слишком рано.

 — Для кофе никогда не бывает слишком рано или слишком поздно. Дарси, умоляю, просто скажи, где у тебя кофе.

 Дарси приоткрыла глаза, еще зачарованная воспоминаниями прошлой ночи. Это и спасло Тревора, нависшего над ней в предрассветном тумане, от ее ярости.

 — Тебе нужно побриться. — Она приподняла свободную руку, провела ладонью по его щеке. — Ты сейчас такой грубый, мужественный и опасный. Возвращайся в постель.

 Секс с красивой женщиной или кофе? Безумно трудный выбор. Может, один из самых трудных. Мужчина, который может получить и то и другое, — король. Однако необходимо правильно расставлять приоритеты: в первую очередь — жизненно важное.

 — Ясно. Не хочешь говорить — покажешь.

 Его руки скользнули под одеяло, под теплое расслабленное тело и выдернули его из кровати.

 Дарси не сразу поняла, что он несет ее на кухню.

 — Тревор! Я голая!

 — Да что ты говоришь? — Он с усмешкой посмотрел на нее. — Ну надо же! Кофе, Дарси, и весь мир у твоих ног.

 Дарси возмущенно фыркнула.

 — Так я и поверила! Хотя чудеса случаются. — Она показала на буфет и тут же взвизгнула: Тревор посадил ее, теплую и голую, на холодный рабочий стол. — Идиот!

 — Не вижу.

 — Мужчины никогда не видят то, что у них перед глазами. — Продолжая бормотать проклятия, Дарси повернулась, отодвинула в сторону пару банок. — Вот. Если бы я была змеей, укусила бы тебя. Может, ты еще и думаешь, что я сварю тебе кофе?

 Отличная мысль. Обнадеженный, Тревор наклонился и легонько сжал зубами ее прелестно надутые губы.

 — А сваришь?

 Если бы он не был сейчас таким красивым — с влажными после душа, блестящими волосами, с потемневшим от щетины лицом, с затуманенными после короткого сна изумительными серыми глазами, она точно треснула бы его банкой.

 — Ну, черт с тобой! Только схожу за халатом.

 — Зачем?

 Дарси прищурилась.

 — Мне холодно.

 — А, веская причина. — Тревор кивнул. — Я принесу. — Он снял ее со стола, поставил на ноги, чмокнул в лоб и отправился на поиски халата.

 Зевая во весь рот, Дарси наполнила водой чайник, достала кувшин и фильтр. Когда Тревор наконец вернулся, она отмеряла кофе, подрагивая от холода.

 Дарси закуталась в халат, а Тревор с подозрением наблюдал за ее манипуляциями.

 — Придется купить тебе кофеварку.

 — Я нечасто варю кофе, так что покупка не оправдается. Обычно я начинаю свой день с чая.

 — Но это же… извращение.

 — Моя маленькая слабость. Так приятно найти в себе хоть одну. Не дуйся. Осталось только подождать, пока закипит чайник. — Дарси приподнялась на цыпочки, потянулась за кружкой, встряхнула головой, отбрасывая назад спутанные волосы, и выглядела при этом так, что у него закружилась голова от…

 Просто закружилась голова, твердо сказал он себе. Только от красоты и закружилась.

 — Даже не мечтай, что я приготовлю тебе завтрак.

 Он должен был коснуться ее, чтобы не умереть. Только коснуться. Поэтому он обхватил ее, прижал к себе, коснулся губами шеи и прошептал:

 — Вредина.

 Ее сердце остановилось и снова забилось словно через силу. Его неожиданные нежные объятия оказались слаще и интимнее самого безумного секса. Дарси крепко сжала веки и попыталась придать голосу необходимую беспечность:

 — Ты по утрам всегда такой ласковый?

 Обычно нет. Он бы задумался над этим, если бы не чувствовал такого тихого счастья, просто обнимая ее.

 — Я ласков с любой женщиной, которая заваривает мне кофе. А если она еще приготовит мне завтрак, я ее раб.

 — Должно быть, нью-йоркские официантки дерутся за право обслуживать твой столик. — Дарси положила ладони на обнимающие ее талию руки. Ей захотелось сполна насладиться краткими мгновениями иллюзии спокойной, почти семейной любви. — А мне раб ни к чему. Что найдешь из съедобного, все твое.

 Тревору пришлось довольствоваться ломтиком хлеба, поскольку ничего другого у нее не нашлось, и, прислонившись к рабочему столу, он терпеливо ждал, пока тостер выплюнет его завтрак.

 — Господи, — благоговейно прошептал он. — Как можно жить, не вдохнув с утра этот аромат? — Он с жалостью посмотрел на Дарси. — И как можно сравнивать кофе с чаем?

 — Вы, янки, пьете столько кофе, что уже не разбираете, так ли хорош его вкус, как запах.

 — Какое кощунство! В Нью-Йорке в двух кварталах от моего дома есть маленькое кафе. От их кофе на мужские глаза наворачиваются слезы благодарности.

 — Ты скучаешь. — Ему удалось ее соблазнить, и Дарси налила кофе и себе. — По вашим закусочным, по городской суете. — Открыв холодильник, Дарси достала пакет со сливками. — Что еще осталось в Нью-Йорке, чего тебе не хватает?

 Тостер наконец выплюнул ломтик хлеба.

 — Рогалики.

 — Рогалики? — Дарси застыла с маслом и джемом в руках. — Мужчина с твоими возможностями из всего, что есть в Нью-Йорке, скучает только по кофе и рогаликам?

 — Сейчас я заплатил бы сотню долларов за свежий рогалик. И не в обиду вашему ирландскому пресному хлебу будь сказано, с рогаликами ему не сравниться.

 — Ты меня удивил.

 Тревор хотел было пошутить, но изумительный аромат, наполнивший кухню, подал ему идею, которой не следовало пренебрегать.

 — Нью-Йорк, разумеется, может предложить гораздо больше, чем кофе и рогалики, хотя я все равно не стал бы от них отказываться. — Тревор положил свой тост на тарелку, протянутую Дарси. — Рестораны, театры, выставки, а из материального… там можно купить все, что вообще продается. Тебе бы понравилось.

 — Потому что я меркантильна?

 — Потому что, если ты знаешь, чего хочешь, там просто невозможно не найти это. Спасибо. — С глубочайшей благодарностью он взял из ее рук кружку. — Этот город будет у твоих ног, если ты подпишешь контракт с «Кельтской музыкой».

 Итак, прощай, близость, здравствуй, бизнес. И прочь сожаления.

 — А зачем мне Нью-Йорк?

 — За тем же, что и Дублин, Лондон, Чикаго, и Лос-Анджелес, и Сидней. Любой другой город. Концерты, реклама, общение.

 Дарси добавила сахар и сливки в свой кофе.

 — Как ты можешь столько обещать, если не знаешь, как пройдет звукозапись, как я выступлю, смогу ли соответствовать той жизни, которую придется вести?

 — Я знаю. Это моя работа.

 — Тревор, у тебя много деловых интересов, и не сомневаюсь, ты прекрасно справляешься с любым делом, но у меня есть только это. И ты хочешь, чтобы я изменила свою жизнь, полагаясь лишь на твое слово. Я слишком многим рискую только потому, что тебе нравится мой голос.

 Она подняла руку, предотвращая его возражения.

 — Ты тоже рискуешь, я понимаю. Ты вкладываешь в меня деньги, но это твой бизнес, верно? Если одна инвестиция не оправдалась, прибыль принесет другая, так что в целом потери будут невелики. Раздражение, разочарование, но не жизнь.

 — Я понял, — помолчав, произнес Тревор. — Одевайся.

 — Прости, не поняла.

 — Одевайся. Кажется, я знаю, как тебя успокоить. — Он взглянул на часы, висевшие на стене. — Только быстро.

 — Ну ты и наглец. Раскомандовался! Да еще в шесть утра.

 Тревор хотел было полюбопытствовать, при чем тут, черт побери, время, но мудро рассудил, что споры приведут лишь к тому, что она вообще не сдвинется с места.

 — Прости. Будь добра, поедем со мной. Это не займет много времени, но поможет тебе принять верное решение.

 — А ты шустрый парень. Хорошо, я поеду, раз уж все равно встала в такую рань. Но запомни: я на тебя не работаю и не собираюсь прыгать на задних лапках по первому твоему щелчку.

 Дарси развернулась и гордо прошествовала в спальню, а Тревор, совершенно довольный, остался приканчивать скудный завтрак.

 

 Второй раз за утро ему пришлось кого-то будить, правда, в этом случае удовольствия он не получил.

 — Черт, черт, черт! — орал Найджел. — Если твоя дамочка вышибла тебя из постели посреди ночи, ложись на диване. Я не встану и местом не поделюсь.

 — Я не собираюсь ложиться. Я хочу, чтобы ты выкатился из кровати. Дарси внизу.

 Один из крепко закрытых глаз Найджела приоткрылся.

 — То есть ты со мной делишься?

 — Потом напомни, что я должен тебя поколотить, а сейчас встань, оденься и постарайся выглядеть прилично.

 — Никто не выглядит прилично в… Господи, в половине седьмого утра!

 — Найджел, у меня действительно нет времени. — Тревор развернулся и вышел из спальни. — Пять минут.

 — Хотя бы свари чертов кофе! — крикнул Найджел.

 — Я больше варить кофе не буду, — твердо заявила Дарси, когда Тревор спустился в прихожую. Всю дорогу она возражала, не умолкая, а сейчас сложила руки на груди и смерила Тревора непреклонным взглядом.

 — Ради бога! — Он схватил ее за руку и поволок к кухне. — Хочешь чаю?

 — Ты не заткнешь мне рот чашкой паршивого чая. Ты даже не дал мне времени подкрасить губы.

 — Тебе это ни к чему.

 — Боже мой, только мужчина может сморозить такую глупость и считать ее комплиментом, — прошипела Дарси.

 Тревор поставил на плиту чайник, повернулся к Дарси и размеренно, словно пытаясь вбить свою мысль в ее упрямую голову, произнес:

 — Ты самая красивая женщина, какую я когда-либо видел. А я видел много красивых женщин.

 Дарси фыркнула и плюхнулась за стол.

 — Лесть тебе не поможет.

 Удивив и себя, и ее, Тревор подошел к ней, обхватил ладонями ее голову и повернул к себе.

 — Когда я смотрю на тебя, у меня перехватывает дыхание. Дарси, это не лесть, а жестокая реальность.

 Ее бедное сердце затрепетало, и она ничего не смогла с собой поделать.

 — Тревор, — прошептала она, притягивая его к себе, прижимаясь губами к его губам.

 Словно молния пронзила ее. Любовь, и страсть, и еще не высказанные желания. На одно краткое мгновение она почувствовала ответную дрожь, и мир вокруг взорвался.

 Дарси могла бы поклясться, что услышала музыку. Романтичные переливы арфы, победную песню труб, грохот барабанов. И ее полустон-полувздох, всего одна нота, прозвучавшая неземной мелодией.

 — Простите, что прерываю, — сухо произнес Найджел от дверей. — Но ты приказал мне поспешить.

 Свет заколебался, померк. Все еще обнимая ладонями ее лицо и глядя ей в глаза, Тревор отстранился и отошел. И музыка смолкла.

 — Да. — Что-то неуловимое, ускользающее металось в его голове, в его сердце. Он потер грудь и даже через рубашку почувствовал странное тепло диска.

 За его спиной засвистел вскипевший чайник, засвистел так отчаянно, словно оплакивал рухнувшие надежды. Тревор быстро выключил газ, еле сдерживая необъяснимый бессмысленный гнев.

 — Доброе утро, Дарси. — Найджелу показалось, что воздух трещит от напряжения, но он сохранил вежливое выражение лица. — Позвольте угостить вас кофе, когда он будет готов.

 — Спасибо, я уже пила кофе. После того, как меня грубо вытащили из постели.

 — Ах! — Пытаясь с честью выйти из затруднительного положения, Найджел сел за стол напротив Дарси. — Если уж на нашего Тревора найдет, никому не поздоровится. Он неумолим, как прилив.

 — Да неужели?

 — Истинная правда. — Найджел закурил первую за утро сигарету. — Вы просто ловите волну или тонете. Разумеется, это всего лишь один из его способов делать то, что он хочет и когда он хочет.

 Дарси повеселела.

 — Расскажите побольше.

 — Ну, он обычно идет напролом. Обходные пути ищет редко, только если ему выгодно. Кое-кто назвал бы его грубым и, скажу вам по секрету, не сильно ошибся бы. — Найджел умолк, выдохнул сигаретный дым. — Но он любит мамочку.

 — Заткнись, Найджел, — приказал Тревор, услышав смех Дарси.

 — И не подумаю, пока не получу кофе.

 — О! Вы смеете ему перечить?

 — Меня он тоже любит. — Найджел бросил на возившегося у плиты Тревора пламенный взгляд. — Как меня не любить?

 — Мне самой вы нравитесь все больше и больше. Что еще я должна знать об этом безжалостном парне, который любит свою мамочку?

 — У него острый ум, преданное, но непокорное сердце. Он щедрый, но никому не позволяет этим злоупотреблять. Он восхищается профессионализмом, честностью, творческими способностями. И знаменит своим трепетным отношением к дамам.

 — Достаточно. — Стараясь не демонстрировать свое раздражение, Тревор поставил перед Найджелом кружку с кофе.

 — Ой, но ведь он только что начал, — возразила Дарси. — И тема такая увлекательная.

 — У меня есть другая, более интересная для тебя. Найджел возглавляет лондонский филиал «Кельтской музыки». Как бы он ни раздражал меня на личном уровне, его профессионализм безупречен.

 — Истинная правда, — подтвердил Найджел, осторожно пробуя кофе.

 — Вчера в пабе ты слышал, как поет Дарси. Без микрофонов, фильтров, аранжировки, репетиций. В самой естественной обстановке. Твое впечатление?

 — Она очень хороша.

 — Найджел, мы сейчас не ведем переговоры, не выторговываем выгодные условия. Скажи честно, что ты подумал, когда ее услышал.

 — Ладно. Видите ли, Дарси, в моей профессии один раз в жизни натыкаешься на бриллиант, нет, в вашем случае на сапфир, поскольку он больше подходит к вашим глазам. Редкая драгоценность. Вот что я услышал вчера в «Пабе Галлахеров». И я хотел бы вставить этот драгоценный камень в достойную оправу.

 — Объясни ей подробнее, что такое твоя оправа, а мне пора на стройку. Я и так уже опоздал. — Тревор схватил ключи от машины с рабочего стола, куда накануне бросил их Найджел. — Дарси, машину я оставляю тебе.

 Она тупо уставилась на ключи.

 — Спасибо, но я пройдусь пешком. Прочищу мозги.

 — Как хочешь. — Тревор наклонился, положил руки ей на плечи. — Мне пора.

 — Иди, не беспокойся. Загляни на ланч в паб, раз уж ты так плохо позавтракал.

 — Если будет время. — Он поцеловал ее в макушку, повернулся к Найджелу: — И ты потом приходи на стройку. Прогулка только пользу принесет твоим городским изнеженным ножкам.

 — Спасибо за приглашение. — Когда Тревор вышел, Найджел поднялся, чтобы подлить себе кофе. — Дарси, вы точно не хотите кофе?

 — Нет. Спасибо.

 Найджел вернулся за стол, улыбнулся:

 — Итак…

 Дарси протянула руку, останавливая его.

 — Извините. У меня вопрос. Вы сказали бы то, что сказали пару минут назад, если бы я не спала с Тревором? Только честно. Поверьте, я ему ничего не скажу, но правда для мне очень важна.

 — Хорошо. Правда так правда. Мне было бы гораздо легче и спокойнее сказать вам то, что я сказал пару минут назад, если бы вы не спали с Тревором.

 — Я бы тоже это предпочла, но мы имеем то, что имеем. Надеюсь, и вы мне поверите, если я скажу, что сплю с Тревором не ради выгодного контракта.

 — Ясно. — Найджел помолчал, обдумывая ее слова. — Значит ли это, что от профессиональных отношений вас удерживают отношения личные?

 — Я не знаю. Надеюсь, он не заводит личные отношения со всеми исполнительницами? По-моему, это не его стиль.

 — Вы правы. — «Интересно, — подумал Найджел. — Нет, захватывающе». Если его догадки верны, эта женщина влюблена. — Никогда не слышал, чтобы он связался с кем-нибудь ради подписания выгодного контракта. Ничего подобного за ним не водится.

 Хорошо, но для нее ставка все равно велика. Самая большая ставка в ее жизни.

 — Если я подпишу контракт с «Кельтской музыкой», что я должна буду делать?

 Найджел расцвел своей самой обаятельной улыбкой.

 — О, Тревор ожидает всего. И он это получает.

 Дарси немного расслабилась и рассмеялась.

 — Тогда просветите меня насчет самого лучшего и самого худшего.

 — Вам придется иметь дело с продюсерами, дирижерами, музыкантами, рекламщиками, самыми разными консультантами и их помощниками. Нам ведь нужен не только ваш голос, но весь комплект, так сказать, а у каждого свои представления о вашем образе и свои к нему требования. Однако мне кажется, что вы умны и прекрасно сознаете свои сильные и слабые стороны, а потому знаете, что ваш образ почти идеален.

 — Вы хотите сказать, что, если бы я была безобразной жабой и не могла бы связать пары слов, вы сумели бы все исправить?

 — Или использовать недостатки. Вы бы изумились, увидев, что продуманная рекламная кампания может сотворить с недостатками. Однако несмотря на все ваши достоинства, работа будет тяжелой, ненормированной, и не всегда все будет так, как захотите вы. Усталость, раздражение, отчаяние, растерянность и стрессы станут вашими постоянными спутниками… Вы вспыльчивы?

 — Я? — Дарси энергично похлопала ресницами. — Конечно, вспыльчивая.

 — Тогда прибавим взрывы, истерики, дурное настроение… и это только пока мы будем записывать первый диск.

 Дарси облокотилась о стол, подперла подбородок рукой.

 — Найджел, вы мне нравитесь.

 — Взаимно, поэтому я скажу вам то, о чем умолчал бы, если бы вы мне не нравились. Если ваши отношения с Тревором продолжатся, пойдут разговоры. И не все они будут для вас приятны. Найдутся завистники и злопыхатели. Начнут говорить, что вы получили контракт только потому, что трахаетесь с боссом. И говорить будут не только за вашей спиной. Вам будут намекать на это мелко и мстительно. Придется нелегко.

 — И ему тоже.

 — С ним связываться не посмеют, разве только полные идиоты, а мелочные завистники редко бывают идиотами. Разумеется, вы всегда сможете поплакать на его плече.

 Дарси вскинула голову, ее глаза вспыхнули.

 — Я никогда не плачу на мужских плечах.

 — Не сомневаюсь, — тихо сказал Найджел. — Но если захочется, надеюсь, вы воспользуетесь моим.

 

 Дарси была рада, что решила вернуться в деревню пешком. Самые разные мысли теснились в ее голове. Сколько времени уйдет на то, чтобы привести их в порядок, отделить одну от другой, все обдумать, она не знала. Знала только, что сделать это ей придется.

 Она спросила себя, как поступила бы, если бы между ней и Тревором не было ничего, кроме его делового предложения. Ответ пришел быстрее, чем она ожидала. Она бы приняла его предложение. Она сломя голову бросилась бы в потрясающее приключение, которое было бы только началом других приключений. Если бы ее постигла неудача, ничего страшного, ничего постыдного, но если бы она добилась успеха, то получила бы в награду роскошную жизнь, о которой всегда мечтала.

 И только потому, что умеет петь. Даже сейчас в это верилось с трудом.

 Тяжелая работа, о которой говорил Найджел, ее не слишком беспокоила. Дарси никогда не боялась тяжелой работы, но понимала, что ее тревожит: она начисто лишена творческих амбиций, она мечтала путешествовать, но не мечтала петь на сцене. А может, и к лучшему? Может, без груза честолюбия она получит подлинное удовлетворение и все, к чему стремилась?

 У нее будет полно денег. Она сможет, не скупясь, тратить их на себя, на свою семью и друзей.

 О, тратить деньги она любила, с этим у нее никогда не возникало проблем.

 Все было бы прекрасно, если бы между ней и Тревором не было ничего личного, ничего столь жизненно важного для нее.

 Надо заставить его влюбиться!

 Самое досадное, она понятия не имела, достигла ли в этом деле каких-нибудь успехов. Этот парень слишком сдержан, его не так-то легко расколоть. Нахмурившись, Дарси выдернула из живой изгороди цветок фуксии, разодрала его в клочья и с удивлением обнаружила, что свернула в сторону, но возвращаться не стала.

 Почему, когда она наконец по-настоящему влюбилась, то отдала свое сердце мужчине, ею не ослепленному, который не прыгал вокруг нее, как ласковый щенок, всегда готовый ей угодить? Мужчине, который не обещал ей весь мир на серебряном блюде, хотя, если вспомнить, у тех, кто обещал, не было ни серебряного блюда, ни всего мира.

 Может, если бы он вел себя как остальные ее воздыхатели, она бы в него и не влюбилась, но сейчас речь не об этом. Она влюблена, так почему бы и ему не полюбить ее? И все будут счастливы.

 Черт бы побрал этого упрямца!

 Неужели, поцеловав ее на кухне коттеджа на Эльфийском холме, он не почувствовал ее любовь? Неужели не почувствовал, как ее сердце выскочило из ее груди и упало в его ладони? О, если бы она смогла это остановить, то избавилась бы от презрения к самой себе.

 А как не презирать себя за то, что в первый и единственный раз, когда она решила открыть душу мужчине, он просто не захотел туда заглядывать?

 Дарси отшвырнула разодранный цветок. Ветер подхватил истерзанные листки, как разноцветные конфетти, и, кружа, унес к вершине холма.

 Ничего, она и с этим справится. Рано или поздно Тревор попадется в ее сети. Неужели она не сумеет влюбить его в себя? Он и оглянуться не успеет, как она станет богатой и знаменитой. И замужней.

 За поворотом узкой дороги яркий свет брызнул ей в лицо. Дарси замигала, прикрыла глаза ладонью, как козырьком, и увидела сияющую серебром фигуру.

 — С добрым утром, красавица Дарси.

 Сердце будто споткнулось. Она медленно опустила руку. Не солнце ослепило ее. Солнечный свет, спрятанный за плотными облаками, придавал небу стальной, как глаза Тревора, оттенок, а источником магического сияния был мужчина, стоявший на холме в тени высокой древней башни.

 — Я слышала, вы обычно прогуливаетесь у источника Святого Деклана.

 — О, у меня нет особых предпочтений, все зависит от обстоятельств. А вы редко здесь появляетесь.

 — У меня тоже нет особых предпочтений. Все зависит от обстоятельств.

 В глазах эльфа засверкали веселые искры. Яркие, как его серебряное одеяние.

 — Ну, раз уж мы оба здесь, не хотите ли прогуляться со мной?

 Чугунная калитка распахнулась, хотя он даже не коснулся ее.

 — Все мужчины одинаковы. Что эльфы, что люди. Любите же вы покрасоваться. — Ее стрела попала в цель. Эльф нахмурился, и довольная Дарси проскользнула мимо него в калитку. — А я все думала, когда же вы соизволите поговорить со мной.

 — Вы не оправдали моих ожиданий. — Кэррик остался доволен ее разгневанным взглядом. Теперь они квиты. — Я был уверен, что женщина с вашими талантами, если захочет, очарует любого мужчину, но вы до сих пор не поймали на крючок Маги.

 — Тревор не рыба. И с чего вы взяли, что он должен влюбиться в меня чуть ли не с первого взгляда?

 — Слишком много в нем американской практичности и слишком мало ирландской романтики, вот в чем его проблема. — Раздосадованный и собственным просчетом, и упреком Дарси, Кэррик подошел к ней, вернее, вдруг оказался рядом с ней. — Я его не понимаю. Если его кровь не вскипела, как только он увидел вас, то я ушастый заяц. К этому времени он уже должен был сделать вам предложение. — Взгляд Кэррика чуть не прожег Дарси насквозь. — Вы же хотите его, не так ли?

 — Если бы не хотела, никогда не позволила бы ему дотронуться до меня.

 — До вашего тела? Неужели он не затронул ваше сердце?

 Дарси отвернулась, посмотрела вниз на деревню.

 — Ваша магия не помогает вам заглянуть в мое сердце?

 — Мне нужны ваши слова. На личном горьком опыте я познал власть слов.

 — Мои слова для него, не для вас. Я произнесу их по собственному решению, а не по вашему желанию.

 — О, великий Финн, я знал, что с вами придется помучиться.

 Кэррик задумчиво потер подбородок, загадочно улыбнулся и вскинул руки. Воздух задрожал, подернулся рябью, как поверхность воды, в которую бросили камень. Где-то вдали появились контуры, сначала размытые, затем все более четкие. Их становилось все больше, они обретали цвет, приходили в движение. Нежный шепот моря превратился в рокот, словно вдруг родились и столкнулись тысячи звуков.

 — Смотрите, — приказал Кэррик, но Дарси уже, как зачарованная, смотрела на высокие здания и оживленные улицы, появившиеся там, где только что была деревня. — Нью-Йорк.

 — Дева Мария. — Дарси отступила, испугавшись, что ненароком упадет в тот необъятный, чудесный мир. — Какой огромный город.

 — Вы могли бы владеть им, владеть лучшим, что в нем есть. Его магазины полны сокровищ.

 Перед широко распахнутыми глазами Дарси возникли витрины со сверкающими драгоценностями и элегантной одеждой.

 — Изысканные рестораны, — продолжал соблазнять Кэррик.

 Дарси словно вплыла в зал дорогого ресторана. Белоснежные скатерти, экзотические цветы, мерцание вина в хрустальных бокалах.

 — Роскошная квартира.

 Сияние натертого до блеска паркета, плавные изгибы лестницы, окно во всю стену, пламенеющие далеко внизу кроны деревьев.

 — Пентхаус Тревора. Он мог бы стать вашим. — Кэррик пристально наблюдал за сменой выражений на лице Дарси. Благоговение, восхищение, желание. — И это не все, что у него есть. Летний дом в шикарном местечке под названием Хэмптонс, вилла на итальянском побережье, миленькая квартирка в Париже, городской особняк в Лондоне.

 Деревянный дом у голубой воды, сверкающий широкими окнами и свежей краской. Еще один, бледно-желтый под красной черепичной крышей, словно парящий на вершине утеса над другим бирюзовым морем. Очарование старого камня и изящных кованых балконов на парижской улице. И уже знакомый ей величественный лондонский особняк. Все они промелькнули перед ее глазами, вызвав головокружение.

 — Все это принадлежало бы вам. Все, о чем другие женщины могут только мечтать.

 — Я не могу сосредоточиться. — Ноги больше не держали ее, и она опустилась на землю. — У меня голова кругом идет от всего этого.

 — Чего вы хотите? — Не сводя с Дарси глаз, Кэррик раскрыл серебряный кошель, перевернул, и на землю хлынул поток сверкающих синих камней. — Я предложил это Гвен, но она отвернулась от них и от меня. Вы бы отвернулись? — Дарси растерянно качала головой. — Он подарил вам драгоценный браслет, и вы его носите.

 — Я… — Дарси погладила браслет на запястье. — Да, но…

 — Он смотрел на вас, он восхищался вашей красотой.

 — Я знаю. — Глаза ее наполнились слезами. Это от сияния камней, не от разбитого сердца, попыталась убедить себя она. — Но красота недолговечна. Если только это удерживает его рядом со мной, что будет, когда красота увянет? Неужели его привлекает во мне лишь внешность?

 Этот вопрос не мучил бы ее, если бы она не полюбила, если бы речь шла о любом другом мужчине, не о Треворе.

 — Он слышал, как вы поете. Он обещал вам славу, богатство и что-то вроде бессмертия. Неужели этого мало? Чего еще можно желать?

 — Я не знаю. — Как же ей хочется разрыдаться. Почему при виде стольких чудес ей хочется плакать?

 — Власть в ваших руках, и вы свободны в своем выборе, а это мой дар вам.

 Эльф поднял один из сапфиров, взял Дарси за руку, вложил камень в ее ладонь.

 — Можете загадать желание. Нет, не три желания, как в сказках, а только одно. Желание вашего сердца в вашей руке. Загадаете богатство, будете жить в роскоши. Тщеславие — и ваша красота никогда не увянет. Славу — и весь мир склонится перед вами. Любовь? Мужчина, которого вы хотите больше всего на свете, останется с вами навсегда.

 Кэррик отступил, и если бы слезы не застилали ее глаза, в глазах эльфа она увидела бы сочувствие.

 — Не ошибитесь с выбором, красавица Дарси, ибо что вы выберете, с тем и будете жить.

 Эльф исчез, а сапфиры — кроме того, что лежал на ладони Дарси, — превратились в цветы. Только сейчас Дарси заметила, что распустились они на старой могиле, а на надгробном камне было высечено: «Джон Маги».

 Дарси обняла надгробье и залилась слезами, скорбя и по безвременно погибшему солдату, и по неприкаянному эльфу.