• Кузены О'Двайер, #1

Глава 17

 Разбудило ее похмелье. В висках стучало — в унисон с пульсирующим звоном где-то в самой сердцевине черепа.

 Бывало и хуже, подумала Айона, но ненамного.

 Было бы неплохо накрыться с головой и дать себе проспаться, но она не могла — и не станет! — прогуливать работу. Она осторожно открыла глаза, прищурилась — в глаза бил свет из окна. Окна гостиной.

 Так, ясно. Она не в постели, а на диване. Заботливо укутанная красивым покрывалом в сиреневых тонах. Теперь Айона вспомнила. Она растянулась на диване после того, как до упаду натанцевалась и попела с подругами.

 Голос у нее был послабее, чем их голоса, но благодаря бабушке она знала слова и могла подпевать в лад.

 К тому же было весело. И вызывающе! Ведь в то время, как они пели, вокруг дома клубился этот мерзкий туман.

 Она напилась, наелась, наговорилась, насмеялась, потом напелась и наплясалась и тем самым отвлеклась от боли, которая поначалу казалась ей непереносимой. А теперь отвлекающим фактором служит похмелье, и все это к лучшему.

 Она не плакала — две оброненные слезинки не в счет, — и это было еще лучше.

 Сейчас она выпьет галлон воды, проглотит пару упаковок аспирина и заставит себя что-нибудь съесть. Потом несколько суток простоит под душем. И снова оживет.

 А все остальное забудется за работой.

 Где-то посередине между первым и последним бокалами вина Айона решила, что явится на конюшню как ни в чем не бывало. Не уползет, поджав хвост, и не бросит любимую работу из-за того, что босс — ее возлюбленный — разбил ее чересчур хрупкое сердце.

 Если он захочет, чтобы она ушла, пускай увольняет.

 Айона встала и потащила себя на кухню. Она влила в себя воду, приняла несколько таблеток аспирина и зависла над сухим вчерашним тостом — не откусить ли? И тут вошла Мира. Неприлично бодрая и румяная.

 — Что, головка бо-бо?

 Айона скривилась, насколько позволяли мимические мышцы.

 — А у тебя-то почему не бо-бо?

 — У меня голова каменная, а желудок железный. — Она говорила бодрым тоном и одновременно загружала кофеварку. — Не помню, чтобы я когда-либо мучилась похмельем после бурного вечера.

 — Ненавижу тебя.

 — Могу понять. Мы вчера тебя оставили там, где ты рухнула, решили, это будет лучше всего. А поскольку у меня была с собой смена белья — на случай, если придется заночевать, — то я легла в твоей комнате. Тебе надо выпить кофе и что-нибудь съесть. Лучше всего, по-моему, овсянки.

 Айона поморщилась.

 — Вкусно и полезно. Я сварю, а то наша Брэнна еще не вставала.

 — А у нее тоже каменная голова и железный желудок?

 — Очень похоже. Но она и пьет очень аккуратно. Никогда не теряет контроля. Держи. — Мира налила ей кофе. — Когда она встанет, попроси у нее зелья от головы. У нее есть знатное средство!

 — Обнадеживает. На работу-то надо со светлой головой явиться.

 — Так ты остаешься? — Мира одобрительно стукнула ее по плечу. — Отлично!

 — Не собираюсь лишать себя любимой работы или хныкать в уголке. Работа мне нужна, так что, если он меня не уволит, придумаем, как нам дальше вместе работать.

 — Уволит? Да ни за что! Он не такая сволочь, Айона!

 — Нет, конечно. А кроме того, сейчас-то солнце, но туман может опуститься в любой момент. И пока эта проблема у нас не решена, все остальное надо отодвинуть на второй план. Мы же команда, так?

 — А у тебя есть стержень. — Мира погладила ее по плечу.

 — Если ты и правда сваришь овсянку, тогда я пока поднимусь и дам себе чуток отмокнуть под душем. И оденусь на работу. — Она помялась, потом обняла подругу. — Вы с Брэнной помогли мне пережить тяжелый вечер.

 — Да ладно тебе! Друзья-то на что?

 Приняв душ, она заметила, что звон в голове и стук в висках поутихли. Но внимательный взгляд на свое отражение в зеркале недвусмысленно дал ей понять, что помощь еще требуется. Вместо обычного для рабочих дней быстрого и совсем легкого макияжа сегодня Айона отнеслась к этой процедуре более серьезно. Не хотелось, чтобы Бойл решил, что виновник ее бледности и синяков под глазами — он, хотя, конечно, по сути так оно и было, поскольку причиной перепоя стало стремление заглушить обиду.

 Айона с максимальным усердием потрудилась над своим лицом и осталась довольна результатом. Она оделась и спустилась на кухню, где ее уже ждала каша.

 Брэнна, сонная, еще в пижаме, пила кофе, а Мира, тихонько мурлыча какой-то мотивчик, намазывала масло на тост.

 — А вот и она. Кажется, наполовину живая-таки.

 — Что, так плохо?

 — Совсем неплохо, — убежденно проговорила Мира и разложила по мискам овсянку.

 — Это поправимо. — Брэнна поманила Айону пальцем. — Иди-ка сюда, у самой не получится. — Она сделала несколько плавных пассов над ее лицом. — Легкий штришок, ведь мы не хотим, чтобы он решил, что ты из-за него страдала.

 Айона улыбнулась.

 — Читаешь мысли.

 — По тебе и так все видно. Немножко дополнительного шарма совсем не помешает. Женская солидарность, тем более — мы колдуньи. Мира говорит, у тебя голова раскалывается?

 — Уже лучше.

 — На вот, выпей. — Она подвинула ей стакан с бледно-зеленой жидкостью.

 — А что это?

 — Должно помочь. Травы и не только. Какой смысл являться на конюшню в таком виде? Ты себя скверно чувствуешь и выглядишь соответственно. Но, учитывая ситуацию, ты проявила характер и должна быть вознаграждена.

 — Каша. — Мира поставила на стол три плошки, принесла тосты и тоже села за стол.

 — Ну, ладно. — Настроившись на лекарство, Айона залпом проглотила зелье, но оно оказалось прохладным, освежающим на вкус напитком с привкусом мяты. — А приятно!

 — Средство от чего бы то ни было не обязательно должно быть противным. А теперь поешь, станет еще легче.

 — Вы обо мне так заботитесь! Обещаю: если кого-то из вас когда-либо любовь так же шарахнет по голове, можете на меня рассчитывать.

 — Это обнадеживает. — Мира принялась за овсянку.

 Похмелье постепенно отступало, подобно каплям дождя, стекающим по оконному стеклу, — медленно и мягко, принося ощущение свежести и бодрости.

 — На одном этом зелье ты озолотиться можешь, — сказала она Брэнне, надевая куртку. — Это чудо какое-то!

 — Не совсем чудо, а насчет озолотиться… Не это главное. Не забудь, сестренка, вечером мы с тобой работаем, причем усиленно: вчера-то прогуляли.

 — Буду как штык. Знаю, ты обниматься не любишь, — добавила она, обхватив Брэнну за шею, — зато я люблю. — Вместе с Мирой они вышли на крыльцо. — Кэвону наше музицирование небось не понравилось.

 — Надеюсь, у него оно до сих пор в ушах стоит. Потом еще обсудим, — сказала Мира Брэнне и направилась к своему пикапу. — Не хочу говорить, — продолжала она, когда Айона заняла пассажирское место, — но не будь чересчур с ним строга. Он, конечно, заслужил, задница этакая, с этим никто не спорит, но мужики такие подчас несуразные…

 — Я не собираюсь нападать на него. Мне надо просто пережить это.

 — Тогда точно переживешь.

 

 Бойл не рассчитывал увидеть ее сегодня на работе и досадовал, понимая, что не вправе ее винить. Поэтому еще до утренней чистки денников, раздачи лошадям корма, воды и утренней дозы рекомендованных медпрепаратов он углубился в недельный график. И понял, что за весьма короткий отрезок времени успел нагрузить Айону таким количеством дел, уроков и обязанностей, что заменить ее будет непросто.

 Вот незадача-то! Но на самом деле, если взглянуть на вещи здраво, вольно же ей было так распаляться, что теперь приходится бросать работу и все остальное впридачу?

 Если бы только удалось объясниться с ней по-человечески, тогда бы он выкарабкался из всей этой нелепицы.

 Насколько проще была бы жизнь, будь бабы больше похожи на мужиков.

 Он кипятился, химичил с графиком, хмурился и тасовал учеников и уроки с места на место. Отодвинув кресло, чтобы залезть в карман за мобильником и приняться за звонки, он услышал, как подъехала Мира. Ее пикап мурлыкал, как ягуар, а у Мика машина хрипела, как старый лев, страдающий от бронхита.

 Он вышел с намерением поручить звонки Мире и как бы между прочим прощупать ее насчет Айоны, поскольку, по слухам, Мира ночевала у Брэнны.

 Поэтому, когда Айона выпрыгнула из машины, одетая в свой обычный рабочий костюм, он опешил.

 — Доброе утро, что ли, — бросила ему Мира с какой-то свирепой бодростью и прошла мимо него на конюшню.

 Бойл что-то промычал ей в ответ.

 — Я здесь на работе, — отчеканила Айона с нехарактерной для нее отрывистой интонацией. Она остановилась в футе от него. — И на этом точка. Эта работа мне нужна, она мне нравится, и делаю я ее хорошо. Если хочешь меня уволить…

 — Уволить? — Ошарашенный и в очередной раз сбитый с толку, он выпучил глаза. — Конечно, я тебя увольнять не собираюсь. Зачем?

 — Отлично. Тогда на этом закончим.

 — Подожди, постой минутку, надо поговорить…

 — Не надо, — перебила она его тем же холодным и равнодушным тоном. — Я знаю, что ты чувствуешь и думаешь, и в каком-то смысле я тебя понимаю. Ты имеешь на это полное право, а за свои собственные чувства отвечаю я. Так что, Бойл, это только работа, и прошу тебя это учитывать.

 Она повернулась к нему спиной и зашагала на конюшню. Он мог ее остановить, просто схватить силой и увести в какое-нибудь укромное место, где ей пришлось бы его выслушать. Он уже хотел именно так и сделать, но все же дал ей пройти.

 Бойл сунул руки в карманы и остался стоять на холодном утреннем воздухе, жалея, что не купил для нее эти чертовы цветы.

 Попробовал взглянуть на вещи иными глазами. Поскольку оплошал он, то просто обязан предоставить ей возможность, о которой она просит.

 Айона исполняла свои обязанности, но без той подчеркнутой деловитости, какой он ожидал. Она неспешно поболтала с Мирой, потом с Миком и другими конюхами, с одним перебросилась шутками, другого о чем-то спросила. Однако с Бойлом она не обмолвилась ни словом — только если на то была крайняя необходимость.

 Она умудрялась быть одновременно вежливой — и далекой.

 Это его бесило. Потом, когда злость утихла, навалилось раскаяние.

 — Ты его с ума сведешь. — Мира смотрела, как Айона седлает Спада для прогулки с туристами.

 — Я просто делаю свою работу, а личный аспект опускаю.

 — Как раз это и сводит его с ума. Как мужик он бы так и предложил — отделить личное от профессионального, а поскольку именно таким образом ведешь себя ты, это бьет по его самолюбию. И он никак не может выработать линию поведения.

 — А я вроде справляюсь. — Подтянув подпругу, Айона надела шлем. — И это самое главное. Но, по правде говоря, мне жаль, что его это так задевает.

 Она повела группу — супружескую пару из Америки с двумя дочерьми-подростками, которые приехали насладиться ирландской весной, — и предоставила им самим развлекать себя разговорами. Один раз она позволила себе оглянуться и испытала легкое злорадство при виде Бойла, провожающего ее взглядом.

 Когда свернули в лес, Айона вспомнила, что забыла свой талисман, после чего сунула руку в карман и нащупала небольшой защитный амулет, который на всякий случай захватила утром.

 Леса она не боится, сказала она себе. И того, что грядет, — тоже. И не боится всю жизнь прожить одна, если такова ее судьба.

 Она нацепила приличествующую случаю улыбку, поудобнее устроилась в седле и обернулась на американское семейство.

 — Как ваша поездка? Вам нравится?

 

 Напряженный день летел быстро, и слава богу. Айона понимала, что избрала правильную линию, но от этого не делалось легче. Ей хотелось улыбнуться Бойлу и поймать его ответную улыбку. Хотелось знать, что она вправе до него дотронуться, просто взять его за руку, дать ему понять, что и он может сделать то же самое.

 Ей хотелось опять держаться с ним непринужденно. Пусть они больше не могут быть любовниками и пусть ей теперь надо придумывать способ затушить огонь, который он в ней зажег, — все равно она хотела, чтобы Бойл присутствовал в ее жизни.

 Она нуждается в нем, поправила она себя, когда после урока с Сарой убиралась на большой конюшне. Пока не побежден Кэвон, пока они не довершили начатое много лет назад Соркой, они все друг другу нужны.

 То, что на них возложено, неизмеримо больше разбитого сердца и уязвленной гордости.

 Они что-нибудь придумают. Могут же Брэнна с Фином работать вместе — значит, и они с Бойлом смогут. Потребуется время, чтобы выработать верный тон, сгладить неровности — и об этом придется с ним поговорить, решила она.

 Но не сейчас. Рана еще свежа.

 Она обняла Аластара за шею и обрадовалась, когда он ткнулся в нее носом.

 — У меня есть ты, правда? Мой советчик, мой друг, мой напарник. У меня есть родные, которые меня любят и понимают. И у меня есть дом, родное место. Это гораздо больше, чем то, что я имела раньше.

 Она слегка отстранилась и поцеловала коня в нос.

 — Так что жаловаться не приходится и горевать не о чем. До завтра.

 Айона вышла, и оказалось, вовремя — Коннор как раз направлялся к конюшне, насвистывая какую-то мелодию..

 Классическая ирландская картинка, подумала она: интересный мужчина, долговязая фигура и лицо лукавого ангела, руки в карманах грубых рабочих штанов, а за ним — бурая тропинка на фоне зеленого-зеленого леса.

 — Я так понимаю, ты освободилась? — прокричал он.

 — Только что. А ты?

 — Готов проводить красавицу-сестренку до дома и проверить, не пекла ли сегодня Брэнна печенья. Имею сильное желание отведать вкусненького, а поскольку, если верить нашей Брэнне, вечером нас ждет работа, то я его вполне заслужил.

 — А я готова к колдовству. — Она сделала загадочный жест. — И к кое-каким новым знаниям.

 — Новым?

 — Астральная проекция. Во сне я это делаю, то ли сама, то ли под влиянием Кэвона, сказать не могу. Но это происходит спонтанно. А надо научиться.

 — Хорошее пополнение твоего арсенала. А как сегодня у вас с Бойлом? Как рабочий день прошел?

 — Не сказать, что везде и всегда было гладко, но мы справились. Дальше будет легче.

 — Он ужасно чувствует себя из-за всего этого.

 Она не станет злорадствовать (разве что чуть-чуть). И сожалеть не станет. А его сожаления и извинения пропустит мимо ушей.

 — Он чувствует, как умеет, вот почему так и вышло. И он твой друг. — Она тронула Коннора за локоть. — Ему плохо, потому что он меня обидел. Тебе плохо, потому что плохо ему. Нам всем просто надо это пережить и не забывать о том, что нам предстоит сделать.

 — И ты так можешь?

 — Это не первое разочарование в моей жизни. — Она произнесла это непринужденно — заставила себя, ибо такое сильное разочарование испытала в первый раз. — Думаю, кому-то из нас просто на роду написано избегать подобных отношений.

 — Нет, ты так не думаешь. — Коннор взял ее за руку и ободряюще стиснул. — Ты так совсем не думаешь.

 — Я думаю, — осторожнее проговорила она, — во мне есть что-то такое, что сильно затрудняет другим людям интимные отношения со мной.

 — Бред! — попробовал возразить он, но Айона покачала головой.

 — Со мной даже родителям трудно было. В ком причина — в них или во мне? Этого никто не знает, а до Бойла у меня не было никого, с кем бы мне хотелось такой близости. Так что его я не виню. Если причина во мне, я должна работать над собой. И я работала. И продолжаю. Классический случай.

 — Насчет близости ты ошибаешься, что причина в тебе. Тебя любить так же легко, как радоваться летнему утру. Не будь мы родственниками, я бы на тебе сам женился.

 Она растроганно засмеялась. Потом искоса смерила его игривым взглядом.

 — А мы ведь дальние родственники…

 — Все равно родственники. — Он положил ей руку на плечи. — И вообще это было бы уж слишком сложно и эксцентрично.

 — А жаль. С твоей внешностью…

 — К тебе это тоже относится.

 Он открыл дверь мастерской и картинным жестом пригласил ее войти. Потом принюхался.

 — Имбирное печенье. В такой дом и войти приятно!

 — Можешь попробовать и чаю попей. Нас дела ждут!

 Брэнна стояла у рабочего стола и наливала растопленный воск в прозрачный сосуд, в который уже был вставлен длинный белый фитиль. Интересно, подумала Айона, как Коннор умудрился унюхать имбирь, когда так сильно пахнет гортензией.

 — Как все прошло? — поинтересовалась Брэнна, заполнила форму для свечи, оставив торчать кончик фитиля, и перешла к следующей толстой пробирке.

 — Первый день позади, и пока неплохо.

 — Она считает себя непригодной для любви, — прошамкал Коннор, набив рот печеньем.

 — Что за бред!

 — Я этого не говорила… И я так не думаю. Я имела в виду… Да ладно! — Она тоже взяла себе печенье. — Помочь тебе со свечками?

 — С этим я почти закончила, но потом можешь помочь с этикетками и фитили подрезать. Пока не сезон, я их налепила несколько десятков, а весной турист повалит — не то, что зимой. Чай-то пей. Мы сегодня должны двойную норму отработать — учесть и вчерашний день.

 — Я готова.

 — Она хочет заняться астральной проекцией, — вставил Коннор.

 — Астральной проекцией, говоришь? — Брэнна сложила губы трубочкой и внимательно посмотрела на Айону. — Не совсем то, что я планировала, но ладно, почему бы и нет? Навык полезный.

 Залив последнюю форму, она оставила свечи остывать на решетке и сняла белый передник, которым закрывала свой ярко-красный свитер от брызг и пятен.

 — Это не совсем то, что активное сновидение, которое ты уже проделывала, но отличается не сильно. Ты в последнее время медитацией занималась?

 Айона поморщилась.

 — Наверное, не столько, сколько следовало бы. Все время в голове мысли роятся.

 — Надо тренировать сознание, иначе не получится. Тренировать, успокаивать и, как я уже говорила, концентрировать. Иди-ка со своим чаем к огню.

 Айона повиновалась. Катл приподнял сонную голову и вместо приветствия водрузил лапу ей на ногу.

 — Просто смотри на огонь и пей чай. Тебе нравится его вкус. И печенье тоже. Дыши ровно. Вдох, пауза, выдох, пауза. Ты чувствуешь запах горящего торфа, запах только что отлитых свечей, запах сушеных трав.

 — Особенно розмарина.

 — Любимая травка. Ты слышишь, как вдыхаешь и выдыхаешь, как Катл бьет хвостом по полу, как потрескивает огонь, слышишь звук моего голоса. Прикосновение моей руки и лапы Катла. Все это тебя успокаивает, ты можешь полностью расслабиться и дать себе плыть по течению. Тихо и умиротворенно.

 — Но я…

 — Доверься мне. Для первого раза я буду с тобой, отведу тебя куда надо. Ты должна увидеть, куда ты больше всего хочешь попасть, увидеть это место в огне и увидеть его в своем сознании.

 — Бабушкина кухня, — мгновенно поняла Айона. — По бабуле я соскучилась. Она всегда меня любила, верила в меня. Кроме нее, никто меня так долго никогда не любил. Я всем обязана ей.

 Брэнна бросила взгляд на Коннора — тот подошел и сел по другую сторону от Айоны.

 — Неблизкий путь для первого раза, — проворчала она.

 — Сердце влечет, ничего не поделаешь, — заступился Коннор.

 — А мы поможем. Ну что, видишь ее, бабушкину кухню? В огне? Мысленно?

 — Она похожа на твою. По ощущениям, а не внешне. Она меньше, и очага в ней нет. Я вижу стены, они теплого персикового цвета, а шкафчики темные, темно-коричневые. Старый мясницкий стол. Когда мы с ней за ним сидели, я могла рассказать ей все. И о том, кто я, и о первой Смуглой Ведьме она рассказывала мне, как раз пока мы с ней за этим столом пили чай с печеньем. Вот как сейчас. На подоконнике она держит пряные травы, а на столе — синюю с зеленым керамическую вазу для фруктов, которую я ей как-то подарила на день рождения. В тот день, когда она мне все рассказала — не обрывки, а все целиком, — в этой вазе лежали красные яблоки. Блестящие красные яблоки в сине-зеленой вазе. Глаза у нее как мои — и цвет, и разрез. И когда она на меня смотрит, я ей верю.

 — Сосредоточь внимание на вазе, на ее узоре и форме. Позволь себе подняться и лететь, куда тебе хочется. Ровное дыхание, спокойное течение мысли, спокойная воля. Поднимайся. Держись на поверхности. Лети!

 Айона поднялась и поплыла в воздухе, как в невесомости. И воздух, и свет пульсировали голубым цветом — спокойным, умиротворяющим. И когда она почувствовала себя во власти этого света, она полетела.

 Стремительно, свободно, над подернутыми голубой дымкой зелеными холмами, над водой — голубой водой под такой же голубой дымкой.

 В голове ее звучал голос Брэнны: «Дыши. Концентрируйся».

 — Потрясающе! Какая красота! — Она раскинула руки в стороны и рассмеялась от счастья.

 «Продолжай. Бабушкина кухня. Ты должна ее увидеть».

 Айона увидела ее мысленно — и вот она уже там. Стоит возле старого мясницкого стола, и на нем сине-зеленая ваза. Сегодня в ней лимоны и лаймы, подумала Айона и ощутила легкое головокружение.

 А вот и бабуля, входит через заднюю дверь, снимает садовые тапочки и широкополую соломенную шляпу.

 Миниатюрная, с узкой костью, как и Айона. Такая подтянутая и привлекательная в джинсах и легкой куртке. Волосы, подкрашенные в золотисто-рыжий цвет, красиво обрамляют лицо. Легкий, едва заметный макияж. Бабуля даже в сад работать не выходит, не приведя себя в порядок.

 Старушка шагнула к холодильнику и остановилась. Потом очень медленно повернулась.

 Схватившись рукой за сердце и широко открыв глаза, она удивленно ахнула.

 — Айона! Ты здесь. Ой! И Брэнна с Коннором тоже, вы только посмотрите! Как много ты уже умеешь, моя девочка!

 — Ты меня видишь?

 — Конечно, вижу. Вон ты стоишь, ведь так? И такая красивая! Садитесь, садитесь все! Рассказывайте!

 — Мы можем сесть? — удивилась Айона.

 — Энергии в этой комнате столько, что хватило бы на освещение пятидесяти километров трассы. — Брэнна взяла себе стул и села. — Конечно, мы можем сесть.

 Легонько вскрикнув, Айона кинулась к бабушке и сжала ее в объятиях.

 — Я и потрогать тебя могу! Я тебя чувствую! Как же я по тебе соскучилась!

 — А я — по тебе.

 — В этот раз, сестренка, мы долго оставаться не можем. — Брэнна улыбалась. — Для первого раза это большое расстояние.

 — Первый раз? — Бабушка рассмеялась и обняла внучку еще крепче, глядя на нее с восторгом. — Тогда не задерживайтесь. Только дайте мне сказать, как я счастлива и как горжусь моей девочкой!

 — А ты приедешь? Ты говорила, что приедешь в Ирландию.

 — И приеду, когда время придет. Я почувствую, когда пора. Ты счастлива, только… только что-то тебя омрачает.

 — У нее… возникли разногласия, — решился Коннор. — С Бойлом.

 — А-а. Понятно. Сочувствую, потому что он мне очень симпатичен. Если я права — все у вас наладится.

 — Он мне не доверяет. Но это неважно.

 — Еще как важно!

 — Не доверяет в данный момент. Лучше ты мне скажи, как ты тут?

 — Сама видишь — лучше не бывает. Сегодня вот сажала анютины глазки, им заморозки не страшны, а весна обещает быть холодной. И еще, конечно, капусту. Впрочем… ты и сама знаешь, всего понемножку. Вижу, ты ее хорошо обучаешь, Брэнна. И ты тоже, Коннор.

 — Она прилежная ученица. И она нам очень нужна. — Брэнна взяла бабушку за руку. — Хочу вам сказать, вы очень правильно сделали, что отправили ее к нам. И что амулет дали. Спасибо вам.

 — Нечего меня благодарить. Это наше общее дело. Мы один род.

 — Да. И есть, и будем. Теперь, когда нас трое, он стал сильнее, но и у нас силы прибавилось. Простите, что не можем погостить как следует. — Брэнна поднялась. — Но она только начинает осваивать этот навык.

 — Одна минута для меня уже большая радость. А ты, моя девочка, береги себя. И держи сердце и разум открытыми, Айона! Тогда они впитывают все самое лучшее.

 — Я помню. — Она поцеловала бабушку в щеку, крепко обняла на прощание. — Если получится, еще приду. — Она вдруг взяла из вазы лимон. Ощутила ладонью его неровную кожицу, прикинула на вес, вдохнула запах. — Понимаю, это глупо, но можно мне его с собой взять? Это возможно?

 — Вот и узнаем. — Брэнна взяла ее за руку, Айона сунула лимон в карман и дала вторую руку Коннору.

 — Мы там о вас соскучились, тетя Мэри Кейт, — сказал Коннор.

 — Я тоже. Как-нибудь сводишь меня на соколиную охоту, Коннор?

 — С большим удовольствием.

 — Скажи своей маме — и маме Брэнны, когда их увидишь, мне страсть как хочется с ними посудачить!

 — Приезжайте к Смуглой Ведьме, — пригласила Брэнна. — Для вас там всегда горит огонь и кипит чайник.

 — Приеду, приеду. Спасибо. Унесите с собой мою любовь и надежды.

 — Пока, бабуль. Я тебя люблю.

 И снова она поднялась и поплыла. Полетела.