• Квартет невест, #2

17

 — Я сказала ему, что соберусь за десять секунд. Какая же я лгунья. — Эмма уже привела себя в порядок, и теперь ее тело, увлажненное кремами, благоухало. — Наверное, обычная домашняя одежда не самый подходящий вариант, но…

 Она сунула в саквояж сложенную рубашку, повернулась к Паркер и потрясла белой шелковой сорочкой.

 — Что ты думаешь?

 — Она великолепна. — Паркер подошла, провела пальцем по изящным кружевам лифа. — Когда ты ее купила?

 — Прошлой зимой. Не смогла устоять и сказала себе, что буду надевать только для собственного удовольствия. Но так ни разу и не надела. И к ней вот такой маленький халатик. Я люблю махровые халаты, которые дают в отелях, но так романтичнее. Мне хочется надеть после ужина что-то романтичное.

 — Тогда идеально.

 — Я даже не знаю, куда мы едем, где будем ночевать, и мне это нравится. Как будто он меня крадет. Мне очень нравится это ощущение. — Эмма сделала пируэт и уложила пеньюар в саквояж. — Я хочу шампанское, и свечи, и какой-нибудь нелепый изысканный десерт. Я хочу, чтобы Джек смотрел на меня в свете свечей и говорил, что любит меня. И я ничего не могу с собой поделать.

 — А зачем что-то делать?

 — Он все это спланировал, мы будем вместе. И этого должно быть достаточно. Я счастлива.

 Пока Эмма укладывала вещи, Паркер погладила ее плечи.

 — Эмма, ты вовсе не должна устанавливать для себя границы.

 — Я ничего подобного не делаю. Я не думаю, что я это делаю. Да, я, наверное, ждала слишком многого, поэтому я пытаюсь немного подкорректировать свои ожидания. Как я и говорила, когда все это началось, — она сжала руку Паркер, — я просто упиваюсь своим счастьем и решаю проблемы по мере поступления. Я так давно его люблю, но это опять же моя проблема. Мы вместе всего пару месяцев. Нам некуда спешить.

 — Эмма, сколько я тебя знаю — а это вся наша жизнь, — ты никогда не боялась сказать, что чувствуешь. Почему ты боишься сказать Джеку?

 Эмма закрыла саквояж.

 — Ну, предположим, скажу. А что, если он еще не готов? А если решит, что должен отступить, и мы снова станем просто друзьями? Вряд ли я это переживу. — Эмма повернулась лицом к подруге. — Паркер, я не готова рисковать тем, что у нас есть сейчас. Пока не готова. Поэтому я просто буду наслаждаться сегодняшним вечером и не буду ничего усложнять… О боже, мне пора одеваться. Я завтра вернусь в восемь, в половине девятого самое позднее. Но если мы вдруг застрянем в пробке…

 — Я позвоню Динь и вытащу ее из кровати. Я сумею. Она примет утреннюю доставку и займется цветами.

 Эмма никогда не подвергала сомнению таланты Паркер.

 — Хорошо, но я вернусь. — Она втиснулась в платье и подставила Паркер спину, чтобы та застегнула молнию.

 — Мне нравится этот цвет. Цитрин. Больно сознавать, что я выглядела бы в нем желтушной. А ты в нем просто сияешь. — Взгляды девушек встретились в зеркале. Паркер обняла подругу за талию. — Желаю хорошо провести время.

 — Непременно.

 Через двадцать минут, когда Эмма открыла дверь, Джек только взглянул на нее и ухмыльнулся.

 — Обалдеть. Надо было подумать об этом давным-давно. Ты сногсшибательна.

 — Я достойна надменных официантов и слишком дорогого ужина?

 — Более чем. — Джек поднес к губам ее руку, поцеловал запястье, на котором сверкал подаренный им браслет.

 Даже сама поездка в Нью-Йорк казалась Эмме идеальной, и неважно, неслись ли они на пределе дозволенной скорости или ползли в пробке. Безмятежный вечер сулил прекрасную долгую ночь.

 — Я каждый раз думаю, что должна чаще ездить в город. Развлекаться, ходить по магазинам, знакомиться с новинками флористики. Но никогда не удается выбираться так часто, как хочется. Поэтому каждая поездка — счастье.

 — Ты даже не спросила, куда мы едем.

 — Это не имеет значения. Я люблю сюрпризы, спонтанность. Ведь мне, да и тебе тоже, почти все время приходится придерживаться графиков. А это? Это как крохотные волшебные каникулы. И если ты пообещаешь мне шампанское, больше нечего и желать.

 — У тебя будет все, что захочешь.

 Когда Джек остановил машину перед «Уолдорф Асторией», Эмма чуть не потеряла дар речи.

 — С ума сойти.

 — Я подумал, что ты любишь традиции.

 — Ты правильно подумал.

 Эмма подождала на тротуаре, пока швейцар достал их багаж, и взяла Джека за руку.

 — Заранее спасибо за этот чудесный вечер.

 — Заранее пожалуйста. Я только зарегистрируюсь и отправлю вещи в номер. Ресторан в трех кварталах отсюда.

 — Мы можем пройтись пешком? Такая чудесная погода.

 — Конечно. Дай мне пять минут.

 Эмма бродила по вестибюлю, изучая витрины бутиков, роскошные цветочные композиции, снующих туда-сюда людей…

 — Готова?

 — Абсолютно. — Она снова вложила руку в его ладонь, и они вышли на Парк-авеню, в неугомонный вечерний город. — У одной моей кузины была свадьба в «Уолдорфе», естественно, еще до «Брачных обетов». Грандиозная, пышная свадьба, как принято у Грантов. Мне было четырнадцать, и я была потрясена. Я до сих пор помню цветы. Море цветов. В основном желтые розы. Подружки невесты тоже были в желтом, похожие на пачки сливочного масла, но цветы… Прямо в бальном зале поставили арку, увитую желтыми розами и глициниями. Наверное, работала целая армия флористов. Но я так хорошо запомнила арку, что, думаю, она того стоила. — Эмма улыбнулась ему. — А ты мог бы назвать здание, которое произвело на тебя такое же сильное впечатление?

 — Их было несколько. — На углу Джек свернул на восток. — Но честно? Больше всего я был потрясен, когда впервые увидел дом Браунов.

 — Правда?

 — В Ньюпорте, где я вырос, полно роскошных особняков, и некоторые просто изумительны. Но в доме Браунов есть что-то, выделяющее его из множества других. Удивительная сбалансированность, плавность линий, сдержанная величественность, уверенность, достоинство и легкий намек на сказку.

 — Точно, — согласилась Эмма. — Достоинство и сказочность.

 — А когда в него входишь, сразу понимаешь, что в нем живут. Именно живут, и более того, обитатели любят этот дом и эту землю. Это одно из моих любимейших мест в Гринвиче.

 — И моих.

 Джек открыл дверь ресторана. Войдя внутрь, Эмме показалось, что вся спешка и суета остались в другом мире, даже воздух словно замер.

 — Отличная работа, мистер Кук, — тихо сказала она.

 Метрдотель изящно поклонился им.

 — Bonjour, mademoiselle, monsieur.

 — Кук, — произнес Джек таким бесстрастным голосом, что Эмма с трудом подавила смешок. — Джексон Кук.

 — Мистер Кук, bien sur, прошу за мной.

 Метрдотель провел их к накрытому белоснежной льняной скатертью столику с изысканной цветочной композицией, мерцающими свечами, сверкающим хрусталем и серебром и усадил с ожидаемой помпой. Предложил коктейли.

 — Дама предпочитает шампанское.

 — Замечательно. Я пришлю сомелье. Наслаждайтесь.

 — Я уже наслаждаюсь. — Эмма наклонилась к Джеку. — Безумно.

 — Все выкручивали шеи, когда ты шла по залу.

 Она улыбнулась ему сексуальной изумительной улыбкой.

 — Мы очень красивая пара.

 — И теперь каждый мужчина в этом зале мне завидует.

 — Еще больше наслаждения. Но говори, говори.

 — Минуточку.

 Джек взглянул на подошедшего к столику сомелье, а когда заказал бутылку, его выбор получил высочайшее одобрение. Джек накрыл ладонью руку Эммы.

 — Так на чем я остановился?

 — Ты сказал, что я особенная.

 — Тебе легко говорить комплименты.

 — Ты кружишь мне голову. Продолжай.

 Джек засмеялся, поцеловал ее пальцы.

 — Эмма, я люблю быть с тобой. Ты превратила мой день в праздник.

 Интересно, как ее характеризует то, что от слов «я люблю быть с тобой» у нее начинает бешено биться сердце?

 — Почему бы не рассказать мне о начале твоего дня?

 — Ну, я раскрыл тайну Картера.

 — А была тайна?

 — Куда он ходит, что делает? Я бываю там совсем недолго, но в разное время — утром, днем, вечером, — так что мои проницательные наблюдения создают полную картину его дня.

 — И каковы же твои выводы?

 — Никаких, но множество теорий. Удирает ли он из дома потому, что завел бурный роман с миссис Грейди? Или он играет в азартные игры через свой компьютер?

 — Возможно, и то и другое.

 — Возможно. Он ловкий парень. — Джек умолк, взглянул на этикетку представленной ему бутылки и одобрительно кивнул. — Дама попробует.

 Когда начался ритуал открывания бутылки, Джек наклонился к Эмме:

 — А в это время наша любимая, доверчивая Макензи работает не покладая рук и ничего не подозревая. Неужели у невинного и милого с виду Картера Магуайра нет никаких порочных тайн? Я должен был это выяснить.

 — Ты замаскировался и прокрался за ним в главный дом?

 — Обдумал эту идею и отверг.

 Сомелье налил немного шампанского в бокал Эммы. Она сделала маленький глоточек, распробовала и улыбнулась, растопив ледяное высокомерие знатока вин.

 — Изумительно. Благодарю вас.

 — К вашим услугам, mademoiselle. — Сомелье ловко наполнил их бокалы. — Надеюсь, вы получите удовольствие от каждого глотка. Monsieur. — Он поставил бутылку в ведерко со льдом и откланялся.

 — Итак, как же ты раскрыл тайну Картера?

 — Дай мне минутку. Из-за шампанского и твоей улыбки я потерял нить. Ах да. Я изобрел гениальный метод. Я его спросил.

 — Какая жестокость.

 — Он пишет книгу. Что ты наверняка уже знаешь.

 — Я вижу Мак с Картером почти каждый день. Мак мне действительно говорила, однако твой метод гораздо веселее. Он пишет книгу урывками уже несколько лет. Но Мак убедила его вплотную заняться книгой вместо летних занятий с учениками. Я думаю, он хороший писатель.

 — Ты читала?

 — Не то, над чем он работает, но у него есть опубликованные рассказы и эссе.

 — Неужели? Он никогда не упоминал. Еще одна тайна Картера.

 — Я не думаю, что можно знать все о человеке, даже если давно и хорошо его знаешь. Всегда найдется что-то неизвестное.

 — Думаю, мы отличное тому доказательство.

 В ее глазах искрились смешинки, когда она снова пригубила шампанское.

 — Я тоже так думаю.

 — Официанты недостаточно высокомерные. Ты их так очаровала, что они наперебой стараются тебе угодить.

 Эмма зацепила ложечкой капельку шоколадного суфле.

 — По-моему, они достигли идеального уровня снобизма. — Суфле проскользнуло между ее губами, сопровождаемое соблазнительным тихим стоном удовольствия. — Почти так же вкусно, как у Лорел, но все же ее суфле вкуснее всего, что я пробовала.

 — Вот именно, пробовала. Почему ты просто не съешь его?

 — Я смакую. — Эмма зачерпнула еще чуточку суфле. — Ужин состоял из пяти блюд. — Она вздохнула над чашкой кофе. — Мне кажется, что я слетала в Париж.

 Джек провел пальцем по тыльной стороне ее ладони и подумал: она не носит колец. Видимо, из-за своей работы и не хочет привлекать внимание к своим рукам.

 Странно, его они восхищали.

 — А ты была?

 — В Париже? — Эмма положила в рот еще крошку суфле. — Первый раз совсем маленькой, и запомнила только, как мама катит меня в прогулочной коляске по Елисейским Полям. А потом, когда мне было тринадцать, с Паркер, ее родителями, Лорел, Мак и Делом. В последнюю минуту Линда запретила Мак лететь с нами, придравшись к какой-то мелочи. Это было ужасно. Но мама Паркер поговорила с Линдой и все уладила. Она так и не призналась нам, каким образом. Это была незабываемая поездка. Несколько дней в Париже, а потом две изумительные недели в Провансе.

 Эмма позволила себе целую чайную ложечку суфле.

 — А ты?

 — Пару раз. Летом, после первого курса в колледже, мы с Делом отправились в турпоход по Европе. Тоже незабываемый опыт.

 — Ой, я помню. Почтовые открытки, и фотографии, и забавные емейлы из разных интернет-кафе. Мы тоже собирались в Европу. Вчетвером. Но когда погибли Брауны… Это было ужасно. И на нас обрушилось столько дел… Паркер удалось построить фундамент для «Брачных обетов», но к той затее мы так и не вернулись. — Эмма откинулась на спинку стула. — Честно, я больше не смогу проглотить ни капельки.

 Джек подал знак принести счет.

 — Открой мне один из своих карманов.

 — Моих карманов? — удивилась Эмма.

 — Расскажи что-нибудь, что я о тебе не знаю.

 — А-а. — Эмма засмеялась, отпила кофе. — Хм, дай подумать. О, есть. Ты наверняка не знаешь, что я была победителем окружного конкурса Фэрфилда по спеллингу сложночитаемых слов[3].

 — Не может быть. Правда?

 — Чистая правда. На самом деле я участвовала и в конкурсе штата и была совсем близко… — Эмма показала ему эту чуточку, почти сведя вместе большой и указательный пальцы. — Вот так близко к победе, когда сделала роковую ошибку.

 — И какое слово тебя погубило?

 — Автокефальный.

 Джек недоверчиво прищурился.

 — Хочешь сказать, что такое слово существует?

 — Из греческого, означает «независимый, никому не подчиняющийся». — Эмма произнесла слово по буквам. — Может, из-за стресса я сказала и вместо е и вылетела. Но я всегда выигрываю в Скрабл.

 — А я сильнее в математике, — с вызовом сказал Джек.

 Эмма наклонилась к нему.

 — Теперь твоя очередь. Расскажи что-нибудь о себе.

 — Я тоже не промах. — Джек сунул кредитную карточку в кожаную папку, тактично оставленную у его локтя. — Могу посоперничать с твоим конкурсом.

 — Позволь мне судить.

 — Я играл Керли в школьной постановке «Оклахомы»!

 — Серьезно? Я слышала, как ты поешь. Отлично поешь. Но я не знала, что ты увлекался театром.

 — Я и не увлекался театром. Я увлекался Зоуи Маллой, которой досталась роль Лори. С ума по ней сходил. Поэтому я из кожи вон лез, когда пел «О, какое прекрасное утро», и получил роль.

 — А Зоуи ты получил?

 — Получил. На несколько счастливых недель. А потом, в отличие от Керли и Лори, мы расстались. Так печально закончилась моя актерская карьера.

 — Держу пари, ты был классным ковбоем.

 Джек озорно ухмыльнулся.

 — Ну, Зоуи точно так думала.

 Получив счет, Джек встал, протянул ей руку.

 — Давай вернемся длинной дорогой, — предложила Эмма. — Я уверена, ночь чудесная.

 Эмма не ошиблась. Ночь оказалась теплой, с мерцающими звездами, несмотря на снующие по улицам машины с включенными фарами и свет в окнах домов. Не спеша, обходя квартал за кварталом, Джек с Эммой подошли к величественному парадному входу в отель. И здесь было оживленно. Входили и выходили люди в деловых костюмах, в джинсах, в вечерних нарядах.

 — Вечное движение, как в киносъемке, когда некому сказать «снято», — сказала Эмма.

 — Не хочешь что-нибудь выпить в баре?

 — Ммм, нет. — Они прошли к лифтам. — Я получила все, что хотела.

 В лифте она повернулась и потянулась к нему. И чем выше поднимался лифт, тем больше учащался ее пульс.

 Джек открыл дверь номера, и Эмма вошла в мерцающий свет свечей. На накрытом белой скатертью столе в серебряном ведерке охлаждалась бутылка шампанского. В хрустальной вазе алела единственная роза, и по всей комнате были расставлены свечи в прозрачных стаканчиках. Тихо шелестела музыка.

 — О, Джек.

 — И как это все сюда попало?

 Засмеявшись, Эмма обхватила его лицо ладонями.

 — Ты только что превратил потрясающее свидание в свидание мечты. Изумительно. Как ты это устроил?

 — Когда принесли чек, попросил метрдотеля позвонить в гостиницу. Не только ты умеешь планировать.

 — Мне нравится твой план. — Она поцеловала его. — Очень нравится.

 — Я надеялся. Открыть бутылку?

 — Обязательно. — Эмма прошла к окну. — Посмотри, какой вид. Там внизу все куда-то мчатся, а мы здесь.

 Джек ловко, с легким хлопком, открыл шампанское, наполнил бокалы и подошел к ней.

 — За превосходное планирование, — сказала Эмма под тихий звон бокалов.

 — Расскажи мне еще что-нибудь, — попросил Джек, легко касаясь пальцами ее волос. — Что-нибудь новое.

 — Вывернуть еще один карман?

 — Я узнал про победу в спеллинге, про футбольные успехи. Интересные аспекты.

 — Кажется, это все мои тайные таланты. — Эмма протянула руку, дернула его за галстук. — Интересно, справишься ли ты с темной стороной моей личности.

 — Испытай меня.

 — Иногда, когда я остаюсь ночью одна после длинного дня… особенно если немного расстроена. Или нервничаю… — Эмма умолкла, глотнула шампанского. — Не знаю, стоит ли признаваться.

 — Не стесняйся. Ты среди друзей.

 — Правда. И все же немногие мужчины по-настоящему понимают желания женщины. А некоторые просто не справляются с тем фактом, что некоторые желания просто не в состоянии удовлетворить.

 Джек сделал большой глоток шампанского.

 — М-да, даже не знаю, бояться или восхищаться.

 — Однажды вечером я попросила мужчину, с которым тогда встречалась, заняться этим со мной. Он оказался не готов. И больше я никогда никого не просила.

 — Для этого нужны рабочие инструменты? Я прекрасно обращаюсь с инструментами.

 Эмма отрицательно покачала головой, отошла подлить себе шампанского и подняла бутылку, приглашая Джека присоединиться.

 — Я делаю вот что… — Она налила шампанское в его бокал. — Сначала я отношу в свою спальню большой бокал вина, затем зажигаю свечи. Я включаю музыку, тихую и нежную, расслабляющую и соблазнительную. Потом я ложусь в кровать среди вороха подушек и готовлюсь отправиться в путешествие. И когда я готова… Когда я словно погружаюсь в… я включаю DVD и смотрю «Верно, безумно, глубоко».

 — Ты смотришь порно?

 — Это не порно. — Рассмеявшись, она легко, шлепнула его по руке. — Это нежная история любви. Джулиет Стивенсон безумно страдает, когда умирает Алан Рикман, ее возлюбленный. Она просто раздавлена горем. Так больно смотреть. — Эмма прижала ладонь к горлу. — У меня слезы льются ручьями. А потом он возвращается призраком. Он так сильно любит ее. Сердце разрывается, и хочется смеяться.

 — Одновременно?

 — Да. Мужчинам этого не понять. И я не собираюсь тебе объяснять. Это просто душераздирающе и очаровательно, печально и жизнеутверждающе. И невыразимо романтично.

 — И этим ты занимаешься тайно, ночью, в своей постели, когда остаешься одна.

 — Да. Сотни раз. Я уже дважды покупала новые диски.

 Прихлебывая шампанское, Джек озадаченно смотрел на нее.

 — Мертвый парень — это романтика?

 — Эй! Не просто мертвый парень, а Алан Рикман. И да, в данном случае это потрясающе романтично. А после фильма, наплакавшись, я засыпаю, как ребенок.

 — А как насчет «Крепкого орешка»? Алан Рикман в роли злодея? Вот этот фильм действительно можно смотреть сотню раз. Может, нам как-нибудь устроить двойной сеанс. Если ты справишься.

 — Йо-хо-хо!

 Джек ухмыльнулся.

 — Назначай сеанс на следующую неделю. Но обязательно должен быть попкорн. Нельзя смотреть «Крепкий орешек» без попкорна.

 — Согласна. Тогда и увидим, из чего ты сделан. — Эмма легко коснулась губами его губ. — Иду переодеваться. Я недолго. Может быть, отнесешь шампанское в спальню?

 — Может быть.

 Снимая в спальне пиджак и галстук, Джек думал об Эмме, о том, сколько в ней таится сюрпризов. Как странно, считаешь, что знаешь о человеке все, а обнаруживаешь совершенно незнакомые его стороны. И чем больше узнаешь, тем больше хочешь знать. Импульсивно он вынул розу из вазы и положил на подушку.

 Когда Эмма вошла в спальню, он перестал дышать. Черные локоны падали на белый шелк, атласная кожа золотилась на фоне белых кружев.

 — Ты что-то говорила о свидании мечты, — с трудом выдавил он.

 — Я хотела внести свой вклад.

 Она приближалась к нему в мерцающем свете свечей, и шелк струился по ее бедрам. А когда она подняла руки и обвила его шею так, как умела только она, ее аромат опьянил его сильнее шампанского.

 — Я поблагодарила тебя за ужин?

 — Да.

 — Хорошо… — Эмма царапнула зубами его нижнюю губу, легко-легко, прелюдией поцелуя. — Еще раз спасибо. А за шампанское? Я поблагодарила тебя за шампанское?

 — Насколько я помню.

 — Просто на всякий случай. — Она вздохнула и прижалась губами к его губам. — И за свечи, за розу, за долгую прогулку, за вид из окна. — Ее тело скользило по его телу, увлекая в медленное, соблазнительное кружение.

 — Всегда рад стараться.

 Джек прижимал ее к себе все сильнее, не отрываясь от ее губ, и их сердца бились в унисон. И она пыталась прижаться к нему хотя бы на немного ближе. Она впитывала его запах, его вкус. Такой знакомый и такой новый. Ее пальцы погружались в его волосы, уже успевшие немного выгореть на солнце и поблескивающие золотом и бронзой.

 Они скользнули на атласные белые простыни, в аромат единственной алой розы. Снова вздохи, снова плавные, как во сне, движения. И нежные прикосновения, за которыми тянется дорожка покалывающих следов на коже. Эмма гладила его лицо, открывалась ему — телом и душой — и погружалась вместе с ним в страсть, окутанную- романтикой.

 Нежность и нетерпение. Все, что она хотела, о чем всегда мечтала. И она пьянела от любви. Его тело, такое теплое, наполняло ее спокойной радостью, хотя сердце билось как сумасшедшее, билось только для него.

 Понимал ли он это? Чувствовал ли? Как он мог не почувствовать?

 И пока он вел ее к вершине, его имя, просто его имя расцветало в ее сердце, отданном ему.

 Она окутывала его разум серебряным туманом, она искрилась в его крови, как шампанское. Каждое томное движение, каждый шепот, каждый стон, каждое прикосновение сводили его с ума. И когда она раскрылась ему навстречу, когда поднялась, как волна, когда выдохнула его имя и улыбнулась, его словно громом поразило.

 — Ты так красива, — прошептал он. — Невероятно красива.

 — Я чувствую себя красивой, когда ты смотришь на меня.

 Едва касаясь ее кончиками пальцев, глядя в ее глаза, сияющие от наслаждения, он опустил голову, поцеловал ее и почувствовал, как ее тело задрожало от вновь вспыхнувшего желания.

 — Я хочу тебя. — Она судорожно вздохнула, изогнувшись под ним. — Ты все, что я хочу, Джек.

 Он двигался вместе с ней медленно, смакуя каждое мгновенье, и, окутанный ею, потерялся в ней.

 Удовлетворенный, разомлевший, он прижался щекой к ее груди, позволил себе помечтать.

 — Никак нельзя завтра прогулять работу и остаться здесь?

 — Ммм. — Она перебирала его волосы. — Не в этот раз. Но какая чудесная мысль.

 — Нам придется вставать с рассветом.

 — Я лучше обхожусь вообще без сна, чем несколькими жалкими часами.

 Джек поднял голову и улыбнулся ей.

 — Забавно. Я тоже об этом думал.

 — Было бы непростительно не воспользоваться остатками шампанского и клубникой в шоколаде.

 — Преступно. Лежи. Не двигайся. Я принесу.

 Она потянулась, вздохнула.

 — Я никуда не собираюсь.