• Следствие ведет Ева Даллас, #50

13

 Ева проснулась в начале шестого утра невыспавшаяся, измученная снами. То, что она лежала в постели одна, совсем ее не удивило. Она не включила свет, потому что мечтала поспать еще часок, хотя знала, что мечта не сбудется. Она привычно удивилась, как Рорк довольствуется таким коротким сном.

 Заставив себя встать, она побрела к автокухне, чтобы оживить мозг и весь организм при помощи кофе. Мысль, что этим утром не придется посещать морг, придала ей бодрости.

 Кофе и живой свидетель, даже два живых свидетеля, — многообещающее начало дня!

 Для пущего оживления она уставилась на стоявшую в спальне рождественскую елку. Через несколько дней с ней придется проститься почти на целый год, поэтому надо успеть насладиться волшебным зрелищем. Для тепла она зажгла камин.

 Она никак не могла — и полагала, что так и не сможет — справиться с изумлением, что живет в этом чудесном доме, где холодным зимним утром можно наслаждаться теплом камина.

 И все благодаря любви необыкновенного человека.

 Когда к ней присоединились Рорк и кот, она уже достала из гардероба одежду и сварила вторую чашку кофе. Рорк успел облачиться в свой костюм короля бизнеса — черный, в тончайшую серебристую полоску, под костюмом чернели рубашка и галстук с полосками в тон.

 Он выглядел отдохнувшим, бодрым, очень эффектным — таким, что ей даже стало завидно.

 — Я думал, ты проспишь дольше, — сказал он, целуя ее в нахмуренный лоб.

 — Хоть ты и не дроид, неплохо бы разобраться в твоем внутреннем устройстве. После четырех часов сна неприлично выглядеть таким выспавшимся!

 — Давняя привычка. Пробуждение раньше отца и Мэг было единственным способом избежать утренней взбучки. Почему ты еще не одета?

 Она в ответ на его слова подумала, что для нее способом избежать отцовской взбучки — а то и чего похуже — был, наоборот, сон.

 — А что?

 — Сегодня ты снова сможешь появиться на экране, лучше быть при этом в одежде.

 — Не желаю думать об одежде, когда…

 — Тогда о ней подумаю я. — Он взял жакет и блузку, которые она приготовила. — Сюда подойдут брюки — насыщенного цвета карамели, классического покроя, по фигуре. Я этим займусь, а ты занимайся завтраком. Я проголодался.

 Она бы вступила в спор, если бы сделка не передавала в ее руки завтрак. Значит, никакой овсянки!

 Уже в классических, как раз по фигуре брюках насыщенного цвета карамели она подступила к автокухне.

 Ей захотелось вафель, утопленных в сиропе. К ним она добавила ягодную смесь — он непременно выскажется насчет сбалансированности. Главное, она любит ягоды.

 У нее готов полный поднос, у него — ее гардероб на сегодня: пиджак одного цвета с брюками, но в золотую полоску, хрустящая белая блузка, темно-зеленый жакет с кожаными коричневыми пуговицами.

 Она одобрила его выбор, сочтя уместно скромным.

 Появление подноса с едой заставило Галахада навострить уши, но стоило Рорку пригрозить ему пальцем, как он послушно задрал лапу и приступил к умыванию, как будто его намерения исчерпывались этой утренней процедурой.

 Ева решила надеть бриллиантовый кулон, подаренный Рорком в подтверждение своего объяснения в любви. Наконец-то настал момент залить вафли сиропом.

 — Лучше бы налила сироп в чашку и выпила, — прокомментировал он.

 — Это разные вещи. За каким штурвалом ты постоял сегодня утром?

 — Помнишь, я тебе рассказывал про деревню в Тоскане? Вроде бы получается.

 — Ух ты! — На самом деле покупка им деревни в Италии оставила ее равнодушной. Он владеет целым островом, куда они отправятся, если и когда она поймает своего одержимого убийцу. Ему принадлежит львиная доля космического курорта. Все это всего лишь крошечная часть его огромной империи.

 — Хорошо бы побывать там следующим летом, — продолжил Рорк, хрустя своими вафлями, с гораздно меньшим количеством сиропа. — Реставрация виллы приближается к завершению.

 За окном то ли лило, то ли мело — смотреть в ту сторону и то было зябко. И у Евы не получилось представить лето, солнце, тепло. Хотя почему бы и нет? Вафли в сиропе, тепло от камина и мерцающая елка рождают веру в чудеса.

 А что сейчас поделывает убийца? Этой мыслью Ева вернула себя в реальность. Спит? Позволяет ли ей работа — теперь Ева не сомневается, что это женщина, — проспать до рассвета, если только в такой темный зимний день позволительно заикаться о рассвете?

 Снится ли ей кровь, как она снится Еве? Снятся ли ей мертвые вытаращенные глаза, в которых застыло осуждение?

 — Поработаю-ка я утром дома, — решила Ева. — Так им не вытащить меня на экран. Мне бы пригодилась Пибоди, а также Макнаб, если Фини его отпустит. В лаборатории наверняка готовы результаты. Вместе с новыми данными они сузят поле поиска.

 — Я пошлю за ними машину.

 — Зачем? — Она искренне удивилась, даже рот разинула. — Пусть едут на метро.

 — Ева! — Он указал на окно, на мокрую серую крупу, сыпавшуюся с неба.

 — Пусть отмораживают задницы, копы они или нет? Ты их балуешь.

 — Почему нет? Так они быстрее к тебе доберутся, не успев вымокнуть. — Он погладил ее по бедру. — Что тебя рассердило?

 — Сны, — созналась она. — Гадкие сны. Про Ледо, играющего в бильярд обломком кия, другой обломок которого торчит у него в груди. Напоминание, что первой сломала кий я. И что он помог мне выйти на убийцу «крота» Снукса. Немного, но помог. Еще мне снилась Баствик: опять она размазывала меня в суде.

 Ева покачала головой и отхлебнула кофе.

 — Убийца тоже снилась. Похожая на меня. Это из-за Хастингса: он сказал, что у нас с ней похожие глаза. Мы сидим, пьем вино. Вернее, пьет она. Между нами на столе огромная пузырящаяся пицца. Прямо дружеская трапеза! И она объясняет свои поступки: сколько убийц, насильников, педофилов, мужей, избивающих жен, выпустила бы на свободу Баствик, останься она в живых! Сколько людей воровали, грабили, убивали бы, чтобы раздобыть денег на товар Ледо! Разве я не вижу, какое благо она несет? Защищать и служить! Правосудие! Уважение к закону и к людям, защищающим закон!

 Она умолкла, но Рорк знал, что она еще не выговорилась, что собирается с силами.

 — Я говорю: убивать — не значит служить закону. Она наклоняется над столом, и все — вино, пицца — превращается в кровь. Она глядит на меня и говорит, что я сделала то же самое. Я убила своего отца. Она говорит это с улыбкой, как будто мы с ней — мирно болтающие подружки.

 Она снова передохнула.

 — Во сне меня охватила паника. Она не может этого знать! Откуда? Я говорю: ты ничего об этом не знаешь, а она улыбается и твердит, что все знает. Все обо мне знает.

 Рорк взял Евину руку и поцеловал, чтобы ее успокоить.

 — Она ничего о тебе не знает.

 — Чувство было такое, что знает. «Ты убила Ричарда Троя, — говорит, — потому что у него была потребность убивать. Ты, как и я, знаешь, что значит поступать как должно и наслаждаться этим».

 — Брось, все это не стоит выеденного яйца.

 — Знаю. — Она встала, чтобы побороть наваждение ходьбой. — Мне было восемь лет, и он снова и снова меня насиловал. Таким пьяным, что мог бы меня убить. Я боялась, что так и произойдет. Я подобрала с пола ножик и воткнула в него. Это не то же самое, что убить того, кто не представляет опасности — тебя, еще кого-то. Это вообще разные вселенные. — Она запустила пальцы себе в волосы и заставила себя сесть. — Вот что я знаю, — тихо закончила она.

 Он, не выпуская ее руку, притянул ее к себе.

 — Ты не веришь тому, что она наговорила в твоем сне, но думаешь, что во все это верит она сама — или поверила бы, если бы узнала.

 — Да. Она думает, что это делает нас с ней похожими. Она видит нас похожими, а это закрепляет сходство. Ей необходимо демонстрировать мне свою правоту, создавать некое партнерство. Разборчивость ей ни к чему, но она все же выбирает тех, в ком видела враждебность ко мне, тех, кто так или иначе причинял мне боль, наносил обиду. С ее сумасшедшей точки зрения. Господи, да если коп проживет день без боли и обиды, значит, он в этот день уклонялся от своих обязанностей!

 Она поковыряла вафли у себя на тарелке. Хоть и стыдно отправлять их в мусорное ведро, у нее уже пропал аппетит.

 — Она спрашивала, не прочь ли я сама выбрать следующего.

 — Она думает, что знает тебя, и это отчасти верно — и во снах, и в действительности. Но одновременно она страшно ошибается.

 — Зато я ее не знаю — в этом и проблема. Кусочки — еще не целое. Но я с ней познакомлюсь, пазл сложится. Разбужу-ка я Пибоди! — решила она и встала из-за стола.

 Вытащив напарницу из теплой постели, Ева направилась в компьютерную лабораторию и занялась обработкой очередной партии готовых результатов.

 Ей уже виделась формирующаяся закономерность. Отправив результаты на свой компьютер, она перешла к себе в кабинет. Она уже решила, чем займет Макнаба, требовалось только разрешение Фини.

 Через открытую дверь, соединяющую ее кабинет с кабинетом Рорка, она услышала, как он переговаривается по громкой связи. У его собеседницы был пришепетывающий французский выговор.

 Послушав их всего минуту, Ева пришла к выводу, что их терминология для нее непостижима, на какой бы язык они ни перешли.

 За своим столом она стала сопоставлять последние результаты с теми, которые обработала вечером, потом занялась вероятностным поиском. Поразмыслив, записала свои умозаключения и разослала их Уитни, Мире и Фини.

 Пришло время для отобранных писем. Она начала с самых давних. Август 2059-го, до расследования Icove. Тогда она еще не приобрела известности. Об одержимости не могло быть речи.

 «Дорогая лейтенант Даллас,

 вы меня не знаете, зато я с некоторых пор слежу за вашей карьерой, вызывающей у меня большое уважение, даже восхищение. До сих пор мне не хватало храбрости к вам обратиться, но трагедия семьи Свишер и отвага молодой Никси сделали свое дело. Если сироте хватило сил докричаться, то почему я молчу?

 Вы рисковали жизнью, чтобы добиться справедливости для Свишеров, как поступали раньше и будете поступать впредь. Вы вдохновляете меня трудиться во имя правосудия, рисковать, делать то, чего нельзя не делать.

 Мне больно оттого, как часто те, кого вы защищаете, кому служите, отвечают вам неблагодарностью и неуважением. Мне слишком хорошо известно, что такое равнодушие.

 И все же вы продолжаете выполнять свой долг, насколько позволяют ограничения системы. Системы, которая, как мы с вами знаем, часто оказывается неспособна покарать преступника по справедливости.

 У меня ощущение, что я вас знаю, что у нас с вами много общих ценностей и целей, что мы могли бы подружиться. Знайте, я и дальше буду вас уважать, восхищаться вами, поддерживать вас. Границы закона часто бессмысленны, но моя дружба безгранична.

Скромный друг».

 Немного выспренно, но без угроз. В рамках разумного. Тогдашняя пресса была полна всплесков сочувствия к Никси Свишер, пережившей нападение на дом и потерявшей в нем всех родных. Ева вспомнила, что эта волнующая история имела продолжение.

 Все подобные письма она переправляла в службу связи с прессой. Но в данном случае, подумала она — и компьютер подтверждал ее подозрение, — это был, скорее, только первый контакт.

 Выяснить, был ли ответ на это письмо. Возможно, тогда электронный адрес yourfriend@globallink.com еще действовал — не то что теперь.

 Читая все новые письма, она почувствовала нарастающий напор. Правда, тревоги это еще не вызывало. Электронные адреса различались, но это ни у кого, в том числе и у нее, не вызывало тревоги.

 После взрыва медиабомбы Icove осенью 59-го года она и подавно свалила всю подобную переписку на службу связи с прессой.

 При появлении Рорка она подняла глаза.

 — Кажется, я ее нашла. Не знаю, кто она и где ее искать, но уже ясно, когда она начала мне писать. Ее первое письмо сейчас на экране. В 59-м было еще три, в этом году — еще девять. Поиск по любым критериям приводит к ней. Один и тот же автор, разные адреса, но писал один и тот же человек.

 — При разных адресах ты бы никогда не догадалась, — сказал Рорк.

 — Вероятно, я их не читала — либо все, либо большую часть. Адреса-то разные, подписи тоже — не считая трех последних писем. В последних трех она нашла оптимальный вариант: «ваш истинный друг».

 Ей захотелось кофе, и она встала, чтобы сварить себе еще, пока Рорк читает.

 — Это писал один и тот же человек. Компьютер со мной согласен, вероятность 94,6 процента.

 — Никси, — сказал Рорк. — Похоже, это стало спусковым крючком.

 — Невинное беззащитное дитя теряет всю семью и ползает в крови своей матери. Впечатляет! Я говорила об этом прессе. О том, что она чемпион по выживанию, об ее отваге. Может, даже посетовала на отсутствие справедливости.

 — Это было не сетование! — возразил Рорк. — Я огорчусь, если ты будешь в чем-то себя винить.

 А она-то сама как огорчится!

 — Придется связаться с Ричардом и Элизабет. — Друзья Рорка и ее (как она надеется), они стали для Никси приемными родителями. — Не думаю, что есть повод волноваться, но мне не хочется что-то проворонить. Им не помешает проявить осторожность.

 — Я согласен с тобой и свяжусь с ними. Осторожность еще никогда никому не вредила.

 — Я проверила все электронные адреса. Ни один больше не существует. Мы пороемся, запросим сервер, заставим их подергаться и попробуем раздобыть хотя какие-то сведения.

 — А я поработаю с Макнабом, попробую вытащить сетевой адрес, пошевелю мозгами. У нас осмотрительный противник, но если мы найдем какие-то ниточки, то, возможно, сумеем сплести веревку.

 — Мне будет кстати любая твоя помощь. Она пишет все интимнее. В третьем письме уже называет меня просто Даллас, к шестому скатывается к Еве. Ни угроз, ни разговоров об убийствах — так она себя сразу выдала бы. Все тоньше. В том письме, где она начала звать меня Евой, она рассуждала про адвокатов — не о Баствик, а об адвокатах вообще, вьющих гнездышки на крови, рушащих или пытающихся рушить всю мою работу, издевающихся над правосудием, изводящих хороших копов. Но об этом немного, больше о навязанных пределах системы, не дающих мне исполнять мой долг.

 — А что о ней самой? Какие-нибудь личные подробности?

 — Для этого она слишком осторожна. У нее с самого начала был план — тот, который она осуществляет сейчас. Но она говорит, что знает, каково это — расти без семьи, самой выгрызать себе место под солнцем. Не знать похвалы, уважения. Здесь есть несколько упоминаний невнимания, заброшенности. Она не говорит о системе приемных семей, не прибегает к кодовым словам, выдающим приемного ребенка. Но я не исключаю приемную семью, государственную школу, какое-то нетрадиционное воспитание. — Ева вздохнула. — Еще вариант: ненависть к своей семье, заставляющая притворяться, что родных вообще не существует.

 Она села за стол.

 — Честно говоря, от всего этого мурашки ползут по коже. Теперь жду, что она напишет: мол, надеюсь, вы хорошо отдохнули? Отлично выглядите! А как шикарно вы смотрелись на премьере! Горжусь тем, как вы пристрелили убийцу и тем самым закрыли дело. Мне бы чувствовать, когда за мной следят. А я ничего не почувствовала.

 — Следить можно по Интернету, — сказал Рорк. — Если она из законников, то ты можешь часто с ней пересекаться.

 — И при этом не замечать. Об этом она и скулит в своих письмах!

 Он покачал головой:

 — Все ты видишь! Это один из твоих талантов. Если поймешь, кто она, то узнаешь ее. Не по имени, так хотя бы внешне.

 — А вдруг все еще хуже? — Ева засопела. — Последний контакт был сразу после «храмового» дела. Тогда она много наговорила. Слова девушки — думаю, это и есть спусковой крючок. Как бы с ней самой не случилась беда в детстве. Надо копать в этом направлении. Вдруг это, — Ева встала и обошла экран со своим журналом, — надругательство! Вдруг она это чувствует? Она меня изучала, читала про меня, смотрела, приспосабливала к собственным нуждам. Она может что-то чувствовать, потому что сама испытала что-то в этом роде. Девушки. Может быть. В этом что-то есть.

 — Необязательно. Мы с тобой тоже в некотором смысле были знакомы.

 — Ты назвал нас «двумя потерянными душами».

 — И она такая же. Избрала убийства вместо службы закону или деньгам, в отличие от тебя и меня. Каждый делает свой выбор, отказываясь от роли жертвы. Твой выбор — хотя я считаю тебя прирожденным копом — был защищать жертв. Она выбрала то же самое, пусть в своем, извращенном виде. Она защищает жертв и тебя.

 — Она множит число жертв. Но я понимаю твою мысль. Вот и они, — добавила Ева, услышав шум, свидетельствовавший о появлении Пибоди и Макнаба.

 — Они захотят поесть.

 — Чушь! — Сначала она отмахнулась, а потом вспомнила, что на часах всего семь утра.

 Вошла ее напарница со своим помешанным на компьютерах возлюбленным.

 — Что найдете на кухне, то и ешьте! — скомандовала Ева, не дав им опомниться. — Только живо!

 — Мы сейчас! — отозвался Макнаб и потащил Пибоди на кухню. Перед этим он успел ослепить Еву россыпью звезд на своей кричащей синей рубашке, заправленной в не менее кричащие зеленые брюки.

 — Я пойду доделаю то, что не доделал, а ты поработай с ними, — сказал Еве Рорк. — Потом я уделю вам час.

 — Это то, что нужно. Что там за шепелявая француженка?

 Сначала Рорк ее не понял, потом заулыбался.

 — Ты о Козетте? Козетта Деверуа. Главный киберинженер парижского офиса.

 — Что значит «киберинженер»? — Она махнула рукой. — Неважно, я все равно не пойму, и не надо, раз у меня есть ты. И он. — Она указала на Макнаба, вышедшего из кухни с тарелкой блинчиков.

 — Как делишки?

 — Дождемся, пока сюда притащится Пибоди, тогда и расскажу вам обоим.

 — Я вообще-то про Рождество и прочие приятности.

 — Хорошо. Все это уже в прошлом. У тебя рубашка на батарейках?

 Он ухмыльнулся, не переставая пожирать блинчики. Симпатичный, умные зеленые глаза, светлые волосы, завязанные в длинный хвост. Только тощий.

 — Нет, на тепле организма. Когда я бодр, звезды горят.

 Он повернулся к входящей Пибоди, сверкнув серебряными кольцами в мочке одного уха. Пибоди принесла тарелку с яичницей, двумя ломтиками бекона и кусочком поджаренного хлеба без масла.

 — Прости, что задержалась. Никак не могла сообразить, чего хочу и что мне можно. Вот это — компромисс. Бекон мне нельзя, и все же…

 Но Еву больше заинтересовала не ее еда, а обувь. Розовые сапожки сменили сапоги до середины бедра — тоже розовые, но с мерцающей пушистой оторочкой цвета свежевыпавшего снега. Подошвы сапог в дюйм толщиной были ядовито-зелеными.

 — В чем это ты явилась? — спросила Ева.

 — Это моя волшебная обувь на случай снега, дождя и любой слякоти. Подарок моего друга на Рождество. — Она благодарно посмотрела на Макнаба. — Специальные, не скользящие на льду подметки. Сегодня это то, что надо: там настоящий каток!

 — Разве сотрудницы отдела расследования убийств носят розовые сапоги с блестящей белой оторочкой?

 — Эта носит, — ответил Макнаб, отвечая Пибоди таким же любящим взглядом.

 — Господи!

 В следующую секунду Ева одернула себя: что толку злиться? К тому же эти сапоги отлично подходят к розовому пальто. Она сама позволила Рорку переубедить ее насчет розового цвета — теперь приходится расхлебывать.

 Сам Макнаб был обут в специально заказанные для него Рорком дутые клетчатые сапоги. В какой-то степени Ева сама поспособствовала безумному гардеробу этой парочки.

 — Краткая ориентировка, — начала она. — Сейчас на экране то, что я считаю первым сообщением нашего неизвестного.

 Розовая обувь и звездчатая рубашка не помешали Пибоди и Макнабу уставиться на экран взглядами профессионалов.

 К тому моменту, когда они закончили свой завтрак и выпили Евин кофе, она успела познакомить их со своей текущей версией и отослать Макнаба в компьютерную лабораторию Рорка.

 — Он прямо как ребенок в кондитерской лавке: спит и видит, как бы поработать у Рорка в лаборатории, — сказала Пибоди. — Они обязательно что-то найдут, если будет, что искать.

 — Она умна и, можно сказать, задумывала все это с самого начала. Зачем посылать кому-то электронное письмо, если у адресата нет способа ответить?

 — Чтобы заявить: «Вот она я». — Пибоди раскинула руки. — Только и всего. «Знай, я здесь! Подтверждение о получении излишне, мы же друзья!» Я так это воспринимаю.

 — Неплохо!

 — Это еще не все. У тебя нет сестер, поэтому ты, возможно, не улавливаешь этот тонкий пассивно-агрессивный напор. А я уловила это уже несколько раз. Что-то в таком роде: тебя сдерживают правила, система, поэтому тебе не довести дела до конца. Ты, дескать, миришься с чужим неуважением. Возможно, тебе приходится с этим мириться. Проклятые правила!

 — Где она об этом пишет?

 — Это подразумевается, — сказала Пибоди. — Например, здесь, — она просмотрела письма и нашла искомое.

 «Не знаю, как вы допускаете вопиющее неуважение к вам. Я бы такого ни за что не снесла».

 — Читается это так: зачем вы терпите? Вы должны защищаться. Раз вы этого не делаете, то придется мне.

 — Ты читаешь между строк, — похвалила ее Ева.

 — Да. Она повторяет это на разные лады. И твердит, как много между вами общего, какая ты сильная, храбрая и умная. Как ты важна.

 — Ей хочется это чувствовать, отражать это, — подхватила Ева. Вспомнив свой сон и отражения во сне, она поняла, что тоже была близка к этому пониманию. — Если она коп, то в низком чине. Если во вспомогательной службе, то она профессионал, ее ценят, но ей недостает внимания.

 — Или одобрения, — добавила Пибоди. — Ей его очень хочется. Может, она побаивается высовываться?

 — Придется снова говорить с Мирой, — сказала Ева и посмотрела на часы. — Если бы она могла заглянуть сюда или я — к ней, прежде чем она приедет в Управление, то мы могли бы дополнить профиль. Начни проверку всех остальных полученных нами имен, Пибоди. Пока что ограничься женщинами.

 — Вряд ли они теперь найдут ее в твоей корреспонденции.

 — А вдруг она совершила оплошность? Хотя бы одну!

 Ева села звонить Мире, но ей помешала входящая почта. Она хотела ее проигнорировать, но спохватилась и проверила адрес отправителя — вдруг он имеет отношение к расследованию?

 dle#1@systemwide.com

 Она открыла письмо, скопировала его и сказала в домашний коммуникатор:

 — Мне пришло письмо. Пересылаю его тебе.

 — Вижу, — ответил Рорк. — Отслеживаю.

 Она начала молча читать письмо. Пибоди вскочила и тоже стала читать через ее плечо.

 «Ева,

 у меня не получилось. Это твой и мой провал. Надеюсь, ты сможешь меня простить. Знаю, ты меня простишь, но мне труднее простить себя. Он должен был умереть, его гадкие глаза должны были погаснуть.

 Он должен умереть.

 Ты спросишь, зачем такой женщине, как Матильда, этот мерзкий, жестокий человек? Есть слабые женщины, есть такие, которые почти просят о наказании, надругательстве, неуважении. Ее слабость спасла ему жизнь. Его спас мой просчет.

 Знаю, ты видишь в нем что-то хорошее. Наверное, это сострадание. Или слабость? Не желаю таких мыслей. Неужели это твоя слабость, недостаток человека, которого я хочу считать совершенством? Не потому ли ты терпишь неуважение от таких недостойных людей? Не потому ли следуешь правилам, слишком часто защищающим виновных и пренебрегающим невиновными, пострадавшими?

 Не хочу в это верить. Хочу верить, что твой бог — правосудие, как и мой. Хочу верить, что ты празднуешь вместе со мной смерть двоих людей, не только причинявших тебе вред, но и допускавших несправедливость и неуязвимость виновных.

 Теперь я подозреваю, что это правда. Неужели ты все же одна из них, Ева? Призываешь к справедливости, а сама ее подрываешь?

 Мы должны думать. Нам нужна уверенность. Мои убийства совершались для тебя, и вот теперь я сомневаюсь, достойна ли ты этого дара, моей дружбы и преданности — всего того, что ты публично отвергла.

 Как мне больно слышать от тебя о моей «неточности»!

 Кто кого подвел — я тебя, Ева, или ты меня? Мне надо это знать. Пока что я пытаюсь оставаться твоим истинным другом».

 Пибоди положила руку Еве на плечо.

 — Теперь она возьмется за тебя.

 Ева медленно кивнула. Легкое чувство тошноты, не покидавшее ее после прочтения первого послания, неожиданно прошло.

 — Наконец-то, чтоб ей пусто было!